В любом случае, если бы он выбирал «дополнительную» женщину, он не подумал бы об Эмме. Конечно, она не оставляла его бесчувственным. При их первой встрече, когда в «Супра Дата» их начальник представил друг другу, он подумал: «Надо же, а вкус у старика еще есть». Но что-то в ней не давало ему покоя. Отсутствие мягкости и женственности. Раздражение, которое он испытывал, видя ее на работе. Ее успех казался ему слишком быстрым и даже незаслуженным.

По правде говоря, в глубине души Пьера раздражало – теперь он вспомнил об этом – ее безупречное воспитание, политкорректность. Он думал, что в лицее она была отличницей по математике или физике. Сверх того, артистические наклонности, наверное, умение играть на скрипке или фортепиано. Короче, этакая девочка-отличница.

В «Супра Дата» она получала немного больше, чем он, хотя они занимались практически одним и тем же, и была одной из немногих, кому предоставили корпоративный автомобиль. И это действовало на нервы: Пьер всегда считал, что она получила работу благодаря системе квот, применяющихся в американских компаниях. Система обязывала компании нанимать на технические должности, обычно занимаемые мужчинами, определенный процент женщин. Он даже мягко сказал ей об этом в тот день, когда она объявила о переезде в Сан-Франциско. Она взбесилась. Скажи Пьер, что она продвигалась по «служебным диванам», она и то восприняла бы это легче.

Он не считал ее переезд в США невосполнимой утратой для предприятия и скоро забыл о ней.

Тем не менее образ Эммы всплывал в памяти раз или два в год, когда он водил дочек в парк аттракционов. В такие дни он вспоминал одно и то же: в «Супра Дата» в 1990-х годах дирекция каждый год устраивала мотивационные семинары. Обычный прием с целью сплотить «войска». Поэтому Пьер с коллегами спускались на плотах по ущельям Вердона, шли по раскаленным пескам Марракеша и играли в пейнтбол в лесах Трансильвании.

А затем был период астронавтики. В тот год Эмма ездила с ними. Они провели несколько часов в симуляторе полета: управляли космическим кораблем и ощутили, впечатанные в кресла, давление настоящего отрыва от земли. Затем – симулятор невесомости: в длинной закрытой камере свободные от притяжения, они «плавали» в невесомости и ходили по стенам – балет марионеток, свободных и неловких.

Тогда случилась одна странная вещь: в конце упражнения Эмма и Пьер оказались бок о бок в горизонтальном равновесии на нижней стенке камеры, словно готовясь прыгнуть с трамплина в бассейне. И в момент прыжка в пустоту, вместо того чтобы смотреть вперед, они улыбнулись друг другу и прыгнули, не отводя глаз. Он отлично помнит эту сцену. Лицо молодой женщины, ее улыбка, темные волосы, летающие вокруг лица, – ему показалось тогда, что на несколько секунд время остановилось.

С тех пор, когда Пьер приходил на космический аттракцион с детьми или смотрел на фотографии астронавтов, он вспоминал об Эмме. Анита, с которой он шутил на этот счет, несомненно, видела во всей этой истории след подавленного желания, но Пьер научился воспринимать ее рассуждения отстраненно.

Однажды Анита сказала, что люди, не испытывающие удовольствие от еды, точно так же не любят радости постели. Проще говоря, сексуальный аппетит связан с аппетитом обычным. Более того, она распространяла это мнение и на тех, кто не любит готовить. Анита смотрела на мир сквозь призму фрейдизма, и Пьера это раздражало. Не говоря уже о том, что в настоящее время Клара жила на диете «салат – йогурт».

«Почему я?» – Эмме не пришло в голову спросить у него о том же. В конце концов, даже если ее смутил он, позвонила-то она. И даже если удовольствие от танца было совершенно очевидно взаимным, что могла она предположить о причинах, побуждающих Пьера обнять ее? Если бы она набралась смелости и спросила, Пьер, наверное, сказал бы ей, что, как и она, он не хочет упускать возможность установить более глубокие отношения, нежели те, что порождает повседневность. И что он тоже почувствовал необъяснимую нежность поцелуя.

Они поднялись и пошли дальше. Когда Эмма обняла его за талию, Пьер испытал такое блаженство, что пришел в замешательство. Почему его так тянет к этой женщине? Ничего подобного он не испытывал уже лет пятнадцать.

– Слушай, а Баретт? – повернул он беседу. – Как ты на самом деле с ним познакомилась?

– Ничего особенного. На вечеринке в университете.

– Танцевали, потом ты ему позвонила…

– Прекрати! Дэн не умеет танцевать. Мы начали спорить о будущем управленческого программного обеспечения, очень хорошо это помню… Понимаешь, не вчера дело было.

Пресса изображала историю Дэна и Эммы как логическую последовательность объективных фактов: студенческий роман, перерыв на шесть лет, новая встреча на семинаре Эстер Дайсон, одного из гуру информатики, в Нью-Йорке. Интересная история, но мало страсти и согласованности. Она хочет семью, он против. Она ждала его, потом бросила. Точка. Только это карикатура на реальную историю. У Баретта и Шеннон много общего, прежде всего – поразительное интеллектуальное партнерство, но в жизни у них разные приоритеты и принципы.

– Я не хотела отказываться от работы во Фриско… а Дэн не хотел детей – в то время. Но это все уже в прошлом.

Судя по неуверенному тону, Пьер заподозрил, что рана была не такой уж старой, как она хотела изобразить.

– А правда, что в брачном контракте у него оговорено право раз в год проводить с тобой уик-энд? – спросил Пьер.

– Да – и не вижу в этом ничего сверхъестественного.

– Я же ничего не сказал!

– Ладно, давай прямо, – в голосе Эммы звучало заметное нетерпение, – правда, что наш ежегодный уикэнд вписан в его брачный контракт, но это не значит, что… Словом, когда он спросил об этом Амелию, она ничуть не возражала. Знаешь, она никогда не считала меня соперницей. Когда Дэн ее встретил, мы уже разошлись. Кроме того, секс в наших отношениях всегда был на вторых ролях.

Темнота скрыла улыбку сомнения на лице Пьера. Он слегка коснулся губ Эммы и ласкал ее плечи. Пьер не мог поверить, что Дэн Баретт, всегда столь страстно относившийся к интеллектуальным переменам, мог оставаться бесчувственным к ней. Но она опередила вопрос.

– Верь не верь, как хочешь, но самые яркие моменты, которые мы пережили, – наши споры после… На прикроватной тумбочке всегда стояло два бокала и бутылка вина. Выпивали половину и разговаривали всю ночь.

– Господи, о чем?

– Генная терапия, космический туризм, тайные обряды в романских монастырях…

Надо было спросить, как ее ум посмел тягаться с гением программирования, но Пьер не мог придумать достаточно мягкую формулировку, чтобы рискнуть. И опять она ответила раньше, чем он подобрал слова:

– Знаешь, я для Дэна sparring partner, не больше. Он выдвигает идею, я встречную. Или возражаю. Вношу здравый смысл в его безумства. В техническом плане, я думаю, все его важнейшие сотрудники – мужчины.

– В собственной фирме не нашлось sparring partner женского пола?

– Есть, конечно. Но я думаю, это все же чуть-чуть другое. Он привык ко мне. Кроме того, я смотрю со стороны, а ему это может быть полезно. Мне сообщают кучу новостей, я встречаюсь с массой изобретателей и на развитие технологий зачастую смотрю прагматичнее, чем он…

– И всегда бутылка вина около кровати? Уж, наверное, не калифорнийское каберне!

Эмма промолчала – ревнивая ирония и намек во фразе и голосе Пьера ее скорее позабавили, чем вывели из себя. Как объяснить? Ее эпизодические отношения с Дэном Бареттом не похожи ни на что. Как бы претенциозно ни звучало, в первую очередь они были интеллектуальными партнерами. Кто, Пруст или Оскар Уайльд, сказал, что «дружба между мужчиной и женщиной возможна… особенно когда сопровождается легким физическим отвращением»? Разумеется, никакого отвращения к Дэну она никогда не испытывала, но с ним – да и ни с кем другим до сего дня – не ощущала страстного желания слиться в одно, которое порой возникает между двумя существами, когда их руки слегка соприкасаются или на секунду пересекаются взгляды.