Большинство ребят еще не знало Назарова в лицо. И он не вызывал к себе особого интереса, когда шагал среди половодья перемены рядом с зам.директора по воспитательной части. Чей-то родитель или чей-то представитель - так, наверное, думали, если думали о нем вообще.

- Полагалось бы собрать всех в актовом зале, - сказала ему Ольга Денисовна. - И представить вас… И чтобы вы сказали небольшую "тронную речь".

- Это обязательно? - спросил он с заметным отсутствием энтузиазма. - А я уже стал знакомиться в рабочем порядке. С каждым классом в отдельности.

- Можно и так, ваше право… Федорук! Юра! - окликнула она парня, который, опережая их, толкнул Назарова.

- Чего?

- "Чего"!… - горько повторила она. - Извиниться полагалось бы.

- Извиняюсь.

- "Извиняюсь" - это значит, ты сам себя извиняешь. А как надо?

- Простите, пожалуйста…

- Что ж ты мне говоришь? Ты толкнул Кирилла Алексеича - ему и скажи. - Ольга Денисовна, воспитывая Федорука, заодно и Назарову давала урок завидного педагогического упорства.

- Извините, пожалуйста, - жестоко скучая, повторил мальчик теперь уже незнакомцу в кожанке. - Можно идти?

- Идти можно. Бежать сломя голову - нет. Да еще в такой обновке - жалко ведь… - У Федорука были сверкающие, только из магазина, ботинки. - Хороши! Поздравляю!

- Спасибо… - мальчик светло сконфузился и исчез.

В тот момент выяснилось, что величавое одутловатое лицо Ольги Денисовны с застывшей в глазах укоризной может бывать добрым и домашним - оно просто нечасто позволяет себе ямочки и улыбки.

- Стало быть, с каждым классом в отдельности, - вернулась она к прерванной теме. - Это дольше, зато основательнее, понимаю. Да, вы отметьте себе: завтра совещание руководителей методобъединений… Ну-ну, не смотрите так, никто пока не ждет от вас указаний, предложений… Просто будем вводить вас помаленьку в курс…

Назаров улыбнулся:

- Спасибо, что "помаленьку"…

Гвалт перемены мешал разговору.

- Вот что, Кирилл Алексеич, - вздохнула Ольга Денисовна, взяв его под руку и выводя на лестничную площадку. - Школа уже давно без хозяина. Строго между нами: Серафиме-то Осиповне полагалось бы уйти намного раньше: она ведь начала слепнуть два года назад!

- Вот как?

- Да, и это скрывалось… Память, чутье, опыт - это все было при ней, и все-таки… Некоторые, знаете, широко-о пользовались тем, что она в потемках!

- Ребята?

- Не только…

Тут дали звонок, Ольга Денисовна развела руками и оставила Назарова.

Вот он "у себя" - в директорском кабинете. Здесь уютно. Стол превосходный, книги, сейф, телевизор - работайте, тов. Назаров! Из кресла на него удивленно таращится кошка. Пушистая, раздобревшая, цвета кофе. Вот она здесь действительно "у себя".

- Брысь!

Уступая ему место, кошка усмехнулась вопреки всякому правдоподобию… Он сел в нагретое ею кресло и стал листать перекидной календарь.

Здесь почерком учительницы начальной школы старуха напоминала себе, что надо сделать, о чем хлопотать. Тут и Горсовет, и металлолом, и доклад где-то, и дежурство в буфете, и несколько раз слово "продленка" с восклицаниями, и сигнал, что "во 2-ом "Б" читают медленно!".

А под стеклом на столе - несколько фотографий "бабы Симы" с детьми, с выпускниками… Видно, как она старела, как по-совиному глядела сквозь очень толстые стекла в последние годы.

Календарь под рукой Назарова открылся на апрельском листке с такой записью:

УРОВЕНЬ УРОКОВ ХИМИИ!?!

Этот сигнал уже внятен ему. Листок Назаров выдрал и положил во внутренний карман кожанки - на память.

И закурил. Даже если судить только по этому календарю - "не соскучишься"…

1. Кем быть? (обоснование твоего выбора).

2. Ты оптимист или нет? Почему?

3. Почему провалился "Гамлет" в нашем театре драмы?

Прочтя на доске такие исключительно свободные темы сочинений, 10-й "Б" не удивился: это было в знакомом стиле Марины Максимовны. А она все же надеялась озадачить их, раздразнить. Что-то задиристое посверкивало в ее глазах и пружинило в походке. У нее мальчишеская стрижка, худая шея, великоват рот, косметики - ноль. Глаза говорили как-то очень явно и серьезно о "присутствии духа" в небогатом ее теле, - так что мужчин это могло даже отпугивать, но художник не прошел бы мимо.

Алеша Смородин - высокий, большелобый, сутулый - работает так, словно ему дана тема - "Образ Марины Максимовны": посмотрит на нее, улыбнется, напишет несколько строк и опять направит на нее через очки взгляд рассеянный и сосредоточенный одновременно, взгляд Пьера Безухова… Если б ему растолстеть - вылитый Пьер.

Какую ты выбрал? - шепотом спросила она у него.

- Третью. По-моему, самая трудная, - улыбнулся он, почему-то благодарный за этот простой вопрос.

- Я так и знала, - кивнула она.

Женя Адамян, сосед Смородина, не согласен:

- Что вы, вторая трудней! На целый порядок. Потому что…

- Тихо, тихо, весь пыл - туда, - она нагнула его голову к бумаге.

Отошла от их парты и вдруг наткнулась - как на ежа, как на "финку"! - на злобный, откровенно злобный взгляд из-под давно не стриженных черных волос. Саша Майданов. Что это с ним?

"Нет, я не оптимист - размашисто написано у Майданова. - А почему, - это мое личное дело".

Когда Марина Максимовна подошла к нему, он сгреб все листки, скомкал их, сплющил в кулаке. И вид у него - просто опасный.

- Ты что, Саша?

- Ничего… Не обязан я это писать. И не буду, - он сомкнул свои редкостно ровные зубы.

- И не надо! Из-под палки на такие темы не пишут. Но зачем так скулами играть?

В глаза он не смотрит, юмористического ее тона не принимает:

- Меня это не спросят нигде… Ни в каких программах этого нет, значит - неправильно!

- Что неправильно?

- Все! Лишнее это, только голову забивать…

Класс настороженно слушает этот диалог, хотя Марина Максимовна говорит тихо, с одним только Сашей:

- А вот у поэта Светлова была другая позиция. Он сказал: "Я легко обойдусь без необходимого, но я не могу без лишнего".

Майданов гнул свое:

- Это его дело.

- Да что вы с ним разговариваете, Марина Максимовна? - не выдержала Юля Баюшкина. - Гоните его!

Юля была в этом деле не только сторонним наблюдателем, как могло показаться.

- Гоните меня! - как эхо, отозвался Майданов и пошел на выход. Скомканным бумагам придал вид букета и положил на учительский стол.

В тишине за Майдановым вышел Алеша Смородин. Там, в коридоре, перехватил его руку у локтя и сказал:

- Сделай мне одолжение: забери свой мусор и извинись.

Майданов на секунду оторопел от ледяной корректности этих слов, потом сказал: "Еще чего!" - и, вырываясь, мазанул Алешу рукавом по лицу, по очкам. Очки упали, брызнуло стекло.

- Извиниться, говоришь? Я извиняюсь! - сказал Майданов Смородину, у которого сразу сделалось беспомощное и напряженное лицо. - Не будешь лезть под горячую руку…

Тут кто-то запихнул ему за шиворот его бумажный букет. Развернувшись, чтобы ударить, он увидел Юлю Баюшкину. Она негромко уронила:

- Все, Майданов. Ко мне - не подходи.

Да, она имела власть над майдановским существованием - он ссутулился и потух.