Я изо всех сил зажмурился и крепко вцепился обеими руками в поручень, переводя дух. Мне упорно казалось, что если я разожму пальцы, то непременно сорвусь. Нестерпимо закружилась голова, и к горлу подкатил такой знакомый приступ тошноты. О, Господи, только не в скафандре!

Чтобы хоть чем-то себя отвлечь, я на ощупь закрепил на трубе и второй фал. Две прочных ленты, каждая из которых выдерживает больше тонны…

-Ты в порядке, юнга? – мое замешательство не осталось незамеченным.

-В относительном, - процедил я, не разжимая зубов.

-Не торопись. Сориентируйся. И не смотри по сторонам, только прямо перед собой, тогда будет легче, - капитан определенно знал, что я чувствую, и как с этим бороться.

-Хорошо, попробую.

Я опустил взгляд и провел им вдоль обреза люка, чтобы успокоиться и восстановить ориентацию в пространстве. Так, ясно, мы находимся на боковой поверхности причального уровня. Вот сбоку видна уходящая в темноту мачта жилого отсека, а значит в противоположной стороне находится мачта реакторного. Я повернулся кругом, и передо мной предстала темно-вишневая громада звезды, вокруг которой обращалась «Берта». В лицо дохнуло теплом, как от разогретой печки. Далеко внизу вспыхивали сигнальные огни реакторного блока, почти неразличимого на фоне проносящегося мимо бордового океана. На поверхности звезды отсутствовали хоть какие-то ориентиры или детали, а потому реальная скорость несколько скрадывалась, но при взгляде в сторону становились видны кружащие вокруг нас звезды, расставляя все по своим местам.

Более шестисот километров в секунду! Безумие! Воплощенное безумие!

-Юнга, ты там что, заснул? – я даже вздрогнул, словно и впрямь задремал.

-Никак нет! Готов двигаться дальше!

-Карета подана, забирайся.

Я сделал глубокий вдох, сосредотачиваясь на работе и восстанавливая в памяти проработанную накануне программу действий. Головокружение прошло, осталась только легкая ошарашенность от внезапного осознания реальных масштабов приключения, в которое я попал. Я, впрочем, пока еще не определился, каким словом следует описывать происходящее со мной: «повезло» или «влип». Ну да это подождет.

Откинувшись немного назад, я увидел прямо над собой штангу манипулятора, к оконечному кронштейну которой уже успел прицепиться Борис. Он помахал мне рукой и сделал вид, будто подвигается в сторону, чтобы освободить мне место. Я помахал ему в ответ, подтянул к себе сумку с инструментами и отцепил один из карабинов. Упасть я больше не боялся.

Не буду утомлять Вас подробностями нашей дальнейшей работы, поскольку никаких новых ярких переживаний они не принесли. Когда ты полностью сосредоточен на деле, отвлекаться на посторонние эмоции уже некогда, а Борис старался, чтобы я постоянно был чем-нибудь занят. Да и Жан, непрерывно комментирующий для страховки наши действия, не давал заскучать.

У меня вообще порой складывалось впечатление, что мы с капитаном никуда и не уходили, а возились на станции вместе с остальными – настолько сильно было ощущение присутствия Жана и Гильгамеша рядом с нами. На каждое мое движение следовал комментарий повара, подсказывающего, что и как делать дальше. Стоило только Борису попросить подвинуть нас на полметра вперед, как манипулятор мягко толкал нас под колени. Никогда в жизни, пожалуй, я так ясно не ощущал это «чувство локтя», которое успокаивало и придавало сил. И я ни на секунду не усомнился в том, что у нас все получится. Задача-то на самом деле была совершенно пустяковой.

Гильгамеш поднес нас настолько близко к закрепленному на крепежном кронштейне переходнику, насколько это было возможно. Дальше мы с Борисом прошли несколько метров «пешком» и зацепились фалами за переходник – каждый со своей стороны. После этого Жан разомкнул его крепление, и мы поволокли  этот огрызок трубы назад, к манипулятору. А там было уже совсем просто – Гильгамеш перенес переходник вместе с нами к стыковочному шлюзу, установил его на место и понес нас с капитаном обратно, к люку, из которого мы вышли.

На сей раз я смог немного расслабиться, осознавая, что работа сделана, и спокойно осмотреться. Гильгамеш вел манипулятор по широкой дуге, огибающей причальный уровень «Берты», и отсюда, с некоторого удаления, я мог ее как следует рассмотреть. Громада драги, словно чешуей укрытая пластинами микрометеоритной защиты, освещалась прожекторами лишь в некоторых местах, а большая ее часть бесследно тонула во мраке. Кое-где из темноты выныривали захваченные пучками света штанги антенн и панели радиаторов. Поскольку их основания терялись в тени, казалось, что они просто висят в пустоте.

Вверх и вниз от короба причального уровня уходили ажурные лифтовые мачты. В том месте, где они крепились к корпусу станции, громоздились хитроумные конструкции, состоящие из огромных барабанов, шкивов и рычагов непонятного предназначения. По всей видимости, то были агрегаты, на манер огромной швейной машинки сшивающие вместе ленты, из которых формировалась мачта. Я с детства терзался вопросом, как функционирует сие чудо механики, но так до сих пор этого и не понял. Сколько я их не разбирал и сколько поясняющих схем не рассматривал. Быть может, мне просто не дано понять…

Посмотрев влево, я мог разглядеть среди плывущих звезд несколько неподвижных огоньков, отмечавших местоположение жилого модуля. Черная нитка фермы терялась из виду уже в паре сотен метров, а потому казалось, что он движется независимо от нас. Ту часть фермы, что вела в противоположную сторону, на фоне багрового океана звезды было видно достаточно неплохо, как и черный набалдашник реакторного модуля.

Подумать только, вся конструкция вытянулась аж на четыре километра, а обслуживают ее всего четыре человека. По одному на километр. И до ближайшей населенки лет сто световых, не меньше. При этой мысли у меня внутри что-то съежилось, и я ощутил странный приступ одиночества. Путешественник, заплутавший посреди Сахары, в сравнении с нами мог считать себя находящимся в гуще буйной вечеринки! А если еще и отвернуться, чтобы «Берту» не было видно, то…

Я разблокировал стопор и развернул якорь, за который крепились мои ботинки, на 180 градусов. Теперь, если я посмотрю прямо перед собой, то не увижу ничего, кроме бездонной черноты звездного неба. Однако в самый последний момент я заколебался. Невольно вспомнились опасения, высказывавшиеся в преддверии первого выхода в открытый космос. В числе прочего высказывались предположения, что человек, лишившись абсолютно всех ориентиров, и оказавшись висящим в пустоте, лишится рассудка, поскольку его разум никогда не сталкивался с подобной ситуацией и совершенно к ней не готов. Алексей Леонов блестяще опроверг все эти кажущиеся теперь смешными и наивными домыслы, но меня все равно что-то удерживало.

К черту! Я же здесь не для того, чтобы трястись от страха! Страшно было, когда я впервые стартовал на челноке, когда на обратном пути мы входили в атмосферу, когда я сегодня высунулся в открытый люк. Но сейчас – не дождетесь! Люди идут в горы, прыгают с парашютом и скачут на каяках по порогам не для того, чтобы бояться, а для того, чтобы обуздать свой страх и получить ни с чем не сравнимое удовольствие от бушующего в крови адреналинового шторма. А чем я хуже?

Я слегка откинулся назад, и за стеклом моего шлема раскинулась бескрайняя чернота, мчащаяся мне навстречу с сумасшедшей скоростью. Мне даже показалось, что мои волосы треплет набегающий ветер.

-Поручень отпусти, - негромко подсказал Борис.

-Что? – я не сразу понял, о чем это он.

-Иначе ты не получишь всей полноты ощущений. Отпусти поручень.

-Отпустить!? – опешил я, - а как же две точки крепления и все такое? Вы же сами меня инструктировали!

-Я приказал, и я же разрешаю нарушить. Отцепляйся.

Борис определенно знал меня лучше, чем я сам. Он прекрасно понимал, о чем я думаю, и какие чувства испытываю. Ведь он выбрал именно этот момент не случайно, он знал, что я к нему готов. Когда я отпустил поручень, я тем самым перешагнул некий порог, за которым лежала свобода. Странное, полубезумное и пьянящее чувство наслаждения данным мгновением при полнейшем безразличии к своей собственной судьбе.