Две тонкие полоски скважин неудержимо двигались к темному «облаку». Переливаясь черными волнами, еще не успокоившись после погони за Шуркой и богатырем, водяное чудовище, дрожа от нетерпения, казалось, само тянулось навстречу проходчикам. Затаилось в засаде: вот-вот, еще чуть-чуть…

Шурка растерянно оглянулся на дядю Денежкина. Но тот смотрел в другую сторону. Может, он не хочет выходить к людям, показываться им? Как же тогда предупредить проходчиков? Без богатыря Шурке не проскочить сквозь камень, отделяющий его от забоя. Хоть и осталось совсем немного до скважин — рукой подать…

«Рукой подать. Рукой… — лихорадочно думал Шурка. — А что, если… Подставить руку. Сталь — не камень, рука сквозь нее не пройдет. Буровые зубцы разорвут ладонь. Брызнет кровь из скважины, увидят ее и тут же выключат перфоратор… Ну, Черёмухин, давай! Боишься? Считаю до трех! Раз! Два!..»

«Три» сказать Шурка не успел. Дрожь в камне унялась. Бурение остановилось.

— Гляди-ко, гляди! — удивленно воскликнул дядя Денежкин.

— …Хрм! Вижу. — Шурка внезапно охрип.

— Ну не вредная ли девчонка!

Шурка ошарашенно взглянул на богатыря. Тот, неодобрительно покачивая головой, всматривался куда-то в сторону от забоя.

— Какая! Еще! Девчонка!! — закричал Шурка.

— Знамо какая, — хмыкнул богатырь. — Али не видишь?

И Шурка увидел.

У боковой стены забоя, в камне, стояла, приподнявшись на цыпочки, вытянув шею и заложив руки за спину, тонкая высокая девчонка. Она с любопытством разглядывала что-то находящееся внутри тоннеля. Девчонка прикусила нижнюю губу, словно ей очень хочется рассмеяться, но она боится, что тем самым выдаст себя и ее тотчас же обнаружат.

Будто почувствовав щекой недоуменный Шуркин взгляд, она повернулась и… Ну конечно! Что еще можно ждать от девчонки! В тот же миг высунула язык, прыснула, фыркнула и кинулась прочь от забоя. Она проходила сквозь камень так же легко, как дядя Денежкин.

— Стой-ко, стой! — Богатырь ухватил ее длинной рукой за вьющиеся на поясе ленты.

— Пусти, дедко, не балуй, пусти! — засмеялась девчонка.

— Это ты балуешь, ты, а не я! — рассердился дядя Денежкин. — Ну, иди-ко поближе да держи ответ: что тут делаешь, пошто от работных людей хоронишься, чего еще выдумала, проказница?!

— Ой, дедко! — улыбаясь во весь большой рот, отвечала девчонка. — Я в «гори-гори ясно» играю. Вишь, гоняются люди за мной. А все не поймать им никак, не поймать! — Она вновь звонко рассмеялась.

— Тьфу! — в сердцах сплюнул каменный богатырь, и прозрачный хрусталик, сорвавшись с его губ, сверкающей пулей прошил глубоко вниз подземную толщу. — Да гори она ясно, такая игра! Погляди-ко, бессовестная, куда ты людей завела!

— А что? — округлила глаза девчонка. — Я сейчас им помашу, чтобы они поворачивали…

— Не успеют они повернуть, — хмуро сказал Шурка. — Соображать надо, полевой штрек — не трактор, на месте не развернешь.

— Если вы, мальчик, желаете мне что-то сказать, — поджала губы девчонка, ехидно делая ударение именно на слове «мальчик», — то для этого сначала надо познакомиться. Не соблаговолит ли многоуважаемый господин дедко Денежкин представить нас друг другу? — Придерживая кончиками пальцев края своей юбочки, она присела, скромно опустив ресницы.

— Во-о, у матери-то во дворце насмотрелась! — качая головой, пробасил дядя Денежкин. — Уж увольте, сударыня, этикетам твоим не обучен. Сами ужо познакомитесь, не королевичи.

— Шурка, — буркнул Шурка, глядя в сторону.

— Красная Шапочка, — прощебетала девчонка, снова приседая. — Можно сокращенно: Красочка. Это сокращение образуется таким способом, — деловито принялась объяснять она. — От первого слова в имени берутся четыре первые буквы и от второго — четыре последние. Вот вас, мальчик, как полностью зовут?

— Шурка Черёмухин, — проворчал Шурка. Он всё время настороженно косил глазом в сторону остановившихся шпуров: не затеют ли там снова бурение?

— Шур-ка Че-рё-мухин, — протянула девчонка. — По четыре буквы нельзя, этот способ я уже заняла, можно по пять, получится Шуркамухин. Шуркамухин!

— Я — Черёмухин! — рассердился Шурка. — А не Мухин. Ты мою фамилию не перевирай. У меня фамилия знаменитая. Она два раза на Доске почета написана: там, где папина фотография и где дяди Витина, поняла?

— Ну и пожалуйста! — обиделась девчонка. Но любопытство не дало ей обидеться надолго. — А чего это вы, господин Шурка Черёмухин, на меня смотреть не желаете?

— За «господина» получишь, — пообещал Шурка. — А во-вторых, я смотрю, чтобы опять бурить не начали. Ведь еще немного — и на воду наткнутся. Между прочим, твоя работа, — упрекнул он Красную Шапочку.

— Фи! — дернула она плечиком. — Подумаешь! Сейчас пойду и скажу им, чтобы не копали.

— Погоди, — остановил ее дядя Денежкин. — Прямо так из стены и выскочишь? Испугаешь людей-то!

— Я думаю, — рассудительно проговорил Шурка, — не испугает. Не такие у нас на шахте мужики, чтобы девчонки бояться. Их, по-моему, и лешим не напугаешь. Знаете что: выйдем к ним все вместе. Надо же рассказать, где вода, где руда…

Все трое взялись за руки. «И-и — раз!» — скомандовал дядя Денежкин. И они шагнули в забой.

А в это время…

А в это время Шуркин папа плавился от нестерпимого жара. Температура была, наверно, уже градусов восемьдесят. Михаил Петрович терпел. Деревянные стенки «плакали» смоляными слезками. Не выдержал напарник машиниста, с подвыванием и охая бросился за дверь. Машинист с удовольствием крякнул, не спеша спустился с прокаленной досуха полки и вышел из парной под прохладный душ.

Хорошее дело — финская баня-сауна! Горячущая, с сухим паром. Не каждый выдержит единоборство с ней. Зато легко снимает она с кожи въедливую красную бокситовую пыль и вымывает из натруженных мускулов усталость. Такие бани есть на каждой шахте рудника.

В раздевалке друзья встретили Михаила Петровича восторженными возгласами:

— Победителю — ура!

— Силен, Петрович, всех пересидел!

— Ой, не подходи близко — обожгусь!..

Одеваясь, Шуркин папа отвечал на их дразнилки:

— Слабаки! Не зря говорится: кто больше работает — тот дольше и моется!

Он не стал включать тепловентилятор и с мокрыми волосами — лето еще не кончилось! — вышел на улицу, зашагал к стоянке автомобилей, где ждал его фиолетовый «жигулёнок».

Лето действительно решило подарить школьникам на последней неделе каникул пригожие деньки. Наверное, таким способом извинялось за прошедшие дожди. Ребятня была довольна, но, пожалуй, больше всех радовались ясной погоде горняки. Подземный работник всегда солнышку рад.

Окна в длинном двухэтажном доме, где размещалось управление шахты, были распахнуты. Вдруг из одного окна послышался стук и крик:

— Зарезал!!

Шуркин папа сразу узнал этот голос, потому и не стал торопиться на помощь. Кричал начальник участка ВШТ — внутришахтного транспорта (Михаил Петрович работал как раз на этом участке). Это был хороший начальник, но имелся у него один серьезный недостаток: он часто кричал грубые слова. Наверно, думал, что он из-за этого будет выглядеть взрослым, солидным мужчиной. А выглядел таким, какой есть: невысоким, — худым, как мальчишка, недавним выпускником горного института. И ругался он, сильно стесняясь, и сам при этом краснел.

— Зарезал! — кричал он, сидя у открытого окна и стукая кулаком по столу. А надо было, чтобы не пугать людей, спокойным, тихим голосом рассуждать, предположим, вот так: ай-я-яй, нехороший человек машинист электровоза Федоркин, опять он не пришел на работу, а сегодня как раз очень много откатки, и еще два машиниста в отпуске, а старик Порфирьич, которому на электровозе уже нельзя, но он иной раз втихаря подменяет заболевших машинистов, на сей раз сам, как назло, заболел, и теперь на участке работа замедлится, а до конца месяца остался один день, а может быть, теперь они — стыд-то какой! — не выполнят план, а все из-за этого прогульщика несчастного Федоркина, где же я теперь машиниста найду и что же мне делать, а? Но молодой начальник участка был так растерян, что мог только кричать и стучать кулаком по своему столу, отчего, жалобно тенькая, подпрыгивала ложечка в стакане с недопитым чаем.