- Подарок. От родителей: я сегодня родилась.

- Юлька… Алеша, это свинство, что мне никто не сказал…

- Да мы и сами прошляпили. Поздравляю!

А Марина Максимовна поцеловала еe и какие-то секретные вещи зашептала на ухо, отчего Юля порозовела:

- Спасибо… только это непросто, вы же знаете…

- Алеша, - повернулась к нему Марина, - ты очень зол на Майданова? Даже теперь, когда нашлись вторые очки?

Он пожал плечами:

- А я не из-за очков, а из-за вас. Товарищ хамил в лицо… И вы уже простили?

- А что, непедагогично? Теперь надо объявить ему войну?

- Не войну… но, как минимум, вытащить его на бюро! Не я один так думал.

- Ваше право. только зачем? Лучше прийти с ним ко мне - все равно ж мы соберемся, раз такой день! И, может, заодно поймем: почему он всеми иглами наружу, кто и в чем виноват перед ним? Юля, можешь его пригласить?

- Сегодня? Нет… Он за город уехал, в Блинцово. Там у него и тетки нет, и белки скачут, и печку, видите ли, можно разжечь… Как будто я никогда печку не видела… Или белку! - Она повела плечом очень индифферентно.

Антошка заявил, наоборот, с большим подъемом:

- Хочу белку! Где она?

- Вот у Юли спроси, - отозвалась мама. - Ты была там?

- Один раз, в октябре. А что?

Марина пересела на качели и недолго думая спросила оттуда:

- Слушайте, не рвануть ли нам за город? Не потеснить ли Майданова возле его печки?

- Это вы из-за кого предлагаете? - спросил, глядя на Юлю, Алеша.

- Да из-за себя, господи! Из-за этих белок! Из-за Антона: он зимнего леса никогда не видел… А вы видали? Где, когда? Прошлым летом по телевизору? - задиралась она, пока не раздалось единогласное:

- А что, в самом деле? Поехали…

В электричке - те же плюс Таня Косицкая и Женя Адамян. Вагон свободный, почти безраздельно принадлежит этой компании. Антошка имеет возможность облазить разные скамейки. Адамян везет свои лыжи, захвачен и рюкзачок с провизией. Разговор неупорядоченный, скачущий.

- Марина Максимовна, а давайте "Маскарад" поставим? Майданов - Арбенин, Юлька - Нина, я - баронесса Штраль… - смеется Таня.

- Издеваешься? Нину мне никогда не дадут, я и не надеюсь, носом не вышла…

- Да, носик у тебя скорей уж для Марии Антоновны из "Ревизора". Но это мы простили бы…

- Майданов уже простил! - вставил Женя.

- Не твое дело. Но пока у тебя тройки - Юля, я тебе говорю! - никаких ролей и маскарадов, понятно?

- Подумаешь, тройки… в день рождения о них можно не напоминать. Правда, Антон? И вообще я их, может быть, нарочно получаю!

- То есть?

- Чтоб меня нельзя было запихнуть в тот институт, куда я не хочу!

Адамян засмеялся:

- А там, куда хочешь, - троечников берут вне конкурса?

- Нельзя, Юлька, невозможно, - говорила Марина Максимовна, - перед таким человеком, как наш физик, стоять и мямлить: "Я учила, но забыла" - провалиться легче! Так, Женя?

- Да, он корифей, - подтвердил Адамян. - Алексис, ты ему не отдавай Макса Борна, ты "прочти и передай товарищу"…

- Угу…

- Мальчики, вы не сорвитесь у меня, - озабоченно сказала Марина.

- Я, конечно, не в курсе, но… Макс Борн - может быть, это уже чересчур?

- Думаете, не наш уровень? - улыбнулся Алеша Смородин.

- Ваш, ваш! Но я перегрузок боюсь. Сейчас финиш, десятый класс, третья четверть - самая утомительная… - говорила она, поправляя ему шарф и обматывая нитку вокруг верхней пуговицы, готовой отлететь.

Он вдруг отвел ее руку и произнес медленно:

- Вот когда вы так делаете… я не только трудных авторов… я букваря не понимаю!

- А я - тебя… - растерянно сказала Марина. - ты о чем, Алеша?

- Неважно. Не обращайте внимания.

И сразу заинтересовался ландшафтом за окном. Ему повезло: ребят отвлек Антошка, они не слышали этого.

Когда они выходили на заснеженный участок под предводительством Юли, Майданов, в шапке и свитере, вытягивал полное ведро из колодца.

Он так опешил, увидя всю процессию, что выпустил ручку, и она завертелась как ошпаренная… Тыча пальцем в него, Юля хохотала над его столбняком, и другие гости - тоже, а малыш, которого нес Смородин, спрашивал:

- Это Майданов? А где белка? А что это крутится?

А через полчаса все заминки и психологические трудности были, казалось, далеко позади…

На майдановских лыжах Юля скатилась с горки по искрящейся пушистой целине, а внизу шлепнулась, вспахала ее носом.

- Приказываю! - зазвенел на просторе голос Адамяна. - Торжественный салют семнадцатью артиллерийскими залпами! По новорожденной!

Сверху в нее полетели снежки, веселые и безжалостные.

Солнца в этот день было сколько угодно. И Антон не капризничал. Что касается Майданова, он был насмешлив, слов тратил минимум, общался с Антошкой охотнее, чем со всеми. Похоже, это паломничество к нему настроило его иронически. Но хорошо хотя бы, что злость прошла, думалось Марине… Вот он на склоне горы по свежему насту пишет лыжной палкой огромнейшую римскую цифру ХVII - в Юлину честь. А лица не разглядеть отсюда…

- Юля… С той компанией он уже не имеет дела?

- Вроде нет… "Баба Сима" успела ему мозги прочистить. Ну и я немного повлияла, наверное… Двое оттуда уже в колонии, знаете?

- За что?

- Киоск кожгалантереи взломали.

- Красота! - горько сказала Марина.

- Они бы и Сашку потянули - слава богу, у него тогда был перелом руки…

- Да? А если бы…

- Нет! - почти вскрикнула Юля. - Я не то хотела сказать, он и со здоровой рукой не пошел бы! Верите?

- Я-то ему готова верить. Он мне - нет…

- Мы вас знаем три года, а он - один. И после всего, что было, трудно ему причалить к нам…

- Я о том и говорю. Собираетесь вы у меня, ревнует он тебя ко мне… Ревнует, не спорь! Только напрасно, объясни ему. Я могу написать на своей двери аршинными буквами: "Все, кому интересно, - добро пожаловать!"

- Я понимаю… А как сделать, чтоб ему интересно стало?

- Ну и вопросик… Я ж не волшебник, Юлька, я только учусь…

…А еще они гуляли по лесу. Слушали капустный хруст снега под ногами, высматривали обещанных белок. Дергали ветки, чтобы по-братски уронить снег на голову зазевавшемуся "ближнему". Антошку тащили и развлекали по очереди, и никому он не был в тягость.

И была такая подходящая опушка, где Марина попросила:

- Таня! Почитай-ка нам.

- Стихи? Прозу? Басню? Монолог? - тотчас перебрала она весь ассортимент, с которым собиралась поступать в актрисы.

- Стихи.

- Пожалуйста. Ну, допустим, вот это. Называется - "Из детства".

Я маленький, горло в ангине.

За окнами падает снег.

И папа поет мне: "Как ныне

Сбирается вещий Олег…"

Я слушаю песню и плачу,

Рыданье в подушке душу,

И слезы постыдные прячу,

И дальше, и дальше прошу.

Осеннею мухой квартира

Дремотно жужжит за стеной.

И плачу над бренностью мира

Я маленький, глупый, больной.

(Стихи Д.Самойлова)

- Хорошо, - вздохнула Марина и посмотрела на Майданова. Тот, наморщив нос, спросил:

- Над чем он плачет? "Над бренностью" - это как?

- Над тем, что все проходит на свете, ничто не вечно.

- Ну правильно, - согласился Майданов мрачно. - Человеку это всегда обидно. Хоть маленькому, хоть какому.

- Даже мне понравилось, - заявил Адамян. - Странная вещь: информация ведь минимальная, так? Ничего нового, ошеломительного не сообщается. А - действует!

Марина взяла его шапку за оба уха, надвинула на глаза:

- Женька, ты чудовище! Ну можно ли думать о количестве информации, когда тебе читают стихи?

- По-моему, за этим стихотворением моих данных совсем не видно. Они как бы не нужны, - пожаловалась Таня.