- Мне тоже дело кажется сложнее, - сказал генерал. Он взял медальон и, оглядев его через лупу, сказал: - «Г» и «Я», что это - истинные инициалы убитой или тоже для отвода глаз?

Я промолчал. Аркатов пожал плечами.

- Вы помните, что днем, посылая вас на расследование смерти этой женщины, я сказал, что здесь дело не в мавре и что мне интересно, что будет найдено на трупе. Я был уверен, что убийцы оставят какие-нибудь следы, чтобы сбить нас с правильного пути. Эта свастика и немецкое письмо подложены нарочно.

- А английская приписка? - спросил я.

- Эта грубая работа говорит о том, что противник не уважает нас, считая нас глупее себя.

- Точно! - потирая руки от удовольствия, сказал Аркатов.

- …Немецкие методы работы более просты и мало отличаются от обычных «мокрых дел» уголовного мира, - продолжал генерал.

Я молчал. Уверенность генерала и несколько хвастливые прогнозы Аркатова тешили меня. Я-то знал, кто такая была эта «Краснова».

- …И эти выводы дают мне право предполагать, что убитая женщина и таинственный человек, пригласивший к себе Александра Петровича, были не немцы, а члены организации какой-то другой страны.

- «Краснова» - немка, и зовут ее Гертруда, фамилия - Янковиц, - сказал я, закуривая папиросу.

В комнате стихло. Генерал провел по лбу рукой, выжидательно глядя на меня. Аркатов растерянно сел, потом поднялся и переспросил:

- Янковиц? Откуда вы это знаете?

И я, в свою очередь, рассказал им все, что узнал о «Красновой».

Ночевал я у генерала, поместившись в угловой комнате, где стоял огромный диван, обитый цветным ситцем с золочеными амурами по краям.

Аркатов уехал в двенадцать часов, а мы с генералом, перейдя на фарсидский язык, просидели еще с полчаса, комментируя события прошедшего дня.

- Хотя дело это уже передано соответствующим органам, все же я чувствую, что оно всецело наше, то есть прямо и непосредственно связано со мною, с вами, - сказал генерал.

- Кто знает это, кроме аллаха, - изречением из корана по-арабски сказал я, разглядывая молитвенник Янковиц. - Это необходимо передать следственным органам или можно придержать у себя? - спросил я, указывая на книгу.

- Вообще да, но если вам очень нужно, то оставьте у себя.

Я молча кивнул головой и, откладывая в сторону молитвенник, взял медальон. Он был небольшой, глухой, округлой формы: в виде сердца, с тремя алмазиками посреди и буквами «Г» и «Я» с краю. Повертев его в пальцах и рассмотрев со всех сторон в лупу, я обратил внимание на то, что буквы эти очень ярко выделялись на матово-желтом фоне медальона. Золото блестело слишком свежо в вырезах букв. Я еще раз вгляделся в увеличительное стекло.

- Что такое? - спросил генерал.

- Буквы вырезаны недавно. Медальон же достаточно поношен, если можно так выразиться о нем. Кое-где стерт, поверхность говорит о том, что его носят давно, форма очень банальна. Это медальон так называемого дешевого мещанского типа. Такие носили обычно девушки из бедных классов, обитательницы пригородов, жалких местечек…

- Вы хотите сказать, что Янковиц - врач и член тайной организации, женщина, судя по всему, с опытом и вкусом, вряд ли носила этот медальон? - спросил заинтересованный генерал.

- Это просто предположения, - сказал я.

- Не лишенные смысла, - поддержал генерал.

- Дальше. Буквы на таких медальонах обычно вырезываются посреди, почему же здесь буквы «Г» и «Я» вырезаны сбоку?

- Потому что середина уже занята алмазами, - явно заинтересованный, сказал генерал.

- Именно! Поэтому-то, когда понадобилось пустить в дело сей медальон, на нем спешно были вырезаны нужные буквы «Г» и «Я».

Мы замолчали.

Я снова взял медальон и опять стал разглядывать его. Он действительно был до крайности прост и скромен. И наивная, сентиментальная форма «сердечком», и дешевенькие алмазики на нем. Я потрогал их, они были мутны и неровны. Я хотел протереть камни, как вдруг под нажимом пальцев они слегка подались внутрь, и крышка казавшегося глухим медальона щелкнула и приоткрылась. Я сильнее нажал на алмазы. Они целиком ушли в медальон. Крышка отошла, и перед нашими изумленными глазами показалось углубление, в котором было что-то выгравировано. Мы нагнулись над лупой. Сквозь стекло лупы крупно и выпукло выросли две вырезанные на золоте по-русски фамилии:

ГЕНЕРАЛ СТЕПАНОВ

ПОЛКОВНИК ДИГОРСКИЙ

Мы озадаченно посмотрели один на другого.

- Наши фамилии, - наконец произнес генерал, - это уж совсем странно.

- М-да! - протянул я, пораженный этим неожиданным открытием.

К немецкому письму с английской припиской, к католическому молитвеннику и медальону с латинскими буквами «Г» и «Я» прибавились еще наши фамилии.

Было чему удивляться.

Откинув шторы и выключив свет, мы сидели у открытого окна, слушая шумы ночного, затемненного города. Сквозь листву и кружево решеток угадывалась улица с аллеей тополей и каштанов. Возле ворот покашливал часовой, и молочная луна играла на стволе его автомата. Во дворе у машин, негромко переговариваясь, возились шоферы.

- Вы хорошо запомнили человека, посетившего вас? - спросил генерал.

- Я его узнал бы в толпе среди сотен людей. Со вчерашнего дня я то и дело восстанавливаю в памяти его лицо. Вспоминаю голос, тихие и жалкие интонации просителя, кроткие, несколько испуганные глаза, сразу же расположившие к себе…

- Хороший актер, - сказал генерал. - Однако вернемся к медальону. Мне кажется, что я начинаю понимать, зачем в нем выгравированы наши фамилии.

- Для того, чтобы Янковиц имела шпаргалку и случайно не забыла бы наши звания и фамилии?

- Именно! Ведь ей для уничтожения нас было предоставлено мало времени, всего несколько часов, и не зная нас, она могла бы оговориться или вообще допустить какой-нибудь промах, могущий провалить ее дело.

- Значит, Аркатов прав. Мы, я и вы, являемся для кого-то людьми, которых почему-то обязательно нужно убить, - сказал я.

Мы разошлись по комнатам, но уснул я не сразу.

На следующий день Аркатов уехал в расположение польской дивизии.

Занятый текущей работой, я почти забыл о деле «с привидениями».

- Товарищ полковник, к вам гражданин какой-то пришел! Уже минут двадцать дожидается, - услышал я голос ординарца.

- Кто такой? - спросил я, убирая со стола бумаги.

- Не знаю… первый раз вижу, - сказал ординарец.

- Пусть войдет, - приказал я.

Спустя минуту в комнату, осторожно ступая по ковру, вошел человек средних лет, одетый в потертое штатское платье и большие квадратные ботинки.

У самой двери он низко поклонился и, теребя в руках заношенную шляпу, робко воззрился на меня.

- Чем могу служить? - спросил я, указывая ему на стул.

Человек переступил с ноги на ногу, оглянулся и сдавленным голосом тревожно сказал:

- Не сочтите меня умалишенным, пане полковник, но то, что я скажу вам, есть истинная правда… - он остановился, словно набираясь решимости, проглотил слюну и вдруг сказал: - Привидения… черти одолели… сна нету… каждую ночь из стены появляются…

Я улыбнулся, продолжая разглядывать неизвестного человека.

- …И лезут, и лезут… Помогите, пане полковник, - опускаясь вдруг на колени, закончил он.

- Сейчас помогу, - сказал я, - излечение будет полное, только забавно, что хозяева ваши не нашли чего-нибудь другого… поновее чертей, - и, открыв двери, крикнул дежурному и ординарцу: - В подвал его, приставить часового.

Оба солдата, подняв все еще стоявшего на коленях человека, вывели его вон.

- Як бога, прошу, пане полковник, помогите… - бормотал арестованный, устремив на меня молящий взгляд.

- «Лыки да мочала, начинай сначала», - засмеялся генерал, когда я рассказал ему о дурацком приходе второго посетителя. - А вместе с тем, - медленно проговорил он, - как-то не вяжется повторение этого номера с весьма продуманными и решительными действиями людей, орудующих против нас. Вы когда будете опрашивать его?