«Он был во всем талантлив, и, самое главное, он был Гражданином с большой буквы. Это был великий человек, и мое счастье, что я его глазами впервые увидела, что такое мир искусства, поняла, как высоко он к нему относился. И к людям, которые работают или будут работать в искусстве, он предъявлял такие высокие требования, требования абсолютной гармонии, красоты и вкуса во всем. И, конечно, ни о какой фальши, ни о каком делячестве, ни о каком компромиссе, ни о каком ремесленничестве не могло быть и речи, когда мы находились рядом с ним, в поле его зрения…».
Второкурсницей Лариса, как и другие ее сокурсники, попала на съемки фильма «Поэма о море». Довженко задумал фильм, написал сценарий, все подготовил к съемкам. Снимала фильм его жена, Юлия Ипполитовна Солнцева. Лариса снялась в маленьком эпизоде, это было ее первое появление на экране. Юная, глазастая, стоя в компании подруг, она лепетала что-то восторженное о затоплении, о будущей сияющей ГЭС… Могла ли она предположить тогда, что много лет спустя ее последней, самой последней картиной станет фильм с подобным «Поэме о море» сюжетом, фильм по повести Валентина Распутина «Прощание с Матёрой». И в том и в другом произведении речь идет о строительстве ГЭС, о затоплении деревни (в одном украинской, в другом русской) и многих связанных с этим событием проблемах, нравственных, философских, гражданских. Как и тогда, двадцать с лишним лет назад, работу над осиротевшей картиной продолжил близкий человек, ее муж…
Мы познакомились и поженились в 1963 году. Лариса заканчивала свой диплом — первый большой фильм по рассказу Чингиза Айтматова «Верблюжий глаз». Название для картины — «Зной» — придумал я и получил в награду десять рублей. Вторую десятку я «сорвал» потом за «Восхождение». Так было принято — за удачное название надо было платить. До «Зноя» Лариса делала маленькие учебные работы, вместе с И. Поволоцкой сняла на Севере документальную короткометражку о рыбаках Поморья. После «Зноя» ее имя узнали многие. Судьба ее начиналась трудно, но счастливо. Лариса менялась на глазах. Она обретала уверенность, силу, а внешне становилась женственнее, красота ее виделась все более определенно. Когда она впервые попала в Париж с фильмом «Крылья», там сказали, увидев ее: «Вот новая Грета Гарбо нам явилась». Лариса была высокая, стройная, пластичная. Слава Зайцев, наш «красный Диор», любил в своем Доме моделей обряжать ее, они устраивали потешные сеансы показа мод, одежда, сшитая по его талантливым эскизам, казалась сшитой специально и только для нее. Свои шутливые комментарии, сопровождавшие демонстрацию каждой модели. Зайцев завершал фразой: «…по-настоящему смотрится только на режиссере Шепитько». Лариса смешно и точно копировала походку манекенщиц, их манеры. Всем было хорошо и весело. Нам всем было в те годы, несмотря на многие огорчения, почему-то весело жить. Хотя Лариса никогда и не снимала комедийных фильмов, но чувством юмора обладала вполне.
Шел 1973 год, она ждала ребенка. Все складывалось неудачно. Упала, получила сильное сотрясение мозга, травмировала позвоночник. Долгие недели была прикована к больничной кровати. В это время со съемочной группой я ездил по Сибири, отыскивая натуру для фильма «Агония». Добрались мы и до села Покровское, откуда родом был наш «герой» Григорий Распутин. Побывали в его знаменитом когда-то доме, где теперь был устроен Дом быта, встречались с людьми, знавшими его лично. Наконец я заметил старенькую деревянную почту, ту самую, с которой он посылал в «Питрограт» ворохи своих странных, безграмотных, написанных огромными корявыми буквами телеграмм. Все эти телеграммы я держал в руках, читал, — работая в исторических архивах, помнил их особый «стиль», знал смысл иносказаний. Знала все это от меня и Лариса. Итак, когда я увидел эту почту, меня сразу осенило послать ей телеграмму, развеселить и поддержать в трудную для нее минуту. Взял бланк и написал:
«Солнце засияет, цветы расцветут, вижу встанешь и принесешь. Цалую. Грегорий».
Телеграмму долго не принимали, сочтя все написанное вначале за бред сумасшедшего, а потом за шпионскую шифровку. Все же приняли. В Москве мама Ларисы отказалась брать телеграмму, расценив ее как хулиганскую выходку. Почтальон же не соглашался нести ее обратно. В тот же день мама навестила Ларису в больнице, как раз когда врачи пытались поднять больную и посадить на постели. Все попытки были тщетны: после долгой неподвижности ослабли мышцы. Лариса плакала, но тело ее не слушалось. В разговоре с ней мама и помнила об идиотской телеграмме.
— Ты не знаешь Григория?
— Нет.
— А что это за Покровское?
— Какое Покровское?
— А вот телеграмма пришла на наш адрес, на твое имя.
— Дай.
Лариса смеялась до слез. В тот день она все-таки сумела подняться. Через месяц родился сын. «Встала и принесла». Сын с каждым годом становится все больше похожим на мать. Фильмы ее продолжают смотреть люди. Так она продолжается.
Жизнь Ларисы, пусть и короткая, явила собой пример того, как человек может сам сотворить свою судьбу, и эта судьба станет возвышенной и прекрасной, если, говоря ее словами, «живешь жизнью людей».
В последний раз мы виделись с Ларисой в конце июня 1979 года. Она, оператор Владимир Чухнов, художник Юрий Фоменко приехали на один день в Москву, чтобы увидеть первый отснятый материал фильма «Матёра». И вот уезжали в экспедицию, на Селигер. Спешили. Поэтому посмотреть новый тогда итальянский фильм «Дерево для башмаков» поехали в день отъезда на самый ранний сеанс в кинотеатр «Космос». После фильма постояли. Спросили друг друга: «Ну как?» Лариса скачала: «Нежно, тонко, но, наверно, выпадет в осадок. В сознании не останется». Стали прощаться. Через несколько дней мы с сыном должны были приехать к ним, на Селигер. Некоторое время мы двигались по проспекту Мира параллельным курсом: я на своих «Жигулях», они в красном «Запорожце» Володи Чухнова. На площади Рижского вокзала наши пути разошлись. Мельком глянул в их сторону они, уже забыв обо всем, возбужденно спорили друг с другом.
Второго июля 1479 года мне приснился самый страшный в моей жизни сон. Я помню его и по сей день до мельчайших деталей. Проснулся в ужасе и непроизвольно взглянул на часы. Долго не мог успокоиться, ходил по квартире, курил. Позже узнал, что трагедия произошла именно в это время. На 187-м километре Ленинградского шоссе. (Серая «Волга»-пикап с шестью членами съемочной группы ранним утром на пустынном шоссе по неустановленной причине вышла на полосу встречного движения и врезалась в мчавшийся навстречу грузовик.)
Через две недели, выехав на съемки «Матёры» (теперь фильм называется «Прощание»), мы остановились на этом месте и положили на асфальт цветы. Там, где погибли наши товарищи, прямо под шоссе протекал ручей. Тихий лесной ручей, красная вода. Так природа поставила здесь свой знак…
Эта книга — попытка создать коллективный портрет Ларисы, оценить по прошествии времени все ею сделанное. Книга собрала людей, хорошо знавших Ларису, встречавшихся с ней в разные периоды ее жизни или интересовавшихся ее фильмами. Выражаю сердечную благодарность всем, кто работал над книгой, кто вложил в нее душу и талант. Особо признателен я кинокритику Ирине Рубановой, которая отдала этой работе много сил и времени, неустанно приближая ее к желанному завершению.
Первая попытка иного, правда, рода была предпринята мною вместе с друзьями и коллегами в начале 1980 года, через несколько месяцев после гибели Ларисы и ее товарищей по работе над фильмом «Матёра». Тогда результатом наших усилий явился маленький, двадцатиминутный фильм «Лариса». Самый короткий мой фильм. Самый трудный.
Эту книгу мы тоже назвали «Лариса». Кинематографисты понимают, кого имеют в виду, когда говорят сокращенно и уважительно: «Сергей Михалыч» — это Эйзенштейн, или еще короче «Эйзен», «Михаил Ильич» — это Ромм, «Василь Макарыч» — Шукшин, «Марлен» — Хуциев, «Глеб» — Панфилов. «Гия» — Данелия. «Эльдар» — конечно же, Шенгелая.