Ранним осенним утром 1838 года океанский парусный бриг вошел из Северного моря в устье Везеля. Еще немногим больше ста миль вверх по реке – и он, наконец, пришвартуется в родной гавани.

– Эй, приготовиться отдать паруса!

– Живо пошел!

Матросы стремительно взбираются вверх по вантам. Сегодня им работается необычно весело. Далек путь из Нью-Йорка в Европу. Много недель не были моряки дома в Бремене. Вот он появился, наконец, раскинутый по обе стороны Везеля. Высокие дома, словно звенья крепостной стены, встали у самой воды, опоясывая город. Домой, домой! Не забыть только помолиться в одном из соборов, вытянувших свои колокольни к небу, – в вольном городе Бремене никому не простят пренебрежения к господу богу.

Капитан брига – англичанин – у себя в каюте укладывает в мешок деньги и деловые письма. Тяжеловат мешок, адресованный господину Лейпольду. Капитан поднимается на палубу.

В это время из дома Тревенариуса – главного пастора церкви святого Мартина – вышел квартирант Фридрих Энгельс и направился в порт.

– Эй, поберегись!

Окрики, грохот, разноязыкая перебранка висят над причалами. В конторе порта всегда людно. Протолкавшись к служащему, Фридрих спрашивает, пришел ли бриг «Восход».

Услышав название, один из капитанов заметил по-итальянски своему помощнику:

– Посудина с таким именем только что швартовалась рядом с нами.

– Синьор, не будете ли любезны объяснить, где именно? – вдруг спросили рядом тоже по-итальянски.

Фридрих, вежливо поклонившись, ждал ответа. Оба моряка, услышав родную речь, наперебой стали пояснять.

Перепрыгивая через бочки и тюки, Фридрих по трапу взбегает на палубу «Восхода».

– Я служащий господина Лейпольда, – представился он капитану.

– Очень рад, – пробурчал капитан на ломаном немецком. Фридрих уловил акцент англосакса.

– Если капитан не возражает, мы можем перейти на английский.

Капитан Спринг улыбается: славный паренек. Хорошо, что не придется калечить язык этим варварским наречием гуннов.

Они идут узкими улочками, и Фридрих расспрашивает капитана:

– Не приходилось ли вам, сэр, встречать индейцев, живущих среди белых?

– Нет, пожалуй… А вот белого среди индейцев видел. Где это было?.. Ах, да, на Флориде. Безобидный парень, но туго ему там пришлось. Они так ненавидят белых, что чуть не ухлопали беднягу, когда он к ним заявился…

Они приходят в контору к самому открытию. Мешок сдан бухгалтеру; капитан получил расписку и стакан отменного рейнского вина. Молодой приказчик Энгельс садится за конторку и приступает к своим повседневным обязанностям. Он выполняет их методично и точно.

Пойти выпить кружку пива? Или кончить письмо Греберам?

Господин Лейпольд собирается в город. Можно отдохнуть и практиканту. Можно сделать и то и другое. Но прежде, пожалуй, лучше дописать письмо. Столько раз оно откладывалось!

Фридрих поставил на письме дату – февраль 1839 года – и только было начал писать, как появился толстяк Иоганн Бергман с двумя купцами в длиннополых, наглухо застегнутых черных сюртуках.

В ожидании хозяина они уселись поближе к протопленной с утра печке. Как знакомы все их разговоры Фридриху!

– Пастор Дирксен в проповеди категорически заявил: Солнце крутится вокруг Земли. А сын пришел из школы и говорит: учитель им сказал, что все наоборот.

– Гнать таких учителей в шею! Они всех детей развратят.

– Разврат, разврат. Кругом разврат. Вчера матросы с брига господина Пферда отказались грузить пеньку. Пусть, мол, им за это отдельно платят.

– О господи! Мало им, пропойцам! Не хватает!

– Я вчера ученика новенького послал к купцу Нагелю погасить вексель. Ну, думаю, нельзя же не проверить. Взвесил несколько талеров – так и есть, не хватает весу. Ну, я его и выдрал. Смотри как следует, что берешь. Господин Нагель, конечно, увидел, с кем имеет дело.

– Н-да! Беда, если возьмешь олуха…

Под рукой у Фридриха лишь листки с письмом Греберам. Он энергичными штрихами набрасывает на полях туповатую и хищную физиономию купца.

– Фридрих, ответь-ка этим господам – так, знаешь, сдержанно, по-английски конечно, – и отнеси на почту.

Хозяин протянул письмо и пошел навстречу гостям.

Возвращаясь с почты, Фридрих свернул на площадь, где разместились магазинчики, и открыл дверь в книжную лавку.

– Нет ли у вас сочинений Гёте? А не могли бы вы их выписать?

– Выпишу. Те, разумеется, которые не запрещены.

Двигаясь вдоль полок, юноша с трепетом кладоискателя отобрал несколько книг. Пробежал глазами страницу, другую. Черт побери! Размышления о подлости королей и дворян с фактами, с доказательствами! Такие книги в Бармене ни за какие деньги не купишь! Он расплатился и помчался в контору.

Но вот бесконечному, казалось, рабочему дню пришел конец. Скорей домой. Читать!

– …Слушай, Фридрих, ты не боишься заболеть? – Сосед по пансиону – тощий юнец из Гамбурга Джордж Горрисен вошел в комнату и развалился на свободном стуле.

Фридрих вздохнул. Сейчас опять начнет проповедовать истинную веру. Что-то насчет мухи, которую нельзя мучить, даже если она ест наш сахар. Он назойлив, как эта самая муха!

Но на сей раз, видимо, муха не занимала юного проповедника. Вид у него мрачный и решительный. Помолчал, посопел и, нахмурившись, спросил:

– Слушай, тебе нравится пасторская дочка?

– Минни? Очень славная.

– Нет, я о другом. Ты на нее виды имеешь?

– Какие виды?

– Какие, какие! Ты что, маленький?

– Ах, ты вот о чем! – Фридрих усмехнулся. – Нет, «видов» у меня никаких нет.

– Ну да! А кисет она тебе вышила? Черно-красный с золотом?

– Ну вышила. Так я же и говорю, что она славная!

– Так нет видов?

Фридрих уже хохотал.

– Знаешь, тогда я, пожалуй, на ней женюсь.

– Да она за тебя не пойдет!

– Пойдет! Я ей скажу: «Хочу взять тебя в жены и тем дам тебе возможность исполнить свой долг перед богом».

Фридрих встал и обошел вокруг Джорджа, задумчиво его разглядывая.

– Сам придумал?

– Нет, это миссионер Винклер так учит.

– А ты любишь ее?

– А что?

– Ну, она же спросит!

– Вообще она такая… пухленькая, – размышлял Джордж. – Но ей этого говорить, наверное, не стоит. О, придумал! Я ей скажу, что бога в ней люблю.

– А она тебе ответит, что любит бога в ком-нибудь другом. Ну, чего смотришь? В каком-нибудь красивом парне! Ты взгляни на себя – какой из тебя жених?

Джордж ушел, сильно озабоченный, а Фридрих мрачно задумался. Да-а. Жалко девчонку! Джордж, конечно, осел ослом. И ханжа к тому же. Но он наследник очень солидной гамбургской фирмы. И преподобный папа Тревенариус прекрасно это знает. Черт возьми, сколько таких юных скотов в славном городе Бремене! И среди них приходится жить, с ними говорить, видеть каждый день их тупые, сытые рожи. А Фриц и Вилли в Берлине. В университете… Ну, ничего. Жизнь еще впереди!

Насвистывая, Фридрих достал из шкафа новый костюм. Вспомнил, как старший клерк ворчит: «Дельный парень, но элегантен, как шалопай!» Усмехнулся и особенно придирчиво выбрал галстук.

Сбегая вниз по лестнице, увидел Джорджа и Минни. Кандидат в женихи держал девушку за мизинец и что-то бубнил. Минни, опустив голову, слушала. Но во всей ее позе была такая скука, что Фридрих не выдержал. На цыпочках он вернулся к себе, схватил мелок и, снова сбежав по лестнице, стал набрасывать портрет Горрисена прямо на двери у него за спиной. Тупая, самодовольная физиономия, нелепо длинное туловище, кривые ноги… Служанка, проходившая мимо, взвизгнула:

– Ой, умора: это же господин Джордж!

– Что? Где? – В прихожую вошел еще один пансионер – немолодой художник, всегда всем недовольный. Присмотрелся, ухмыльнулся и, встав перед Фридрихом, серьезно сказал, дергая ус:

– Юноша, нужно учиться. Из вас выйдет неплохой карикатурист. Совсем неплохой. Только нужно работать и не убивать все вечера в «Унионе».