Ближе всех к двери сидел Литеннон, мелкозавитый щеголь. Он оглянулся на Горгия, поманил пальцем, подвел его к Сапронию, Поэт, навалившись брюхом на стол, держал обеими руками большого серого кота и громко спорил с соседом- одутловатым стариком с багровым лицом, тыкал пальцем коту в усатую морду. Кот озлился, зашипел, куснул Сапрония. Толстяк вскрикнул, сунул укушенный палец в рот, тем временем кот спрыгнул со стола.
Сапроний поднял на Горгия тяжелый взгляд.
- Господин,- начал Горгий,-дозволь мне…
- Сверкающий! - завопил Сапроний.- Как смеешь ты умалчивать мое…- Тут он увидал амфоры у Горгия под мышками. - А, ты, грек, который… Давай сюда!
Он вытащил затычки из горлышек, шумно понюхал одну амфору, другую. Было видно: понравилось.
- Как известно,- провозгласил он,- не люблю я чужеземцев, но тебе, грек, говорю: садись за мой стол, будь моим гостем. Эй, налейте греку вина!
Горгия усадили между одутловатым стариком и плотным плешивым человеком, который мало ел и все поигрывал зеленым стеклышком. Этого человека Горгий видел на царском обеде.
- Как тебе нравится Тартесс? - спросил плешивый, благодушно улыбаясь.
- Очень нравится… сверкающий.- На всякий случай Горгий решил наградить соседа титулом, как он уразумел, более высоким, чем «блистательный».
- Светозарный,- мягко поправил сосед.- В Тартессе есть на что посмотреть. Видел ты башню Пришествия?
- Тут много башен, все они Очень хороши.
- Я говорю о башне Пришествия. Она стоит на храмовой площади. Видишь ли, грек, в далекие времена в Океане погибло великое царство. Уцелело немного сынов Океана, они доплыли до этого берега. Сыны Океана покорили здешних варваров и основали Тартесс, и позднее в их честь была поставлена башня Пришествия. В нее нет хода.
- Очень интересно, светозарный,- сказал Горгий, А сам подумал: верно, значит, что властители здесь - иного племени. И еще подумал: пусть она провалится, твоя башня. Выбраться бы поскорее отсюда…
Вдруг он поймал себя на том, что пялит глаза на юную танцовщицу. Она плавно неслась вдоль стола, ее распущенные волосы черным потоком лились на узкие обнаженные плечи, руки извивались, а лицо было неподвижно, и глаза полуприкрыты веками.
Горгий придвинул к себе блюдо с жареным кроликом, обложенным пахучими травами: лишний раз поесть никогда не мешает.
- От сынов Океана и пошло тысячелетнее царство Тартесса,- продолжал между тем плешивый лайковым наставительным тоном.
- Оно и вправду стоит тысячу лет? - спросил Горгий.
- Нет, меньше. Но в заветах сказано, что царство простоит тысячу лет. Вам, грекам, не понять величия Тартесса: вы поглощены грубыми заботами о торговле, и история ваша бедна. Вы приносите богам в жертву несъедобные части животных, и ваши боги за это лишили вас высшей радости - понимания Сущности Сущности. Разве не так?
Горгий быстро прожевал кусок, почтительно ответил:
- Ты прав, светозарный. Я всего лишь торговец и не задумываюсь ни о чем таком… Размышления в нашем деле приносят одни убытки…
- Нет! - рявкнул тут одутловатый старик на всю палату.-Не стану я покупать старого лежебоку!
- Ему всего пять лет,- возразил Сапроний, сердито тряся подбородками,- и он обучен охоте.
- А что проку? Он даже хвост не может держать палкой. Мне нужен молодой, сильный кот, а не дряхлая развалина!
- Если бы это сказал не ты…- недобрым голосом начал Сапроний.
Но старик был пьян и не обратил внимания на угрозу. Он трахнул серебряной чашей по столу, расплескав вино, и закричал:
- Это не кот, а ходячее блюдо для блох! Клянусь Нетоном, я не потерплю, чтобы мне пытались всучить…
Он не докончил. Сапроний, взревев, вцепился в его бороду, Старик заверещал, замахал руками, попал Сапронию в глаз.
Танцовщицы завизжали, сгрудились в углу.
Плешивый сосед Горгия взглянул на дерущихся сквозь зеленое стеклышко, бросил негромко:
- Литеннон!
И тут же мелкозавитый щеголь кинулся разнимать. Он обхватил старика сзади. Старик размахивал руками, как мельница, брыкался ногами и угодил Сапронию в живот. Еще несколько пирующих ввязались в драку, и тут- видят боги! - началась настоящая свалка, и кто-то ударил Литеннона тяжелой серебряной чашей по голове. Тот мешком рухнул на пол. Вид хлещущей крови отрезвил дерущихся.
На Сапронии лица не было. Пот лился с него ручьями.
- Светозарный Павлидий,- пролепетал он, обращаясь к плешивому.- Это не я… я не виноват…
Горгий с ужасом взглянул на своего соседа: так это и есть тот самый Павлидий, о котором на днях рассказывал посланец Амбона, вольноотпущенник?..
Павлидий не отвечал. Поджав тонкие губы, он смотрел сквозь стеклышко на мертвого Литеннона. Драчливый старик на четвереньках заползал под стол. Горгию стало не по себе от зловещей тишины. Он осторожно огляделся - близко ли До двери - и встретился взглядом с Миликоном. Верховный казначей сидел в небрежной позе напротив, в его прищуренных темных глазах была знакомая Горгию усмешечка.
- Светозарный Миликон,- бормотал Сапроний,-это не я… Светозарный Павлидий…
Лицо Павлидия было непроницаемо. Он опустил стеклышко, спокойно сказал:
- Унесите,
И сразу все пришло в движение. Молчаливые рабы вынесли из палаты тело Литеннона. Снова грянула музыка, снова понеслись вокруг стола танцовщицы в развевающихся легких одеждах. Сапроний тяжело опустился на скамью, залпом выпил чашу вина.
- Бедный Литеннон,- вздохнул Миликон.- Он верно тебе служил, Павлидий. Тяжкая потеря.
Павлидий даже не взглянул на него. Тихим голосом он сказал, обращаясь к Сапронию:
- Ослепительный велел тебе сдать лишних котов, ты же, пьяная морда, затеял распродажу.
- Светозарный!-завопил толстяк.- Ты глубоко прав, называя меня пьяной мордой. Я… я заглажу провинность. Я напишу новую поэму о величии обожаемого царя Аргантония…
Он икнул. Раздался тонкий голос ученого Кострулия:
- Не следует сопровождать упоминание великого имени столь низкими звуками.
- Ну, он же не намеренно,- великодушно отвел удар Миликон.
Он притянул к себе ту черноволосую танцовщицу, на которую все посматривал Горгий, усадил на колени. Она попыталась высвободиться, но Миликон держал ее цепко.
- Послушай, Павлидий,- сказал он,- надо бы издать особый указ, запрещающий высокорожденным драться друг с другом. От блистательного и выше.
- До светозарных? - осведомился Павлидий.
Миликон усмехнулся в душистую бороду:
- Светозарных в царстве всего двое: ты и я. А я, как известно, не драчлив.
- Да, это всем известно,- благодушно согласился Павлидий.- Сам ты не дерешься.
- И сам не дерусь, и детям своим лезть в драку не дозволяю.
- Ты очень благоразумен,- процедил сквозь зубы Павлидий и прикрыл глаза. Его розовые морщинистые веки слегка дрожали.
Горгий встретился взглядом с танцовщицей. Она все еще сидела у Миликона на коленях, отводила его руки, обвитые до локтей серебряными браслетами. Хоть и грызла Горгия тревога и томили неясные предчувствия, а тут он все позабыл: открытый взгляд женщины будто до костей прожег.
Одутловатый старик вылез, наконец, из-под стола с той стороны - но неудачно. Запутался в ногах у Миликона. Верховный казначей вскочил, заругался. Танцовщица воспользовалась случаем: выпорхнула в дверь. Старик крикливо оправдывался - как видно, уверял, что схватил Миликона за ноги без злого умысла. Трое дюжих блистательных держали его за хитон, залитый вином. Старик отбивался, кричал, что никогда не имел сомнений, хотя уже сорок лет его не производят в сверкающие и это ему обидно, но, тем не менее, никогда, ни разу он не усомнился и твердо знает, что нет большего счастья, чем счастье быть ничтожной песчинкой под ногами Ослепительного, да продлят боги его жизнь. Но Сапроний рявкнул, что обида - это уже сомнение, и ученый Кострулий поспешил уточнить высказывание, и, судя по всему, назревала новая свалка.