- После обеда…

- Я приеду к вам. Мне хочется поглядеть и послушать этого человека.

- Как арестованный? - вернувшись домой, спросил я дежурного сержанта.

- Сидит в подвале. Тихий такой, смирный человек. Все бормочет что-то, я не понял его… на чертей, что ли, жалуется…

- А что именно говорит?

- На стенку показывал… в угол плевался и какие-то молитвы читал. Я думаю, он псих, товарищ полковник.

- Что нашли при обыске?

- Ничего, ни бумаг, ни табаку, ни денег.

- Кормили его?

- Так точно, только и ел он как ненормальный… ест, а сам в угол глядит и руками отмахивается.

Я взял трубку и, соединившись с санотделом, спросил:

- Кто у нас психиатр?

- Майор Ромашов, - сказал начсанчасти, - прекрасный психиатр с ученой степенью, кандидат медицинских наук. На «гражданке» был ассистентом профессора.

- Отлично! Пришлите его ко мне.

Я позвонил генералу и доложил, что в 20 часов хочу допросить задержанного человека.

- Буду к этому времени у вас, и очень хорошо, что вы пригласили доктора Ромашова. Я уверен, дорогой Александр Петрович, что на этот раз мы имеем дело с сумасшедшим… Вы понимаете, зачем перед нами появляется одержимый манией шизофреник?

- Конечно, догадываюсь, - сказал я. - Дешевый номер, хотя и не лишенный остроумия.

- А вы подумайте, для чего это сделано… а пока до вечера, - сказал генерал.

Я задумался. Из раздумья меня вывело появление майора Ромашова.

- Кто заболел, товарищ полковник? - встревоженно спросил он.

- Не беспокойтесь, я здоров, - засмеялся я, - и вовсе не думаю быть вашим пациентом. Вы нужны, доктор, для того, чтобы выяснить, с кем мы имеем дело, с больным или с симулянтом.

- О-о! Симулировать сумасшествие при современном развитии психиатрии почти невозможно. Вы разрешите мне по мере надобности вступать в беседу с интересующим вас человеком?

- Пожалуйста, - ответил я.

Стенные часы медленно и звонко пробили восемь. У ворот остановился автомобиль, и, как всегда точный, в комнату вошел генерал.

- Введите задержанного, - приказал я дежурному.

Спустя несколько минут солдаты ввели в комнату моего утреннего гостя.

Увидев меня, он низко поклонился и, отвесив учтиво поклон доктору и генералу, обратился ко мне:

- Пане полковник, нету мне покою… опять черти… одолели… так и лезут, и лезут… щиплют… смеются… прикажите им уйти.

Мы молча смотрели на него.

- …Вам легко… они вас послушают, а мне житья от них нет…

Человек медленно опустился на колени и стал бить поклоны, бормоча:

- Вы же можете… мне пани доктор сказала… это в вашей власти… Пани докторша пробовали сами, но они ее не слушают, они только вас боятся… - И он пополз, пытаясь поцеловать мои руки.

- Я вас избавлю от них, - подходя к нему и поднимая его с пола, сказал Ромашов. Он заглянул ему в лицо, приподнял веко глаза и тихо, но убедительно сказал: - Их здесь уже нет. Они не могут быть здесь, тут охрана.

Человек вздрогнул и с недоверием взглянул на Ромашова. Вдруг он тихо засмеялся и, покачав головой, убежденно сказал:

- Только пане полковник может прогнать их… они его слушаются, пани докторша мне это сказала, - потом он оглянулся и, озираясь по сторонам, шепотом произнес: - Всех убили, и Ядзю, и Стаха, и Борейшу, только Анелю оставили… а меня, - он жалко улыбнулся, и невыразимое страдание перекосило его лицо, - мучают. - Закрыв ладонями лицо, он прижался к стене и громко заплакал. Слезы текли по его небритому подбородку и грязным вздрагивающим пальцам.

Я посмотрел на Ромашова.

Доктор безнадежно махнул рукой и молча покачал головой.

- Успокойтесь, голубчик, здесь никто не посмеет обидеть вас, - ласково поглаживая голову плачущего, сказал он.

- Они мучают меня… их много… Они вот тут… вот в этом месте… - указывая на голову, сказал человек, переставая рыдать. - Одели меня в это платье, а я не хочу его, - сказал он и быстро побросал на пол свой потертый пиджак, под которым был жилет и бязевая рубашка, обыкновенная больничная рубашка с казенным клеймом на плече, - а Стаха убили… и Ядзю тоже, побросали голыми, - забормотал человек.

- Вне всяких сомнений, - поворачиваясь к генералу, сказал Ромашов.

- Не надо даже быть специалистом, - глядя с сочувственной жалостью на копавшегося в своей одежде человека, сказал генерал.

- Разрешите мне отвезти его в санчасть? Мы там с доктором Васильевой осмотрим и уже более точно доложим вам, - попросил Ромашов.

Ромашов и дежурный сержант вывели безучастно глядевшего на них человека.

- Ну, как, все понятно? - спросил генерал.

- Конечно! Это настоящий больной…

- …одержимый манией преследующих его чертей, - подсказал генерал.

- Ну да, то есть наиболее подходящий субъект для тех, кто хотел уничтожить нас с вами, заинтриговав этой, не лишенной оригинальности, историей с привидениями. Потерпев фиаско, они подослали к нам настоящего больного…

- Для чего? - улыбаясь спросил генерал. - Чтобы показать, что и первый посетитель был сумасшедшим и никакого отношения к взрыву не имел. Взрыв - это случайность, здесь после немцев осталось много заминированных домов.

- То есть убедить следствие, что тут разные вещи и безобидные сумасшедшие с чертями и привидениями никакого отношения к взрыву не имеют?

- И наивно, и одновременно умно, - кивая головой, сказал генерал.

- …Ибо после неудачного покушения ни один здравомыслящий не повторит прежнего трюка и не пошлет своего агента прямо в руки врага. А если это делается, значит тут одно не связано с другим, - закончил я.

- Хорошо! Пусть они думают, что мы обмануты. В дальнейшем официальном ведении дела версию о сумасшедших и привидениях надо будет исключить, - подумав, сказал генерал, - для себя же мы усилим ее. Кстати, прошу вас лично побеседовать с этим несчастным. Он верит, - генерал многозначительно подчеркнул, - в вашу особую силу над чертями, и кстати, выясните, что за «пани докторша» внушила ему это и почему на нем белье с казенными клеймами.

Он уехал, а я, записав свои впечатления, отправился в санчасть.

Увидев меня, больной опять забормотал о чертях, об убитой кем-то Ядзе, вспомнил Лодзь и понес такую чепуху, что трудно было даже проследить за скачками его безумной горячечной речи.

- Пани докторша… - два раза повторил он, но сейчас же перескочил на терзавших больной мозг чертей и уже не возвращался больше к «докторше», несмотря на мои неоднократные попытки завести о ней речь.

Его раздели. Он безучастно подчинился осмотру, продолжая шептать. «Голенькие… а кругом снег и кровь… и Ядзя, и Стах, и Борейша»… - с трудом разобрал я.

- Безнадежен. Типичная форма неизлечимой шизофрении, - сказал Ромашов. - Причины? - переспросил он и пожал плечами. - Гестапо, ужасы, война!

На белье в клейме было напечатано:

Б.Садки, фл. 2., пл. 4.

- Что это может означать? - спросил я Ромашова.

- Очень просто. Здесь, в пятнадцати километрах от города, есть местечко Большие Садки, там больница для умалишенных и, по-видимому, больной оттуда, - и он расшифровал клейма печати: - Большие Садки. Флигель два, палата четыре.

Я приказал Ромашову, взяв с собою больного, проехать в больницу и выяснить там личность неизвестного.

К ночи вернулся Аркатов.

Врача Янковиц у них никогда не было, но один из медицинских работников польской дивизии вспомнил, что с такой или очень похожей фамилией работала женщина в войсках генерала Андерса, которые после сформирования ушли в Иран.

- Точно я не помню, не то Яновиц, Яннивец, или Янковец, но что-то очень похожее на это, - сказал он.

На вопрос о внешности этой женщины он ответил также неточно:

- Она была связана со штабом самого Андерса. Обслуживала высшие, так сказать, сферы командования, и мы, рядовые работники, мало встречались с нею. Во всяком случае, точно одно, что она очень красивая женщина и знающий терапевт.

Когда Аркатов описал говорившему черты и внешний вид убитой женщины, рассказчик задумался и потом сказал: