Я не виню его. У него было много дел. Собраться и пролететь весь этот путь сюда только ради одной ночи было бы глупо. Я имею в виду, даже папа не смог приехать из-за работы, а он жил в нескольких минутах езды. Не было ничего грандиозного. В любом случае церемония была тупой.

Но было бы приятно увидеть Трейса.

«В следующем году, — подумала я, свернувшись на боку и закрыв глаза, чтобы отогнать головную боль, — папа и я полетим в Калифорнию вместе во время его отпуска. Не будет никакой работы, никакой мамы, сводящей нас с ума. Это будет здорово. В следующем году...»

И с этой мыслью, я заснула.

После развода моя мама настояла на том, чтобы мы переехали как можно дальше от отца. Я думала, она арендует дом в Калифорнии, на Гавайях или ещё где-нибудь, но вместо этого мы проделали только двести пятьдесят миль просто для того, чтобы наши антенны не смогли поймать Канал 34.

Мой отец был ведущим новостей. Он был, кажется, самым популярным телеведущим в окрестности или что-то в этом роде. Раньше Канал 34 имел самый низкий рейтинг среди всех местных сетей, но потом они наняли Грега Джонсона вести утренние новости. И все влюбились в него. Женщины хотели с ним встречаться, а мужчины – пойти на рыбалку. Неожиданно Канал 34 стал самым популярным в области.

Именно поэтому моя мама хотела переехать в место, где никто и никогда не слышал о моём отце. Даже если это означало, что я буду жить слишком далеко от него.

В двенадцать лет я была уже достаточно взрослая, чтобы понять, насколько эгоистична моя мать. Она перевезла нас в город, который находился в четырёх с половиной часах от папы – в чёртову Индиану – и при этом имела наглость жаловаться на то, что он мало времени проводит со мной.

Ради Бога, это не его вина, что она не была достаточно зрелой, чтобы жить в том же штате, что и её бывший, или что у него была работа, которая отнимала много времени, даже в выходные дни. Благодаря ей любое традиционное соглашение о совместной опеке стало невозможным. Поэтому мы с папой разработали более удобный план.

Я приезжала к папе в течение последних шести лет на все лето. Он жил в пяти милях от озера Кентукки, и там я проводила много жарких дней, растянувшись на полотенце и загорая на пляже. Вечером папа жарил барбекю, а прошлым летом он даже смешал для нас несколько напитков, и мне пришлось пообещать, что мама не узнает об этом. Иногда приезжала его подруга – кем бы она ни была – но он никогда не позволял ей оставаться надолго. Лето было наше время. Наше время, чтобы наверстать месяцы, проведённые отдельно.

Но это будет последнее лето перед колледжем. Я представляла себе, как сижу с папой на пляже, разговариваю о его днях в Университете Кентукки, где я начну учиться с сентября, как он рассказывает мне сумасшедшие истории о днях его братства, пока мы пьём вместе. Возможно, он даже поможет мне выяснить, что делать, когда я доберусь до Великобритании. Мама сказала, что я должна сосредоточиться на бизнесе, но папа знает меня лучше. Это должно быть наше лето для решения, чем я должна заниматься на протяжении оставшейся жизни.

Когда папа приехал на следующий день, я даже не стала ждать, когда он выйдет из машины, а сразу же побежала встречать его. Я бросила сумку с вещами на заднее сидение папиного внедорожника, сгорая от желания быстрее отправиться в путь, чтобы начать наше с ним лето. Он сидел в машине и разговаривал с кем-то по телефону, делая вид, будто не замечает, что мама смотрит на него из окна нашего дома.

Она никогда не выходит наружу, когда он здесь. Она клялась, что не хочет иметь с ним ничего общего, но я всегда вижу, как она смотрит.

— Ты готова ехать, карапуз? — спросил папа, закрывая телефон и подключая его к зарядке машины.

— Угу, — я захлопнула дверь внедорожника.

— Ты сказала своей маме «пока»?

— Ага, — пробормотала я, забираясь на переднее сиденье. — Давай просто уедем отсюда.

— Сначала пристегнись.

— Хорошо, — вздохнула я, натягивая ремень поперёк себя.

— Не будь так безразлична к этой детали, — он завёл двигатель. — Мы делали специальный репортаж на станции о смертности из-за ДТП, и просто нереально, каким разным может быть результат происшествия, используешь ты этот маленький поясной ремень или нет.

— Всё равно.

Папа усмехнулся.

— Не знаю, что мне с тобой делать, карапуз, — сказал он, уже отъезжая от дома.

Я повернулась, собираясь хотя бы помахать маме на прощание, но её уже не было у окна. Жалюзи были закрыты. Я подумала, что если она вернулась в кровать, то останется там в течение нескольких дней, как она делала первые пару лет после развода.

Обидно было то, что это она бросила папу. Я думаю, она предполагала, что он станет бегать за ней или умолять её не уходить. Но он не сделал этого. После двух месяцев разлуки, он прислал ей уже подписанные документы на развод. Я не виню его. Они всё время спорили о глупых вещах. Я была уверена, что именно поэтому Трейс переехал после окончания школы – чтобы уйти от этой драмы. Я, наверное, была единственным двенадцатилетним подростком, вздохнувшим с облегчением от новости о разводе родителей.

Мое облегчение уменьшилось, когда я осознала, что развод означал перспективу жить всё время с мамой. Первые два года были худшими. Когда она не была в депрессии, она была злой. Она и сейчас злая.

— Мне жаль, что я не смог присутствовать на твоём выпускном, — сказал папа, как только мы выехали из послеобеденной пробки. — Я хотел быть там, но с моим графиком работы это было невозможно.

— Да все нормально, — сказала я, наблюдая в окно, как приближаются городские высотки. — В любом случае в выпускном нет ничего особенного. На самом деле, это очень скучно. Но мама записала церемонию на мою цифровую камеру, чтобы я могла отправить это Трейсу. Если ты хочешь, я могу загрузить файл на твой компьютер и показать тебе, когда мы приедем в кондо.

— Правда... как раз об этом, карапуз... у меня есть некоторые новости.

— Какие? — я повернулась к нему, немного нервничая, вспомнив любимый кондо с яркими картинами в стиле ретро и скрипучими половицами.

— Честно, это небольшое изменение, — сказал он. — Не надо переживать.

— У вас ведь не снова муравьи, правда? Я говорила, что тебе нужно вызвать настоящего истребителя, а не пытаться избавиться от них самому.

— Нет, это не муравьи, — сказал он. — И я не думаю, что нам придётся снова беспокоиться об этих вредителях, потому что… я переехал.

— Переехал? — переспросила я. — Ты имеешь в виду новый дом?

— Да, это то, что я имею в виду.

Я уставилась на него в шоке.

— Но... ты же любил свою квартиру. Почему ты переехал? Ты хотел быть поближе к озеру или что?

— Нет, это не рядом с пляжем.

— Тогда зачем ты отказался от кондо? — спросила я. — Если ты не собирался быть ближе к озеру, тогда нет причин жить в Миллертон.

— Да, согласен. Но просто я больше не живу в Миллертоне.

— Что? Правда? Но ты всегда жил в Миллертоне. Ты вырос там, я выросла там. Почему ты уехал?

— Ты увидишь, когда мы доберёмся до Гамильтона. Тебе там понравится, карапуз, — заверил он. — Это отличный небольшой микрорайон. Великолепные окрестности. Замечательные люди. Тебе понравится проводить своё лето там, я обещаю. Это даже лучше, чем Миллертон.

Гамильтон был чёртовой дырой.

Я обнаружила это спустя три с половиной часа многократного прослушивания каждой песни на моем iPod-е. Я провела все время в пути, не разговаривая с папой, в раздражении от того, что он не предупредил меня о своем переезде. У него всегда была дурная привычка скрывать от меня некоторые вещи, такие как новая девушка (хотя это никогда не длилось достаточно долго, чтобы иметь значение) или ремонт в кондо. Но никогда прежде не было настолько радикального изменения, как переезд в новый город.

Новый, дерьмовый город.