- Шалаши ставили, аилы? - спросил Пирогов.

- Аилы ставили. Две землянки отрыли. Не отрыли даже, а скорее прикрыли. Были такие ямы. Мы почистили их, лесу накидали. Сверху камня, земли. Дело к осени шло. Даже печь выложили.

- Долго сидели?

- Не. Тут вскоре объявился красный полк. Белые ушли.

- Не припомните, кто из анкудайских был еще в отряде?

- Как же, - старик обиделся. - Всех помню. Чтоб не соврать: двадцать, как один.

- А Сахаров? Сахаров был среди вас?

- Этот-то? - старик кивнул за окно. Он знал о бегстве Сахарова, о стрельбе, хотя, пожалуй, и не догадывался, чем они вызваны. - А как же? Тоже был.

Получалась сплошная чертовщина. Сахаров - бывший партизан, и Сахаров укрывает дезертиров, ведет опасную игру с Пироговым, тем самым выдавая какое-то нетерпение.

- Не помните, как Сахаров появился в отряде?

Старик помедлил, виновато отвел взгляд, зачем-то оглянулся на Козазаева.

- Хоть убей, едят тя мухи… Сам он не анкудайский. Из Тюн-гура. Или Усть-Кана. Тоже не знаю. К нам он пришел… Да, мы уже в Шепалино сбегали. Тут где-то…

- А потом?

- А потом - чо? Красная Армия! Мы, кто постарше, по домам. Молодых служить призвали… Нет, не помню, а врать не хочу.

- Большое спасибо на том, - кивнул Пирогов. У него не оставалось сомнения: Сахаров, зная место труднодоступной, сносно оборудованной партизанской базы, воспользовался ею для зимовки дружков, а теперь и сам ушел туда.

«Но ведь он знает, что в селе остались люди, не хуже его помнящие о лагере… - вдруг подумал Корней Павлович. - Что если я ухватился за ложное направление?.. Если все не так? Но кабарга шла распадком, о котором толкует старик. Именно там ее дважды подстрелили из обреза или карабина…»

Трофим Сидоркин терпеливо ждал, когда Пирогов обдумает следующий вопрос. Худое лицо его, с белой негустой щетиной по щекам выражало готовность вспоминать хоть до вечера.

- После войны Сахаров сразу осел в Анкудае?

- Да ведь как сказать. Кабы знать тогда.

Старик остерегался напраслины. И в самом деле, придет ли в голову честному человеку присматриваться к окружающим, запоминать их.

- Ладно, это уже дело второе. Если разрешите, мы к вам еще при случае обратимся.

- В любой раз. То ж денег не стоит.

Пирогов записал со слов Трофима Сидоркина несколько адресов бывших партизан, попрощался за руку. Старик уважительно склонил голову, уже пошел к двери, но вдруг остановился.

- Ежели нужда за душу возьмет, соберу партизан, тех, кто не на фронте. Всем скопом и проведем. Да и помощь, вижу, тебе не в тягость. Ты бы не темнил, едят тя мухи. А все как есть…

Под вечер Пирогов связался с областным управлением, просил помочь выяснить личность Сахарова.

- Ты сошел с ума, - возмутился председатель исполкома. Серое в морщинах лицо побледнело. - Якитов дезертир! Он предатель! Ты понимаешь? Якитов - предатель! Его военно-полевой суд судить будет! А ты… Что я скажу людям? Нет, как ты думаешь объяснить людям наше решение?.. Триста семей фронтовиков нуждаются в ежедневной помощи. И вдруг, - на тебе, - помощь Якитовой!

- У нее двое пацанов, - напомнил Корней Павлович. - Трех и пяти лет. И они не виноваты, что отец у них…

- Ты мне с детьми в глаза не лезь. У Ивана Вагонова - трое. У Федора Бодюрова - четверо. У Авдея пятеро по лавкам.

- Знаю. И все-таки я прошу. Люди правильно нас поймут. Даже похвалят. Нельзя мстить детям за проступки их отцов.

В кабинет без стука вошел секретарь. Председатель сделал знак рукой - занят, но тот, уставясь в пол, засеменил через кабинет, держа перед собой тонкую коричневую папку с документами.

- Ладно, - Пирогов поднялся. - Сам придумаю.

Председателя эти слова не задели.

- Это как же, если не секрет?

- Придумаю, - упрямо повторил Корней Павлович. - Я пойду. Дел куча.

Он пробежал по коридору, хлопнул входной дверью. На крыльце остановился. А что он, собственно, может придумать? Какие у него фонды? Какие запасы? Но слово - не воробей…

Он пошел в райотдел. Свежий снежок поскрипывал под сапогами: рап-рап-арап! Точно - арап! Миленькое дело - обо-й-дусь, придумаю! Заносит тебя, Пирогов. Заносит непонятно куда. Или вообразил себя большим начальником, или нервы напряжены до предела?

У хлебного магазина стояла очередь. Человек пятьдесят. Старики, старухи, дети. С дерматиновыми хозяйственными сумками, холщевыми торбами. Скучая, очередь разглядывала идущего милиционера.

Пирогов прибавил шагу, но тут от высокой завалинки отделился прямой, как кол старик и направился ему наперерез.

- Добрый день, товарищ начальник, - сказал низким голосом.

- Здравствуйте, - Корней Павлович остановился. Старик взял его за рукав - дальше, дальше от чужих ушей,

- Трофим Сидоркин сказывал, очень интересуетесь старым лагерем партизанским.

- Извините, кто вы?

- Ефим Логунов.

- Логунов? Ло-гу-нов, - Пирогов отвел взгляд, припоминая список, составленный со слов Трофима Сидоркина. В нем не было фамилии Логунова. Это уж точно. - Еще раз извините, мы не знакомы.

- Вас-то я знаю. А вы меня… - старик пожал плечами, продолжая уводить Корнея Павловича от очереди. - Вам-то уж как всех знать.

- У вас ко мне есть срочное дело?

Логунов помялся, оглянулся на людей.

- Я из тех, кто зачинал этот лагерь. Из партизан я.

«Возможно», - подумал Пирогов. Трофим Сидоркин назвал четыре фамилии. Корней Павлович и не настаивал, чтобы он вспоминал всех.

- Ох, погоревали мы тогда, - продолжал Ефим Логунов. - Одна страхота. Не приведи бог такому повториться.

- Вы помните место?

- А как же! От Святого ключа четыре часа хорошего ходу. По речке.

- Вы сможете пойти со мной сейчас? В отдел? Записать показания.

- Не! - старик оглянулся на очередь. - У меня четвертый номер. А сказывают, хлеб уже отгружают, скоро привезут.

- У вас есть еще что сообщить?

- Да нет… Так я. Заходить от Храбровки надо, факт. Сидоркин верно рассудил. Речки держаться надо. Она не замерзает до января. А теплой зимой и вообще не становится… Вот здесь, что хотел я… Память дырявая стала… Да! Осенью… Уже снег выпал… Беда у нас приключилась. Загадка такая… Там пещера есть. Так мы в той пещере пост держали. Караул, по-военному… И вот осенью исчез за ночь караульный. Ушел. И ведь не просто сбег, а пулемет с собой прихватил. Был у нас один, «Льюис» прозывался. С кругляком над стволом… Так вот, проснулись - ни караульного, ни пулемета. Думаем себе, - домой, собака, подался. К бабе. Так на кой ляд пулемет упер? Мы без него как цыплята голые остались: пять винтовок, два нагана, шашка и десяток пик самодельных. Придет взвод белых, голыми руками в мешок соберет… Послали мы одного, Ильку Федорова, в село. Наказали: разыщи, морду набей, пулемент верни. Пошел Илька и не возвратился. Послали Силантия Бострюка. Степенный мужик был. И тот не возвратился. Ну, думаем, спасаться надо. А тут слух дошел - трактом идет товарища Беляева полк. Двести тридцать четвертый. Маловершинский полк Красной Армии. Тут и мы осмелели… Как Анкудай взяли, так мы сразу в дом к беглецу. А им там не пахнет. Не было его. Ни одного часа. Баба божится, сама Голосит: убили-и… И Ильку, и Силантия убили. Только этих-то - белые. В деревне на улице их взяли. Одного, потом другого. А Васька - как в омут головой. Так его и не видали с тех пор. Дети без отца выросли.

«Вот и у Якитова без отца вырастут. У многих нынче - без отца», - подумал Пирогов. Будучи в плохом настроении, он никак не мог взять в толк, зачем его остановил старик.

- Вот ведь загадка. Правда? Пропал человек, - заключил Логунов.

И тут очередь оживилась. Из-за угла вывернула повозка с голубым ларем. Ее сопровождали мальчишки - как всегда шумные, везде поспевающие.