— А ты, случаем, номер машины не приметил?

— Ну, как же! Я ведь долго следом шел. Вот и запомнил: ЭОЛ 27–49.

Я чуть не присвистнул. Вот это да! Одно к одному — нашлась пропажа! И мне захотелось как можно скорее оказаться в городе, созвониться с Тимуром. Но Серафим, оказывается, имел свой умысел:

— Понимаешь, Сергей, — начал он издалека, — после этого случая опасения среди дачников возникли. Это ведь не шутка — человека убили.

— Какая уж шутка, — согласился я.

— Так как? — спросил он, — может, заночуешь? Вдвоем оно, знаешь, безопаснее. А?

Но я разочаровал его — я ведь обещал Лизе привезти картошку сегодня, а раз обещал… Словом, мы попрощались. Я пошел на остановку, Серафим — к себе.

Через час я был уже дома и сразу кинулся к телефону, но с ним что-то случилось, — когда я поднимал трубку, в наушниках раздавался непрерывный, длинный гудок, который так и не кончался даже после того, как я набирал первую цифру нужного мне номера. Повторив свои попытки несколько раз, я бросил эту затею.

Однако утром в голову мне пришла новая мысль. «Предположим, — подумал я, — что «Москвич» заезжал на свою дачу. Конечно, это весьма и весьма сомнительно. Скорее, он просто переждал где-то, чтобы избавиться от назойливого пассажира, но все-таки предположим… Однако должен же он в конце концов возвратиться в город? Должен! И если это был Загоруйко, то от автостанции «Пригородной», он свернет влево, что вполне естественно. А там, на его пути, между прочим, пост ГАИ! Мог дежурный обратить внимание на проехавший синий «Москвич»? Почему бы и нет?»

И я отправился не в управление, а к посту ГАИ.

Лейтенант Пуговкин, дежуривший в то утро, как раз снова заступил на дежурство. Я был с ним немного знаком, он меня тоже узнал.

— Спрашиваешь, не видел ли я вчера поутрянке синий «Москвич»? Отвечаю: очень даже видел. Понимаешь, сон меня одолевал. Дело молодое — прогулял накануне с девчонкой. Вот меня и прижало. Чтобы совсем не скиснуть, я заставил себя у машин номерные знаки разглядывать.

— Ну и?.. — поторопил я его.

— Что «ну и?..» — не понял Пуговкин. — Движение настоящее еще не началось. От машины до машины, как на плохом поле: «от колеса до колеса не слышно голоса». Вот я и приметил тот «Москвич». А почти следом за ним проехали красные «Жигули». Точно помню!

— И номер «Москвича» помнишь? — весь напрягся я.

— ЭОЛ 27–49, — не раздумывая, ответил Пуговки и тут же изменился в лице. — Стоп, стоп! Так ведь это же государственный номер угнанных «Жигулей»! Вот нахал, прямо перед носом у ГАИ!

— Вот именно, лейтенант, — довольно холодно подтвердил я.

Пуговкин все еще растерянно хлопал глазами, когда я, козырнув ему, пошел к выходу. Подводить мне его не хотелось — пусть разбирается со своим промахом сам. А я узнал для себя главное: синий «Москвич» с номерным знаком ЭОЛ 27–49 вчера утром проезжал мимо поста ГАИ и, судя по тому, что от автостанции «Пригородная» он повернул влево, по направлению к улице Первомайской, вел его все-таки Загоруйко.

Вторично Нина вернулась домой довольно поздно. Любови Михайловне даже показалось, что дочь чем-то встревожена. Но та сделала вид, что просто спешит.

— К сожалению, мама, — сказала она, — до театра нам придется добираться городским транспортом. Валентин подвезти нас не сможет. Ты как, готова?

Любовь Михайловна решила никаких вопросов не задавать. «Сочтет необходимым посвятить меня в свои трудности — скажет сама», — подумалось ей. Болтая о пустяках (это лучший способ скрыть свои истинные чувства и мысли), они покинули квартиру и уже через сорок минут были в театре. Не успели пройти в фойе, как раздался первый звонок.

Они уселись в партере и почти тут же грянула очаровательная музыка Кальмана. Дрогнув, стал подниматься занавес, и началось театральное волшебство.

Отдавшись ему всей душой, Любовь Михайловна и не заметила, что неподалеку от нее, на два ряда дальше, расположилась довольно большая группа офицеров, пришедших в театр с женами. Она не могла знать, что именно сегодня у сотрудников областного управления МВД долгожданный культпоход в театр. Где-то среди них сидел и Семен Семенович Хорин.

Семен Семенович был не в духе. Он и вообще-то не любил ходить в театры, тем более раздражал его этот «культпоход». Опять те же лица, что-то обсуждают, все замечают. Повод для болтовни! А Лидия Викторовна, напротив, была довольна. Все оказывали ей как жене генерала знаки внимания.

В антракте вышли в фойе. Без конца здороваясь со знакомыми и медленно продвигаясь в сторону буфета, Хорин отвел взгляд в сторону и вздрогнул: прямо против себя он увидел двух женщин. Одна из них, старшая, внимательно смотрела на него, младшая, в платье из темно-синего панбархата и с крупной брошью на груди, была удивительно хороша собой. И все же не она привлекла внимание Хорина. Пристальный взгляд старшей, черты ее лица, вся ее фигура показались ему вдруг удивительно знакомыми. И он узнал ее: это была Люба Соколова! Да, да… Люба!

Хорин замер. Сейчас с его глаз словно бы спала пелена. Может быть, впервые он понял и правильно оценил, что потерял, от чего когда-то так бездумно отказался.

«Сколько же лет минуло с той поры? Тридцать? Тридцать пять? — подумал он. — А она… Как молодо выглядит! По сравнению с ней Лидия — старуха, а я, скорее всего, тоже старик…».

И ему безумно захотелось поговорить с ней. Но в это время подошел его заместитель Ипполит Матвеевич, о чем-то оживленно заспорил с Лидией. Он не слышал, о чем они говорили, не слышал вопросов, обращенных к нему. Он сейчас был далеко-далеко, в своем прошлом.

— Вот видите, Лидия Викторовна, — вдруг выплыл на поверхность добродушный басок Морозова, — даже Семен Семенович не спешит поддерживать вас!

— Ну, что же ты не отвечаешь, Семен? Господи, да что ты на них уставился? Это же неприлично, наконец! — на него возмущенно и обиженно смотрела жена.

Ее слова окончательно отрезвили Хорина. Он, наконец, отвел взгляд от Любови Михайловны и лишь еще раз мельком скользнул по красавице в панбархатном платье. Где-то он ее уже видел. Но где?

— Да, да… — смущенно признался он, — я, кажется, задумался.

И тогда Лидия Викторовна милостиво прекратила спор:

— Вы, видимо, правы, Ипполит Матвеевич. Сдаюсь.

Но «сдавалась» она отнюдь не потому, что доводы Морозова убедили ее, а потому, что ее внимание теперь было поглощено новыми обстоятельствами. Она тоже приметила двух женщин, на которых засмотрелся ее Семен, но, в отличие от него, ее внимание привлекла не старшая, а младшая незнакомка. Ее поразило удивительное, почти невероятное сходство красавицы с мужем, каким он был в молодости. Если бы у них с Семеном была дочь, она могла бы быть вот такой. Но у них не было детей, и у Семена не было дочери, она бы знала! Нет! Он никогда не говорил…

Между тем Нина тоже обратила внимание на немую сцену, разыгравшуюся у нее на глазах. Она окинула высокомерным взглядом незнакомого видного генерала и невзрачную пожилую женщину, державшую его под руку.

— Почему ты так смотришь на него, мама? — спросила она Любовь Михайловну и вздрогнула, услышав в ответ:

— Потому, что это твой отец, девочка.

И тут же прозвучал звонок, приглашающий зрителей в зал. Нина не успела даже удивиться словам матери, так как вокруг них все задвигались, заспешили.

Любовь Михайловна не в состоянии была вернуться в этот зал. И они направились к выходу.

Семен Семенович не видел, как уходили из театра эти женщины, но ему тоже хотелось бы бросить всю эту затею с культпоходом и очутиться, наконец, дома. Одному. В своем кабинете. Покурить, собраться с мыслями. Он был потрясен неожиданной встречей со своим прошлым. И даже сейчас, сидя в полутемном зале, не мог окончательно успокоиться и прийти в себя.