Диомед вошел вслед за Козлом, молча отнял мешок, аккуратно выложил припасы на стол. Тем временем Козел тихонечко направился к двери, что вела в соседнюю комнату, приоткрыл. Горгий мигом подоспел, оттер любопытного от двери.

- Нельзя к царю,-сказал он. - Сами управимся. Астурда!

Козел удивленно посмотрел на молодую длиннокосую женщину, выбежавшую из царской спальни.

- Посмотри, что он там принес, - сказал Горгий, кивнув на стол.

Не понравилось это Козлу. Уже и бабу к самозванцу приставили, не проберешься к нему.

- Обижаете меня, - жалобно протянул он. - Не чужой я ему… Эхиару нашему. Много лет мы с ним на рудниках душа в душу…

Никто не ответил ему. Астурда, со вниманием осмотрев еду, певуче сказала:

- Пирог ничего, а мясо пережарено. Поставь, Диомед, в холодок. На ночь дам ему кусок пирога с кислым молоком.

- На ночь кислое молоко - в самый раз, - подхватил Козел. - Где оно у тебя, красавица? Дай-ка отнесу, не чужой я ему человек. Сколько мы одной похлебки вместе…

Он не договорил. Из-за двери раздался хриплый хохот с подвыванием. На пороге спальни появился Эхиар. Был он без верхней одежды, всклокочен, глаза безумно расширены. Сутулясь, пошел он прямо на Козла, перемежая лающий смех бормотанием: «Огонь от земли…

Еще немного… Еще немного…» Горгий и Астурда кинулись к нему, подхватили под руки.

И только когда старика водворили на место и Астурда, ласково поглаживая его по голове, зашептала успокоительные слова, Горгий с Диомедом заметили, что Козел исчез.

- Нехорошо получилось, - сказал Горгий, поцокав языком, - Про веселую болезнь никто не должен знать.

Диомед сорвался с места, побежал к воротам,

- Э, да его и след простыл, - ответил караульный на его вопрос и махнул секирой в сторону леса. - Я думал, вы его кипятком ошпарили.

Диомед закашлялся, побрел в дом.

В лесу Козел отдышался, осмотрелся. Снял с шеи тугой кожаный мешочек, висевший на шнурке. Боги помогли обойтись без снадобья. Да и как было бы подсыпать, когда его, Козла, и близко не подпустили к самозванцу. А заранее отравить пищу Козел побоялся: могли и самого заставить попробовать. У Молчуна веселая болезнь, долго он не протянет…

Козел закопал мешочек в землю, притоптал ногой. Жаль снадобья, нелегко его приготовить,- но если с ним попадешься… Кто сам осторожен, того и боги берегут.

Стемнело. Козел выждал момент, когда повстанцы занялись вечерним варевом, бесшумно прополз между повозок и, пригибаясь и подобрав полы, побежал на ту сторону. Раз или два колючие ветки кустов больно хлестнули его по лицу.

- Стой!

Тяжело дыша, Козел остановился перед широкими лезвиями двух копий.

- А, это опять ты, козлиная борода,-сказал один из стражников, присмотревшись. - Дождешься, что проткнут тебя насквозь.

- Придержи язык! - прикрикнул Козел, - Проведи меня к начальнику, живо!

- Живо можно и нос набок, - буркнул стражник.

Однако не стал спорить: старшой велел пропустить лазутчика туда и обратно беспрепятственно. Высморкался, повел Козла по трескучей от сухих веток тропке к северным крепостным воротам, где был раскинут шатер начальника.

Военачальник, сидя на мягких подушках, ел рыбу, зажаренную целиком. Зубы его ходили по рыбьей спине от хвоста к голове и обратно- будто на дудке играл, - жир стекал по бороде на желтый нагрудник, на серебряные пряжки. Возле масляного светильника двое телохранителей играли в кости.

- Ну что? - Военачальник взглянул на вошедшего Козла.

- Считай, что самозванец готов, - небрежно ответил Козел. - У него веселая болезнь. Завтра помрет, самое позднее к вечеру.

Военачальник перестал жевать.

- Веселая болезнь? Ты уверен?

- Подвинься, - сказал Козел и, усевшись, поднес к носу пузатый пифос с медовым вином. - Доброе вино! - Он сделал несколько больших глотков, крякнул, обтер ладонью усы и бороденку. Военачальник ошалело хлопал глазами. Телохранители перестали играть в кости. - Доброе вино, - повторил Козел, - давно не пивал.

- Может, дать тебе закусить? - Военачальник вдруг развеселился. - Не каждый день увидишь такого нахального раба.

Телохранители, ухмыляясь, подошли ближе.

- Так вот, - сказал Козел. - Веселая болезнь - это посильнее, чем порошочку подсыпать. Посылай, начальник, крикунов - пусть прокричат бунтовщикам, что ихний царь помирает.

Военачальник отшвырнул рыбий скелет, хлопнул себя жирными руками по нагрудным пряжкам, гаркнул:

- Будет исполнено, почти-блистательный!

Телохранители заржали. Зрелище было хоть куда.

- Ах ты, котеночек мой, - снисходительно проговорил Козел.- Скоро ты будешь подползать ко мне на брюхе. Царь Павлидий, Ослепительный, уж подберет для своего старого приятеля Айната хорошую должностишку. Ну, ладно. - Он не спеша поднялся, хрустнув суставами. - Поговорили и хватит. Вели этим жеребцам проводить меня во дворец. Я сам доложу Ослепительному.

- Верно! - Военачальник тоже встал, почесал под мышкой. - Как раз такое повеление я и имею. Эй, вы! Проводите почти-блистательного во дворец. Да смотрите у меня - чтоб с почестями! Дорогу перед ним расчищайте!

Козел вышел из шатра, телохранители двинулись за ним. Военачальник придержал одного за гребень шлема, коротко бросил:

- Удавить!

На рассвете лес огласился криками.

- Ваш самозванный царь помирает! - кричали глашатаи.

- Боги покарали его веселой болезнью!

- Сдавайтесь, бунтовщики! Царь Павлидий помилует тех, кто бросит оружие.

Воины Павлидия начали штурм. Их встретил град камней и стрел, но кое-где повстанцы дрогнули: что толку сопротивляться, если тот, на кого они надеялись, умирает от веселой болезни? В образовавшиеся бреши хлынули желтые нагрудники. Рубили наотмашь, не щадили и тех, кто побросал оружие. Ретобон сам повел в бой отряд, оставленный про запас.

- Не верьте желтым собакам! - кричал он, срывая голос. - Царь Эхиар жив! Клянусь Черным Быком!..

Кровавая сеча в лесу шла до полудня. Потом бой притих. Пронесся слух, что карфагенские корабли прорвались к гавани и осыпают причалы камнями и горшками с горючим снадобьем. И еще говорили, что гадирские воины перешли Бетис и устремились к мостам, ведущим в Тартесс.

Лес был полон встревоженных голосов, дымом костров, звоном оружия.

Солнце клонилось к закату, когда у шатра военачальника остановились носилки, богато изукрашенные серебром. Из носилок вылез Павлидий, хмуро глянул сквозь зеленое стеклышко на военачальника, упавшего ниц. Голос не повышал, но пообещал отделить голову военачальника от плеч, если тот не покончит до темноты с бунтовщиками. И еще тише добавил: «Или, может, ты ожидаешь поутру гадирских собак?» Нехорошо стало военачальнику от царских слов. Тут же разослал он гонцов по отрядам с грозным повелением возобновить бой и закончить его лишь тогда, когда последний бунтовщик будет поднят на копья.

И снова в лесу загремело оружие. Начальники остервенело гнали воинов вперед, чтобы быстрее сломить оборону повстанцев. Повстанцы отходили, оставляя поляну за поляной, цепляясь за чащобы, где легче можно было задержать противника. А задержать надо было во что бы то ни стало. Ретобон, понимая, что сражение проиграно, послал часть людей на берег - резать камыш, вязать большими пучками, готовиться к переправе на материк. Сам же он с кучкой от-^ борных бойцов отчаянно пробивался к дому Сапрония, чтобы вывести к берегу Эхиара. И уже пробились к опушке, уже увидели за деревьями белые стены - и поняли, что опоздали: перед домом суетились стражники в желтом, бухали тяжелым бревном в окованные медью ворота.

«Не пробраться», в отчаянии подумал Ретобон и велел возвращаться.

Задыхаясь от быстрого бега, Ретобон сквозь заросли камыша выскочил на берег. Переправа уже началась. Вцепившись в камышовые связки, бойцы наискось пересекали широкий рукав Бетиса. Ретобон остановился, поджидая Нирула. Тот ковылял, тяжело опираясь на копье, волоча раненую ногу.