Ахтар с завистью смотрел на драгоценные камни редкостного цвета, обхватившие красивое запястье.

— Эти сапфиры засветились на вашей руке! — воскликнул он с восторгом.

Но Фейруз была другого мнения. Сапфиры — прекрасное украшение, однако ей хотелось чего-нибудь необычного.

— Покажите мне ожерелье.

Тотчас на свет была извлечена жемчужная нитка, но Фейруз уже забыла о ней, увидев кулон с необычным камнем, испускающим теплый розовый свет, будто в его глубине затаился луч утреннего солнца.

— Я хочу примерить это!

— Пожалуйста!

Ахтар Наваз не сводил с нее восхищенных глаз. Девушка чем-то напоминала Хусну, однако ее красота отличалась от красоты танцовщицы, в которой была какая-то трагическая нота. Все в облике посетительницы дышало юностью, чистотой и невинностью — качества, которые ценит любой мужчина.

— Какая прелесть… — пробормотал он вслух.

— Что? — переспросила девушка с некоторой долей кокетства.

— Я говорю, этот кулон прелестно выглядит на вашей шее, словно всегда там находился.

— Да? — Фейруз взглянула на себя в зеркало и должна была признать, что необычный продавец прав — украшение удивительно подходило к ней.

— Сколько он стоит?

— Он не имеет цены, как и сердце, — взволнованно проговорил Ахтар. — Я готов подарить его вам.

— Что вы сказали?

Из глубины зала появился старший продавец, изумленно наблюдающий, как хозяин ведет торг. Пожалуй, так можно и разориться, если вести дела подобным образом. Однако когда Чауткарти рассмотрел покупательницу, он понял чувства, охватившие Ахтара Наваза, и отступил за колонну, чтобы не мешать этой блестящей финансовой операции.

— Посмотрите, насколько он близок к сердцу, — продолжал Ахтар, — и от стука сердца он теряет покой. Поэтому его называют «живой камень». Но я дал ему другое название — «бесценная жемчужина сердца».

Девушке понравилось романтическое название камня. Хорошо, когда продавцы — настоящие энтузиасты своего дела и даже придумывают такие красивые названия.

— Так сколько же стоит кулон?

— Четыре тысячи семьсот рупий.

— Возьмите.

— Спасибо.

Ахтар взял протянутые деньги и даже не посмотрел на них, не замечая ничего вокруг, кроме юной красавицы.

Чауткарти хотел было вмешаться, но сдержался. Лишь когда покупательница покинула магазин, он осмелился сказать:

— Господин Наваз, вы взяли у девушки лишние пятьсот рупий.

— Что? — переспросил тот, глядя невидящими глазами. — Лишние? Держите!

Отдав Чауткарти деньги за кулон, Ахтар бросился на улицу. Старший продавец понимающе смотрел ему вслед. У него зародились очень большие сомнения насчет того, что девушка плохо считает. Похоже, она действительно не ошиблась. Хозяин чуть было не попал под машину, так он хотел восстановить справедливость, но черный «олдсмобиль» рванул с места и унес прекрасную посетительницу вдаль, оставив Наваза посреди дороги.

— Я все равно отыщу вас! — прокричал он, потрясая пачкой рупий.

— Что это вы кричите?

Пылкий продавец не сразу понял, что это обращаются к нему.

— Здравствуйте, господин Наваз, — сказал тот же голос.

Обернувшись, он увидел своего друга.

— А, привет, Джавед!

— Вы что-то потеряли? — участливо спросил поэт, заметив растерянный вид Ахтара.

— Знаешь, друг, я совершил большую глупость, — с досадой произнес влюбленный.

— Большой человек не делает маленьких глупостей, — пошутил Джавед.

Тут только Наваз обратил внимание, что его друг одет в нарядный серебристо-серый ширвани, тщательно выбрит и напомажен, будто собрался на свидание.

— А куда это ты идешь?

— В кино.

— Зачем в кино? — поморщился Ахтар. — Это всего лишь картинки. Пойдем со мной, я покажу тебе настоящее чудо! Ты останешься доволен, — повторил он, заметив колебания друга. — Пойдем, ты увидишь настоящее чудо!

Хусна стояла у окна и смотрела, как во внутреннем дворике соседнего дома на траве возятся ребятишки. Тут же пряталась под кружевным зонтиком их мать — невысокая полная женщина с веселыми глазами. Она не сходила с места, но умудрялась при этом принимать участие во всех забавах детей — подавала им озорные советы, болела за каждого в отдельности и всех вместе, заливисто хохотала, радуясь их проделкам.

Дети… За радость вот так стоять на краю лужайки, как эта не ведающая о своем счастье женщина, Хусна отдала бы все — красоту, голос, талант танцовщицы. Сегодня это было особенно ясно и особенно больно — ей исполнилось двадцать девять. Еще несколько недель назад, когда появился в ее доме Ахтар Наваз, у нее были иллюзии. Ей казалось — вот она любовь, вот оно спасение от прежней жизни. С ним она обретет новый смысл, надежду, а потом, как знать, может быть, дом, очаг, покой.

Но все было по-другому. Он приходил почти каждый вечер с тех пор, как оправился после ранения. Сидел, улыбался, оживленно рассказывал о чем-то, с интересом слушал ее, просил спеть — она пела, аккомпанируя себе на ситаре. Танцевала, позвав музыкантов и переодевшись в специальный костюм. Иногда устраивала целое представление с песнями, танцами, сценками, которые ей помогали разыгрывать горничные. Увлекалась сама, носилась, как ветер, по залу, что-то выдумывала на ходу, будоражила весь дом.

Ахтар широко открытыми глазами следил за ней и — она чувствовала — любовался ею. Он называл ее волшебницей, аплодировал, всплескивал руками от восхищения. Но это все.

Потом он вставал и, вежливо простившись, уходил. Ни разу не поцеловал ее, не коснулся даже ее руки. Дверь закрывалась за ним, и Хусной овладевало отчаяние. Ей казалось, что она все сделала не так, что она огорчила его, испугала своей бурной радостью, может быть, надела слишком блестящее платье — такое, что ему было неловко обнять ее стан…

Скоро сомнения стали рассеиваться. Дело было не в том, как себя вела и что говорила Хусна, — он все это находил превосходным, изысканным, достойным восхищения. Дело было в нем самом, и ей пришлось это понять.

Она слишком нравилась ему, казалась слишком необыкновенным созданием, чтобы он мог позволить себе вольность. Но при этом он и не думал о ней как о женщине, которую можно полюбить, сделать своей подругой, спутницей жизни, женой. Для него Хусна была неожиданной встречей с таинственной и очаровывающей красотой, почти предметом искусства. Она имела над ним власть, какую имеет ее музыка, чарующий пейзаж, горящая звезда. Кто же осмелится трогать звезду руками? Да и влюбляются в звезды только поэты, а Ахтар Наваз никогда не писал стихов.

Хусна оказалась в положении женщины, которой любуются, но не любят, восхищаются, но не хотят обладать. И с этим пришлось смириться. Какой уж тут бунт, когда его вечерние посещения — это все, ради чего она теперь жила. Пусть она не нужна ему как женщина, Хусна будет петь и танцевать, острить и смеяться так, что он все равно не сможет не приходить к ней. Только бы ждать его, радоваться появлению, чувствовать присутствие и каждый раз надеяться, что сегодня что-нибудь изменится… Хотя такие люди, как он, не меняются, они слишком цельные, слишком чистые и лишенные внутренней борьбы, чтобы допустить необходимость что-то в себе изменить…

Хусна машинально взяла в руки небольшое зеркальце, чтобы посмотреть, идут ли ей новые серьги, купленные только сегодня. Тяжелые подвески-полумесяцы, окаймленные рядом небольших сапфиров, оттягивали маленькие ушки, полузакрытые прядями выбившихся из прически волос. Хусна немедленно распустила косу и стал ее переплетать, опасаясь, что сейчас войдет Ахтар и она покажется ему на глаза с испорченной прической.

Быстрые пальцы в перстнях замелькали среди иссиня-черной волны душистых волос, туго плетя тяжелый венок косы. Занявшись этим с детства привычным и любимым делом, она и сама не заметила, как затянула старинную песню: