— Уже нашла — и жениха, и драгоценности, — раздался сзади мужской голос.

Хусна, не разобрав, резко обернулась, надеясь, что это тот, кого она ждала. Однако перед ней стоял Джахангир и улыбался неловкой улыбкой.

— Видишь, меня еще пускают сюда твои слуги, — смущенно сказал он, глядя, как сразу погас ее вспыхнувший было взгляд. — Хотя я боялся, что получу отказ.

У Хусны вдруг сжалось сердце от жалости к нему. Кому, как не ей, понять, что чувствует человек, когда его любовь отвергнута, когда все лучшее, что он готов дать любимому человеку, оказывается ненужным.

Она протянула ему руку, которую он сразу же прижал к губам.

— С днем рождения, дорогая! — нежно сказал Джахангир. — Пусть жизнь твоя продлится столько лет, сколько камней в этом ожерелье.

Он полез в карман пиджака и вытащил небольшую коробочку. Когда приподнялась крышка, Хусна увидела сдержанное свечение благородных изумрудов, своих любимых камней, в изящной оправе из белого золота. Все вместе они составляли роскошное и изысканное ожерелье. У Джахангира был безупречный вкус, и он умел делать подарки.

— И сколько же в нем камней? — спросила танцовщица, касаясь пальцами прохладной поверхности изумрудов. — Сколько мне еще мучиться?

— Больше ста, — ответил Джахангир. — И не мучиться, а наслаждаться.

— Я не хочу столько! Я не хочу жить столько лет! — с испугом воскликнула Хусна, как будто Джахангир принес ей не украшение, а приговор.

Она зачем-то вытащила ожерелье из коробки и принялась заталкивать его в карман сопротивляющемуся поклоннику.

— Забери его, Джахангир, подари жене, — торопливо и просительно говорила Хусна. — Оно принадлежит ей.

— Я купил его для тебя. У Насемар хватает украшений, не беспокойся за нее, — Джахангир пытался оторвать руки Хусны от своего пиджака. — Надень его. Когда ты начнешь в нем танцевать, это сразит меня, как молния.

— Не дай мне Бог такой жертвы! — Хусна от ужаса даже схватилась за голову. — Уходи отсюда, Джахангир. Я дала слово и хочу его сдержать.

Джахангир поднял на нее полные муки глаза:

— Не гони меня хотя бы сегодня. Неужели я не могу поздравить тебя с днем рождения? И это только потому, что кому-то покажется слишком большой вольностью мое появление здесь?!

Он прошелся по комнате и встал у того окна, в которое она еще недавно так долго смотрела. Дети все еще кувыркались на траве под присмотром своей мамы. Джахангиру эта картина тоже навеяла неприятные размышления, так же как и его печальной возлюбленной.

— Ты думаешь, что будешь с ним счастлива? — внезапно спросил он. — Милая моя, ничего из этого не выйдет. Ахтар никогда не полюбит тебя так, как ты этого заслуживаешь. Поверь, я говорю это не ради себя — мне, похоже, уже ничего не исправить. Я не хочу, чтобы он разбил твое сердце.

— Не смей! Я не желаю слышать о нем ничего плохого! — Хусна зажала руками уши и топнула ногой, возмущенная тем, что он обсуждает ее отношения с Ахтаром.

Джахангир подошел к ней и с силой отдернул от головы ее руки.

— «Плохое»? — закричал он. — Да что о нем можно сказать плохого? Он безупречен! Он совершенство! Посмотрим только, каково тебе придется с этим ангелом во плоти!

Его просто трясло от мысли, что Хусна может не понимать того, что так очевидно и так опасно для нее.

— Он и его сестра, как две капли воды, похожи на свою мать! Она прекрасная женщина — умная, достойная, добрая, ни одному человеку за всю свою жизнь не пожелала она зла.

— Ты говоришь об этом так, будто быть таким, как его мать, преступление! — взвилась Хусна. — Куда лучше так, как ты, изменять своей жене, или так, как я, жить на содержании у состоятельного господина!

— Нет, не лучше, — неожиданно согласился Джахангир. — Но она отречется от любого, кто оступится! Она бы отказалась от дочери, если бы та попала в твое положение. Она положит жизнь за правду, но не поднимет падшего, не исполнится сочувствия к заблудшему. Ее муж вел самую беспутную жизнь — она терпела, страдала, принесла себя в жертву чести семьи, не бежала от него сломя голову с маленькими детьми. А как ты думаешь, отчего он скатывался все ниже и ниже? Потому что после первого случайного, нелепого падения он стал прокаженным, стал лишним в собственном доме. Она сделала детей его врагами, они осуждали и стыдились отца. Что могло из них вырасти? Краснощекие моралисты! Чистые души, не ведающие снисхождения. Люди с глазами, различающими только два цвета — черный и белый!

Он посмотрел на Хусну, стоявшую перед ним, безжизненно опустив руки. «О Боже, что я наделал, — с горечью подумал Джахангир. — Зачем ей правда? Она любит этого рыцаря без страха и упрека — и пусть будет счастлива своей любовью хоть немного, пока он не вверг ее в полное отчаяние».

— Милая моя, прости, — прошептал он, становясь перед ней на колени. — Я причинил тебе боль. Это потому, что мне самому больно — за Насемар, мать моих детей, мою жену. За моих девочек, ни в чем не повинных созданий. За себя, сгубившего свою душу страшным грехом, о котором тебе лучше не знать. И за тебя, которую ждет неизвестно что…

Хусна протянула ему руки, поднимая его.

— Это ты прости меня, — тихо сказала она и зачем-то добавила: — за то, что я люблю его…

— Твой избранник не придет сегодня? — спросил Джахангир, просто чтобы что-нибудь сказать.

Но на женщину его слова произвели странное впечатление. Она будто вспомнила о чем-то радостном, что выпустила из поля зрения на какое-то время, вся как-то встрепенулась, посветлела лицом и быстро обернулась к дверям.

— Он уже пришел! — счастливым голосом ответила она, поправляя серьги и охорашиваясь.

— Да? — усмехнулся Джахангир. — Где же он?

— Здесь… — таинственно ответила Хусна.

С ней опять происходило превращение. Минуту назад это была взволнованная ожиданием девушка, а теперь перед Джахангиром стояла предсказательница, провидица с отрешенным, таящим невероятное взглядом и смутной, внушающей беспокойство силой, исходящей от всего ее существа. Большой плоский медальон из гладко отполированного серебра, который она никогда не снимала, вдруг на мгновение вспыхнул ярким светом, почти ослепив мужчину и заставив его отпрянуть.

— Ты пугаешь меня! — воскликнул Джахангир. — Хусна, что все это значит?

Хусна внезапно звонко рассмеялась, и плавным движением покружившись на самых кончиках сафьяновых туфелек, раскинула руки, соединенные друг с другом черным шарфом с серебряными звездами, и полетела. И вправду, Джахангиру показалось, что он увидел, как ее легкое тело оторвалось от мраморного пола и устремилось к двери вместе со свежим ветерком из окна.

Он встряхнул головой, отгоняя наваждение, и заставил свой разум вернуть женщину туда, где она и должна была быть — на ковер посреди гостиной.

— Это было здорово! — громко сказал Джахангир и захлопал в ладоши, скрывая смущение, в которое его ввергла эта сцена. — Ты летела к тому, кого нарисовало твое воображение.

— Воображение? — рассмеялась Хусна. — Да что ты, это реальность. Просто, чтобы увидеть его, нужны мои глаза.

— Бесспорно, твои глаза куда лучше и красивее, чем все другие, — признал ее гость. — Не уступишь ли ты их мне на несколько мгновений? Ненадолго, только чтобы увидеть Ахтара Наваза так, как воображаешь его себе ты.

— Отчего же нет? Бери! — Хусна подошла к Джахангиру и подняла голову.

Он приблизил раскрытые ладони сначала к ее глазам, потом к своим и на мгновение зажмурился. Но еще раньше, чем снова открыл их, услышал голос того, о ком бредила его божественная, непонятная, всесильная владычица, — в комнату входил Ахтар Наваз.

— Волшебство совершилось, — пробормотал Джахангир.

Оно не радовало его. Но еще более неприятно было Джахангиру наблюдать, как Хусна мгновенно из могущественной колдуньи, из привыкшей повелевать пери превратилась в тихое, покорное создание, вся радость которого — в визите молодого человека, не знающего ее истинной цены.

— Джахангир! Ты здесь? — первым делом воскликнул Ахтар Наваз, не успев даже поздороваться с хозяйкой.