Так они и сделали: стали учиться безо всякой помощи.

Но это было не так-то легко. Вызубрят они красивую песенку, уверенные в том, что выдумали нечто такое, чего другие не знают, и вдруг слышат — те же самые колена гораздо складней и лучше выводит какой-нибудь ничтожный зяблик. Опять, значит, начинай всё сначала!

Словом, бедные совы попали в очень затруднительное положение.

Соседи их так щебетали с утра до вечера, что лес гудел, только они должны были бродить, повесив нос и предаваясь грустным думам.

Однажды встретились две совы на пастбище за деревней. Поболтали о том, о сём, поговорили о своей печальной судьбе и, наконец, решили:

— Полетим куда-нибудь учиться уму-разуму!

Одна сова предложила полететь в чужую страну, а другая считала, что можно ещё раз попытать счастья и в своей: чужая страна далеко и дорога туда ведёт ухабистая. Долго они всё это обсуждали и взвешивали, как вдруг одной из сов пришла в голову хорошая мысль:

— Сегодня на хуторе справляют свадьбу. Что, если б мы отправились потихоньку послушать, что делают люди, когда им весело?..

Другая сова была согласна. Тотчас полетели они в деревню, пробрались там на двор хутора. Одна сова села на страже у дверей избы, другая отправилась к воротам гумна. Слушали они, слушали, но никто из гостей на свадьбе не разошёлся и не поднял голоса.

Наконец совам стало скучно. Они решили: «Делать нечего, и у людей не найти помощи в нашей беде».

В этот миг дверь избы с шумом и треском распахнулась, и какой-то весельчак громко крикнул:

— Уу-ух-уу!

— Моя песня, моя песня! — воскликнула первая сова.

— Ладно! — согласилась её спутница.

Внезапно на гумне зафыркала лошадь:

— Фрррр!

— Моя песня, моя песня! — закричала сразу вторая сова.

И обе радостно взлетели, чтоб поспешить в лес и поведать свои песни остальным птицам.

Когда тебе случается бродить вечером в сосняке, в березняке или в ельнике, ты часто слышишь перекличку двух птиц. Одна из них громко кричит:

— Уу! Ух-уу!

А другая отвечает:

— Фррр… фррр… фрр-рр-рр!

Это поют наши совы, которые в старину летали на свадьбу песням учиться.

Оставили косари зимой у стога вилы зубьями вверх. Весной случилось быть у забытых вил вороне, села она между зубьев, покачалась — ничего, вилы не упали, крепко стоят. И решила обрадованная ворона свить здесь гнездо.

Сказано — сделано. Свила гнездо, положила яйца, села высиживать. Лиса всё это видела, присела за кустом, поглаживая усы, и стала раздумывать, как бы ей потом воронят достать.

Наконец, когда пустые скорлупки упали вниз к черенку на кочку, выпрыгнула лисица из укрытия, забранилась и закричала вороне:

— По какому праву, по какому праву! Это мои вилы. Ты спросилась у меня, когда здесь поселилась?

— Не… не спрашивала… — заикаясь, сказала ворона.

— Ага! Теперь делать нечего, плати птенцом за аренду! Не то смотри, рассержусь — срублю вилы!

Ворона очень испугалась, но пожалела своего птенца, не отдала его.

Тогда лисица подошла к самому гнезду и ударила хвостом три раза по черенку: тюк! тюк! тюк!

Ворона, увидев это, страшно перетрусила и в страхе подумала:

— Она теперь срубит вилы! Теперь съест моих детей и меня!

И такая она была трусиха, что взяла в клюв одного воронёнка и бросила лисице в пасть.

Так выманила лиса у матушки-вороны трёх птенцов.

Наконец ворона поняла обман. Огорчилась, всплакнула по своим погибшим воронятам и больше не дала себя обманывать.

Лиса, которой мясо пришлось по вкусу, начала сердиться на ворону и решила её съесть вместо воронят. Прикинувшись больной, подползла, хромая, поближе и вытянулась на земле, словно мёртвая.

Ждала лисица ворону день, другой, ждала третий и четвёртый — нет, не даётся в обман ворона — не приходит даже взглянуть, жива ли злая лиса. Добрую неделю так ждала лисица, пока живот не усох и спина не подопрела.

И только тогда, когда ворона почуяла запах прелой шерсти, она решила поточнее разузнать, в чём дело. Но была всё же очень осторожна: не подлетела к пасти лисы, а опустилась у задней ноги. Высмотрела место, где шерсть пореже, нацелилась между двух пальцев ноги и с размаху ударила клювом, что есть мочи.

— Ой, ой, ой, боже мой! — завопила лиса, вскочила и бросилась бежать без оглядки с такой быстротой, что задымился хвост, волочившийся по земле.

Ворона вернулась к своим птенцам и больше никогда не верила словам и уловкам лисы.

Ворон и в старину был изрядным лентяем — никак он не мог собраться слетать осенью в дальние страны. Уж друзья-то его с собой звали и говорили ему весной, вернувшись назад:

— Глуп ты, дядя ворон, что всегда тут торчишь. Возьми-ка ты и встряхнись — начни, как и мы, тоже зимовать в тёплых краях. Ведь в тёплых краях всё гораздо красивей, чем тут. Вода там чище, небо — синее. Еда там вкуснее, леса — пышнее. Слетай, дядя ворон, слетай и ты осенью в тёплые края.

После этих постоянных уговариваний собрался, наконец, ворон и однажды осенью тоже полетел в тёплые края. Летел-летел, потел-потел, пока не добрался до места. Уселся он на верхушке пальмы и сразу заметил: пустое ему болтали об этих знаменитых тёплых краях, жара тут ужасная и нигде нет ни капли воды, чтобы утолить жажду! К тому же, едва он попался на глаза другим путешественникам, как все они загалдели:

— Смотрите, смотрите, ворон тоже сюда притащился!

Страшно рассердился на это дядя ворон, повернулся и улетел домой. Да сказал родственникам, которые пришли к нему узнать новости про дальние края:

— Жалкие места, жалкие места! Никогда больше не вернусь туда!

Никогда больше дядя ворон и не возвращался в тёплые края — живёт теперь у нас как зимой, так и летом.

Тийу, младшая дочь из соседнего хутора, вышла замуж. Отпраздновав свадьбу, отец Тийу сказал гостям:

— Ну, поели и попили вдоволь, пойдём теперь посмотрим, как наш хлебушко растёт.

Гости согласились и пошли.

А тем временем хутор навестили известные проныры волк и лиса. Посмотрели — видят: усадьба пуста. Обнюхали все углы, обшарили все комнаты и уселись за стол — отведали кровяной колбасы, попробовали каравая, подбодрились чарочкой пива.

Долго они этак лакомились, пока волк под конец совсем не захмелел и не вымолвил:

— Кума, а кума, петь охота!

— Крепись, сдерживайся, — посоветовала лиса.

Волк крепился и сдерживался, ел-ел, пил-пил, а голоса не подавал.

Но вскоре он завопил опять:

— Кума, а кума, петь охота!

— Крепись, сдерживайся, — снова посоветовала лиса.

— Не могу больше удержаться, попою я немножко! — взмолился волк.

— Не пой, плохо будет, — запретила лиса.

Но волк в самом деле не в силах был больше сдерживаться. Он взгромоздился на стол, вытянул шею и завыл:

— Уу, уу… уху-ууу!

Волк пел так громко, что его вой достиг людских ушей. Послушали они, послушали, потом бросили поля и хлеба, побежали домой. Сами кричат и грозятся:

— Где собаки, где собаки… Где дубины и колья! Волк, бесстыжая тварь, пришёл пировать на свадьбе Тийу.

Плохо пришлось бедному волку — только тогда и вырвался, когда бока были уже совсем отбиты. А лиса забралась потихоньку в чулан и слопала там столько сливок и студня, что еле с места могла сдвинуться.

Позже друзья опять повстречались в лесу. Лиса спросила волка:

— Ну, кум, как свадьба понравилась?

— Ой-ой-ой, лучше и не говори, к бокам и сейчас ещё дотронуться нельзя! — пожаловался волк.

— Да и мне не поздоровилось — брюхо пять дней подряд болело, — сказала лиса.

Лиса шагала по полям и лесам, брела по болотам и перелескам. Добралась она, наконец, до озера чудной красоты, возле которого проживал бедный рыбак.