— Нет, ты скажи, — настаивала она.

И он, преодолевая внезапно откуда-то взявшееся внутреннее сопротивление, ответил:

— Люблю. Люблю!

— Как любишь? — снова спросила она.

Он с удивлением посмотрел в ее изменившееся лицо. А потом привлек к себе и на этот раз твердо, самозабвенно и пылко сказал:

— Люблю. Очень, очень!

Она улыбнулась каким-то своим мыслям и мягко отстранилась от него.

— Пойдем, — сказала она и повела в кабинет. Там она снова проделала необходимые манипуляции и выдвинула тайник.

Загоруйко потянулся к пачкам валюты. Стал перебирать и рассматривать их. Пауза затянулась. Наконец, он произнес:

— Вот это да!

— Все это Виктор Сергеевич прячет от меня. Собирается тихо смотаться за границу, поцарствовать на старости лет в заграничных кабаках.

— Прячет? Для заграницы? Не может быть!

— Он мне все уши прожужжал: надо, дескать, достать туристическую путевку, надо побывать на Лазурном берегу… Или во Франции. Понимаешь?

— Понимаю. Рассчитывает: туда вместе, а оттуда ты одна.

— Хуже. Меня он даже не зовет! Говорит, сначала я съезжу, вроде бы на разведку, а потом — ты.

— И что же ты решила?

— Ты любишь меня, милый? — опять спросила она.

— Люблю, Нина, люблю! — ответил он, уже нервничая.

— Тогда вот что: Виктор Сергеевич должен исчезнуть.

Загоруйко не стал спрашивать, что означает «исчезнуть», он только нахмурился, минуту подумал, потом решительно тряхнул головой и сказал:

— Исчезнет. Только вот что: дай-ка мне одну из этих заграничных бумажек. Для дела.

Она наугад вытащила одну купюру и подала Валентину…

А мама все гладила и гладила ее волосы. Наконец, Нина успокоилась, воспоминания постепенно отодвинулись куда-то, и она подняла голову.

— Я тебя напугала, мама?

— Нет, я просто пожалела тебя, доченька.

— Меня? Напрасно, мама. Я самая счастливая! — И она довольно естественно рассмеялась. — Да, совсем забыла: сегодня в театре идет «Сильва»! И я по величайшему блату, еще неделю назад, достала два билета: тебе и мне. Я думаю, что мы имеем право, после всех неприятностей, хоть немного развлечься.

Любовь Михайловна задумалась. Ей вспомнился Свердловск, «Сильва» в исполнении прославленной труппы. Как давно это было! И она решила не отказываться.

Конечно, Глебу Левину легче, — он один, не женатый, у него на уме пока только любовь и никаких забот. И хоть Тимур надавал ему на вечер кучу заданий: то узнать, это проверить, для него они — семечки.

А я, после того, как мы вернулись от подполковника Семухина и направились по домам, уносил в сердце две занозы. Во-первых, я обещал Лизе сегодня же съездить на дачу за ранним картофелем, а ехать, сказать по правде, мне не хотелось. Очень. И, во-вторых, мне не давал покоя синий «Москвич».

Ведь это же надо, сколько вокруг него накрутилось всякого! Есипов и бегун-спортсмен видели машину припаркованной у лесных зарослей, недалеко от поворота дороги. К «Москвичу» же привел след резиновых сапог. Такой же синий «Москвич», например, у администратора кафе «Южное» Загоруйко. Значит это что-то или нет? Может, случайность? Номерной знак у его машины не похож на искомый. И кроме всего прочего: в городе вообще не было ни одного синего «Москвича», первые две цифры которого начинались бы с двойки и семерки.

Так что же это была за машина? Чья? Иногородняя?

Такая вот карусель!

Я не мог отделаться от этих мыслей и когда вернулся домой. А между тем Лиза встретила меня недоверчивой улыбкой, сказала с подковырочкой:

— Неужели совсем? Или только предупредить, что задержишься?

Жена хорошо знала мою работу. И ее недоверчивое «Неужели…» меня не удивило. Но сегодня она ошиблась: работа работой, ею голова все время занята, а я обещал съездить на дачу — значит, съезжу!

Мы с Лизой еще в прошлом году раздобыли и посадили на даче картошку-скороспелку и теперь у нас своя, не по рублю за блюдечко! И я съезжу. Обещал привезти — привезу.

Рассуждая о том о сем, я быстро переоделся, захватил заранее приготовленный рюкзак и отправился в путь.

Ехать мне пришлось по тем же местам, где мы побывали вчера утром, потому что моя дача тоже в Ключарах.

Картошку я накопал быстро. А когда закончил работу, помыл руки и собрался обратно, с автобусной остановки подошел к калитке мой сосед по даче — Серафим Щепотев, пожилой и ужасно словоохотливый.

Он спросил:

— Ты не ночевать собираешься, Сергей?

Я ответил, что нет, что приезжал за картошкой. А Серафим явно решил поговорить, повесил на штакетину свой рюкзак и стал шарить по карманам курево.

— Да ты проходи, — пригласил я его, — покурим.

Мы сели на мое крылечко. Закурили.

— Понимаешь, какое дело, — начал он. — Расскажу я тебе историю. Позапрошлую ночь я тут ночевал. За «Викторией» присматриваю. Она у меня вот-вот готова будет. Да боюсь дачных несунов. И вот, значит… — он выпустил большое облако дыма и повторил:

— И вот, значит, возвратился я домой уже утром, хотя и рано было, и прилег отдохнуть, потому как я в отпуске, торопиться мне некуда. А проснулся — жена и говорит, что в лесу, по дороге в Ключары, человека убили. Чуешь?

— Я слышал, — почти равнодушно ответил я, — убили. Ну и что?

«Теперь все дачники только и будут говорить об этом», — подумалось мне.

— Как это «ну и что?» — возмутился мой сосед. — Да знаешь ли ты, что соберись я домой чуток позднее, вся эта ужасная история произошла бы на моих глазах и я не знаю, что из того воспоследовало бы!

«Воспоследовало…» — нашел тоже словечко», — недовольно подумал я, но в следующее мгновение меня словно обухом по голове стукнуло: «Да ведь он чуть ли не свидетель…», и я решил у него выпытать все, что он знает.

— Так уж и на твоих глазах! — Вроде бы не поверил ему.

И тогда мой Щепотев прямо взъярился. Рассказывал он сбивчиво, не совсем последовательно, с отступлениями и повторами, но я его не перебивал, полагая, что это можно будет сделать позднее. В общем, картина вырисовывалась такая.

Вышел Серафим со своей дачи едва только заалел восток. Не торопясь прошагал на большак. На подходе к асфальтированной дороге, справа от себя, увидел уткнувшийся в заросли синий «Москвич». Потом повстречал бегунов-спортсменов и почти сразу же после них старика в импортном тренировочном костюме.

Его он встретил уже поровнявшись с первыми домиками садоводческого общества «Дорожник». И когда тот пробежал мимо него, Серафим вспомнил вдруг, что забыл нарвать зеленого лука, как просила жена. К счастью, он в это время был уже около промежуточной улочки, ведущей к дачному участку брата. Он решил не возвращаться, а сорвать несколько перьев лука у брата и повернул вправо. Тронул вертушку на калитке пятого садика и вошел туда. Повозился Серафим там минут 5-10, и когда вышел снова на асфальтированную дорогу, впереди себя увидел возвращающихся бегунов-спортсменов, а по направлению, противоположному к повороту дороги, одинокую фигуру пешехода. (Скорее всего, это был Есипов, — догадался я). Старика в импортном костюме видно не было. Серафим зашагал в сторону города. Шагал он ходко.

Примерно минут через пятнадцать, когда он подходил к приемному пункту коопторга, скупавшего у дачников излишки овощей и фруктов, услышал за спиной рокот мотора.

В этом месте от приемного пункта вилась плохонькая грунтовая дорога в пригородное село Марьино. Машина могла идти и туда, и он посторонился. Догонял Щепотева синий «Москвич», видимо, тот самый, который он приметил у зарослей.

У развилки «Москвич» остановился. Открылась правая дверца, из машины выбрался верзила в резиновых сапогах и, не оглядываясь, пошел в сторону Марьино. А Серафим подошел к «Москвичу» и попросил подвезти его в город. Но водитель отказал ему, вскоре свернув вправо от асфальтированной дороги.

В этом месте рассказа я все-таки задал Щепотеву вопросик, — поинтересовался, как выглядел водитель «Москвича», и получил довольно толковый словесный портрет Загоруйко. Тогда я с замиранием сердца спросил его: