Бунтовщикам не удастся отвертеться. Это послужит добрым примером и для других стран, где еще недооценивают опасности коммунизма…

– Свидетель, господин советник прусской полиции Штибер, что вы можете рассказать суду?

Штибер энергично шагнул вперед от алтаря, где только что дал клятву говорить «правду, одну правду и только правду», и громко начал свои показания.

Летом прошлого года правительство направило его из Берлина в Лондон для охраны немцев – посетителей лондонской выставки – от жуликов и воров. Там случайно ему предложили купить документы из архива коммунистов, хранившиеся у некоего Дитца. Из них он узнал о подготовке в Париже немецко-французского заговора. Отправился в Париж, сообщил все французской полиции. Вместе с французским комиссаром арестовал главного вожака французских коммунистов Шерваля. При аресте тот пытался проглотить находившееся у него письмо.

– В тюрьме, обнаружив, что у меня есть все его письма в Лондон, Шерваль во всем сознался: он был принят в Союз коммунистов и в Париже, выполняя поручения союза, организовал заговор.

Зал замер. Вот оно, неопровержимое доказательство заговорщицких, террористических целей обвиняемых! Журналисты строчили, не поднимая голов.

20 октября Маркс в Лондоне читал в «Кельнской газете» сообщение об этом заседании Женни, Вольфу, Либкнехту, Имандту и Дронке.

Да, обвинение опровергнуть почти невозможно. Архив у Дитца действительно выкрали. Да, Шерваль был принят в союз, правда не Марксом, а Шаппером.

Он действительно руководил заговором в Париже. У Штибера на руках письма, которые Шерваль посылал Виллиху и Шапперу в Лондон с пометками. Но Виллих и Шаппер были раньше связаны с Марксом. И если французский суд признал Шерваля виновным, то какие основания сомневаться в виновности кельнских коммунистов?!

Маркс поглядел на товарищей и встал.

– Есть лишь одно обстоятельство, не известное Штиберу. Это то, что мы знаем больше, чем ему хотелось бы.

Он вышел из комнаты, принес несколько листков и рассказал их историю.

…Впервые услышав о Шервале, он начал искать людей, которым мог быть известен этот человек. Не нашел. Наконец узнал, что сведения о нем можно получить у французских эмигрантов.

Через несколько дней после разговора с французами Маркс отправился в один из лондонских фехтовальных залов. Звон рапир, отрывистые команды тренера-хозяина… А вон и Ремюза. Маркс направился к ожидавшему своей очереди французу-эмигранту. Тот предупредительно поднялся навстречу, и они отошли в сторону.

– Да, месье Маркс. Я получил ответ. – Он слегка понизил голос, продолжая говорить по-французски: – В парижской префектуре имеется дело о том заговоре. Там есть указание о некоем Шервале, называемом Франком, настоящее имя которого Кремер. Мне переслали изъятые из дела письма этого субъекта в прусское посольство в Париже.

В ответ на нетерпеливое движение Маркса Ремюза развел руками.

– Их привезли мне на несколько часов и тотчас увезли. Но если угодно, вот возьмите копии.

Маркс пробежал письма глазами. Они неопровержимо доказывали, что Жюльен Шерваль, он же Франк, на самом деле Йозеф Крамер, осужденный в свое время как фальшивомонетчик в городе Аахене, уже много лет служит платным агентом прусской полиции.

Маркс положил на стол копии писем, о которых только что рассказал.

– Ну, а теперь за работу. Нужно немедленно отправить все это защитникам в Кельн.

23 октября на очередном заседании суда защитники подсудимых просят разрешения задать несколько вопросов свидетелю Штиберу по поводу личности Шерваля. Председатель суда не возражает…

– Ура! Слушайте, слушайте! – При общей радости товарищей Маркс читал газетное сообщение: суд вынужден был признать, что в разоблачениях господина Штибера в связи обвиняемых с парижским заговором Шерваля «нет объективного состава преступления».

Энгельс в Манчестере так же нетерпеливо, как и товарищи в Лондоне, ждал результатов заседания суда.

Все эти дни он с Марксом переписывается ежедневно, через Энгельса Маркс пересылает материалы защитникам.

– Господин лейтенант, письмо из Англии. – Сортировщик писем на кельнском почтамте протянул полицейскому офицеру довольно объемистый пакет. Полицейский осмотрел его: «Кельн, Старый рынок, купцу Котесу». Почтовый штемпель: «Лондон, 14 октября 1852 г.».

Несколько привычных манипуляций – и пакет вскрыт. Семь страниц убористого текста… Ого! Указания о защите подсудимых коммунистов… Письмо лежит перед Штибером. Он разглядывает его со всех сторон. Что это за пометка на обратной стороне письма? Большая латинская буква «В». Котес – просто адрес. Но кто такой «В»? Кому должен Котес передать письмо?

В тот же день пораженные соседи на Старом рынке видят, как полицейские уводят из дома уважаемого господина Котеса.

– Я спрашиваю в последний раз, кто обозначен под буквой «В»? – полицейский следователь сверлит глазами купца.

Перепуганный обвинением в причастности к коммунистам, Котес сдается, и полиция арестовывает адвоката Бермбаха «за преступную переписку с Марксом».

Эти события заставляют быть еще осторожнее и изобретательнее.

После ареста Бермбаха Энгельс каждый вечер ходит в гости к знакомым англичанам из различных манчестерских фирм. Хозяева ухмыляются: раз человек не хочет получать письма на свой адрес, значит у него какая-то интрижка в Лондоне… Почему не помочь настоящему джентльмену?..

А Фридрих, очень довольный результатом своих визитов, сообщает Марксу:

«…Твое сегодняшнее письмо ко мне было вскрыто, так как не все четыре уголка конверта были хорошо запечатаны… Для очень важных и опасных вещей делай так, как я теперь делаю: отправляй пакет любого содержания, внутри которого вложено твое письмо, через посредство Пикфорда и K^o на мою квартиру… Но адреса пусть пишут непременно различными почерками, и пакеты должны относиться на почту не одним и тем же отправителем и не в одном и том же месте… Затем либо пришли мне таким путем надежный адрес в Лондоне, либо пусть кто-нибудь, чей хозяин не отличается подозрительностью, примет вымышленное имя… Сообщи мне, живет ли еще Лупус на Бродстрит, номер 4… и вообще, где живут наши надежные люди, дабы я мог менять адреса. Все эти средства, использованные попеременно, окажутся достаточно надежными. Кроме того, дабы не обращать на себя внимания, пиши мне прямо по почте безразличные письма, как это буду делать и я. Твой Ф.Э.».

Он достал из кармана специально приготовленную коммерческую печать. Ее нужно послать Марксу. Печать с гербом, которой тот пользуется, никуда не годится. Только на подозрения наводит. Приложив пачку конвертов, которые он заготовил по образцу коммерческих, Фридрих оделся и вышел на улицу. Часы на ратуше пробили полночь. Промозглый туман заставил поежиться. Энгельс поплотнее закутал горло шарфом и энергично зашагал на почту.

Туман висел и над Лондоном, вползал в подворотни, в оконные щели. Женни размяла онемевшие пальцы. Камин уже погас. Денег почти не осталось, и нужно сохранить остатки угля на завтра, когда встанут дети. Она озабоченно взглянула на мужа.

– Карл, накинь хоть мой платок, ведь простудишься.

– Да нет, Женни, мне совершенно не холодно…

Женни вздохнула, вспомнив, как утром, когда кончилась почтовая бумага, а у Ленхен не осталось ни пенни из расходных денег, Карл таким же веселым тоном, как сейчас, заявил, что он дня два все равно будет дома, так пусть заложат его сюртук…

Маркс, подперев голову, сидел в раздумье. Перед ним лежали последние номера «Кельнской газеты».

Разоблаченный Штибер вновь бросился в нападение. Нетрудно представить, как это происходило…

Штибер вновь дает клятву говорить «правду, только правду». Он торжественно заявляет, обращаясь к суду:

– Я хочу предъявить только что доставленную из Лондона подлинную книгу протоколов всех заседаний лондонского союза Маркса, – и поднимает руку с тетрадью, переплетенной в красный сафьян.