Кому бы пришло в голову, что постановщиком ночной коровьей демонстрации был Антонин Всесвятский. Тот самый Антонин Всесвятский, урожденный Гуляев, который, будучи семинаристом, начал свой жизненный путь с вымогательства и обмана пожилых дам, потом продолжил свою деятельность в ведомстве жандармов и, наконец, женившись на миллионерше Соскиной, затеял похищение арестованного царя и потерпел крах.

Антонин Всесвятский, пройдя через все тяжкие преступления, наконец нашел себя, назвавшись эсером, которым, оказывается, он был всегда, с первого убийства любимой кошки своей матери за то, что та не мирилась с кражей им денег из отцовской шкатулки.

Нет, никто бы не подумал, что режиссером последних событий в Мильве был Антонин Всесвятский. Этот наш старый знакомый, появившись теперь в Мильве, врал каждому свое. Григорию Киршбауму, например, он рассказывал:

— Ты же знаешь лучше других, как мне, бежавшему с каторги, пришлось скрываться в Мильве. А потом эта злополучная женитьба на женщине, чуждой мне классово… Потом керенщина… Корниловщина… Интриги… Измены… И я устал. Мне так хочется отсидеться, отоспаться, оглядеться, понять и принять революцию рабочих и крестьян, а затем уйти с головой в дело, в работу, в созидание царства равных.

Герасиму Непрелову он говорил другое:

— Россия кончилась. Ее невозможно будет воскресить, если все это продлится хотя бы год. Останется пепелище, населенное зверями, отдаленно напоминающими своей внешностью людей.

Доктору Комарову Всесвятский врал:

— В Петрограде революция разбудила во мне стихотворца. И я печатался под различными псевдонимами.

Тут он, не стесняясь, называл имена поэтов, ставших известными в читательских кругах.

Едва ли нам следует пересказывать вранье появившегося в Мильве Всесвятского. Не правильнее ли хотя бы кратко узнать, чем занимался он до появления в Мильве. Эта цепь авантюрных похождений, характерная для Всесвятского, характерна и для времени и нравов, породивших его.

Если вы помните, мы расстались с Всесвятским в день его отъезда в Петроград, где он, одержимый идеей спасения царя, надеялся выкрасть его при помощи денег миллионерши Натальи Соскиной, ставшей его женой.

Всесвятскому предствлялось, что царя можно выкрасть простейшим из всех самых простых способов. На него будет накинут мешок из плотной и прочной ткани, затем, принимая во внимание, что царь невысок ростом и не тяжел весом, двое легко унесут его в автомобиль, приобретенный для этой цели. И, наконец, царь будет доставлен в подвал дачи, купленной Всесвятским под Выборгом.

И тогда царю будет сказано:

— Николай Александрович, не волнуйтесь и не отчаивайтесь! Я вас не гублю, а спасаю. Но я не могу делать это из патриотических или каких-то других высоких побуждений. Мне нужны большие деньги. Поэтому я продам вас той державе, которая дороже заплатит.

А пока нужно было терпеливо искать способы проникновения за ограду царскосельского дворца.

Отрастив усики и бородку, Всесвятский наведывался в Царское Село, вскоре потерял, а затем обрел новые надежды.

Керенский почел за благо отправить царя и царскую семью в далекий Тобольск.

Только лишь одна Лидия Чарская в своей повести «Сибирочка» могла так подробно описать тобольский вокзал, вокзальный колокол, кондуктора и поезд, на котором уезжали персонажи ее книги. Однако и полвека спустя железная дорога не появилась в Тобольске. Поэтому Всесвятскому пришлось воспользоваться поездом только до Тюмени, а оттуда направиться в Тобольск на лошадях, что было куда скорее, чем на пароходе по Туре и Тоболу.

Село Покровское, где высился двухэтажный бревенчатый, без особых претензий дом, в котором жила работящая, невысокого росточка вдова Григория Распутина, стоило того, чтобы побывать в нем. И он не раскаялся в этом заезде.

Артист по природе, не один год отдавший театру, Всесвятский быстро находил маску, отвечающую обстановке. Здесь, в большом селе Покровском, походившем более на сибирское, нежели уральское село, скоро нашлись мастера, умеющие доставать самогон и тем более умеющие его пить.

Всесвятский сказал, что ему, как историку, хочется знать правду о Григории Ефимовиче Распутине, о котором он пишет такую книгу, где не будет и половины лживого слова.

За время войны многие выучились гнать отличный самогон, уступающий водке разве только в легком запахе гари. «Сухой закон» военного времени породил массу мелких заводишек по самогоноварению. И там, где густ лес и глухи дороги, завод по выгону спиртного зелья существовал безданно, беспошлинно, а также и безбоязненно. Сунься блюститель законов в необжитые зеленые чащобы! Сначала оглоушат дубиной, а потом прирежут.

Веселое пиршество на опушке за выгоном. Славно развязались языки у бородатых дружков-приятелей, знававших близко Распутина. Никто из мужиков не осуждает своего земляка.

— Хвалить я не стану, — говорит один, — но и хулить не могу. Повидал все ж таки он виды. Помылся в царских банях. Поспал на пуховых лебяжьих перинках. Поводил своей пятерней по шелковистым спинкам. Пощупал счастье обеими руками… Вот оно что.

— Для него и умирать было не так тягостно, — рассуждает второй такой же угрюмый мужик. — Потому что было попито, поедено, положено в карман… А что мы? Хучь бы и я — дальше Тобольска не бывал, больше Тюмени не видел города.

Внимательно слушая рассказы мужиков, Всесвятский искал близкого, совсем близкого к Распутину человека, который бы мог проникнуть к царю и поведать о видении, допустим, или объявлении причисленного к лику святых великомученика Григория, который велел царю искать спасения в тобольском лесу. Царь может клюнуть на это. Может оказаться в лесу. Тобольск — не Царское Село. Мешок на голову, кляп в рот, потом лови пропажу в прииртышской тайге.

Ищущий чаще всего находит. Нашел и Всесвятский близкую родню — зятя Распутина, поручика Соловьева. Без нажима, эластично выведывая о Соловьеве, Всесвятский узнал, что человек он денежный и что вхож он к высоким знакомым своего покойного тестя.

В Тобольск приехал Всесвятский с большими надеждами. Он и его компаньон, Антон Кимарев, сразу же принялись осуществлять план маскировки, объявив себя в управе скупщиками старинных книг. В нагорной части города, неподалеку от дома, где жил губернатор и где будет жить низвергнутый император, была снята квартира и вывешена выгравированная в Тюмени медная вывесочка о скупке древних книг.

Хозяйка квартиры Паша и ее сестра, потерявшие на фронте мужей, сразу же оценили широту приезжих и не захотели сдавать своих комнат какой-то из высокопоставленных особ. Квартирьеры подобного рода особ давно уже рыскали по Тобольску. И через них жителям города стало известно множество подробностей о приезде царя и его свиты.

Подорожали номера в гостиницах и меблированные комнаты. Еще нет наплыва в Тобольске, а мясо стало стоить чуть ли не вдвое. Рыба, которой здесь всегда было невпроед, и та давала знать о себе.

Недалекие солдатские вдовы, не предполагая, оказывали неоценимые услуги своим постояльцам. За новости, которые они приносили, стоило бы платить особо, а эти истомившиеся в одиночестве щебетуньи были благодарны за то, что их есть кому слушать.

И наконец, стало известно, что царь близко, что прибудет в Тобольск в день преображения господня, шестого августа.

У Всесвятского хороший морской бинокль, у Кимарева маленькая подзорная труба. Теперь это нужные вещи. Близко к губернаторскому дому могут и не подпустить, а через восемнадцатикратный бинокль издалека можно заглянуть даже вовнутрь дома.

Не думал Антонин Всесвятский, что когда-нибудь он будет охотиться за русским царем, выслеживать его и так волноваться при виде всего лишь дымов приближающихся пароходов.

Они ближе и ближе. Можно прочитать их названия на спасательных кругах. «Русь» и «Кормилец» с баржой «Тюмень». Кто это на палубе? Неужели это он? Не может быть. Он, он… Бинокль не лжет. Царь стоит на палубе «Руси» и показывает дочерям город.