Брат пропустил ее замечание мимо ушей. Он пытался сообразить, как объяснить Мариам, о какой девушке он хочет узнать. Наконец ему на ум пришла важная деталь, способная помочь.

— Понимаешь, у нее была такая большая кожаная сумка с книгами, — с надеждой сказал он.

— При этом она села в «мерседес»? — переспросила Мариам и задумалась. — Кажется, я знаю, кого ты имеешь в виду! — воскликнула она внезапно. — Это Фейруз Малик Амвар, это точно она! В каком она была платье?

— Платье? Вот этого-то я и не помню. Кажется, зеленом. Или синем… — засомневался Джавед. — Да при чем здесь платье? Она такая красивая, хрупкая. Очень светлая кожа, тонкие брови, родинка возле подбородка…

— Ну ты даешь! — возмутилась сестра. — Ты что же, не мог с родинки начать, я бы сразу поняла, о ком идет речь. А то «мерседес», сумка… Странные вы все-таки мужчины!

Последнее ее заявление рассмешило Джаведа.

— Что ты знаешь о мужчинах, малышка! — подергал он ее за косу. — Чем заняты головы студенток вашего колледжа, а, сестричка?

— А твоя голова чем занята, дорогой братец? — возмутилась Мариам и выдернула у него из рук свою украшенную нитью самоцветов косу. — Что, влюбился в Файруз? И что вы все в ней находите, в этой тихоне? У нее на уме одни средневековые поэты. Я не спорю, среди них попадаются и очень красивые юноши, но ведь они все давно умерли. Хотя вы с ней, возможно, и были бы прекрасной парой. Ты бы читал стихи, а она сидела бы и плакала от умиления. Только хотела бы я знать, что за дети получатся у таких родителей. Наверное, они будут рождаться в сафьяновых переплетах с золотым тиснением!

Джавед не мог сдержать хохота. Его сестрица унаследовала от матери умение каждое свое суждение о людях облекать в такую форму, что, произнесенное однажды, оно становилось неотъемлемой частью восприятия этого человека окружающими. Лучше уж не задавать ей больше вопросов о Фейруз, чтобы не давать повода для упражнений ее острому язычку. Ведь он теперь знает имя девушки, а в их городе не составляет труда выяснить все остальное о любом, чья семья живет здесь давно, да еще пользуется уважением. А род Малик Амвар хорошо известен не только в Лакхнау, но и на всем Севере Индии.

В эту минуту Джавед еще не понимал, что проснувшийся внезапно интерес к незнакомой девушке станет такой важной частью его жизни. Она понравилась ему, показалась не просто красивой, а какой-то особенной, но с ним уже бывало такое, и не один раз. Он был влюбчив, ему нравилось ощущать влюбленность — это давало новые краски его поэзии, заставляло острее чувствовать, полнее ощущать красоту мира, радость существования. Но, странное дело, серьезных увлечений у него не было никогда. Думая об этом, он признавал, что ко всем своим возлюбленным относился несколько утилитарно. А что это новое чувство может дать моему творчеству, думал он даже помимо своей воли. Его королевой была поэзия, а девушкам так и не удавалось подняться выше роли ее прислужниц.

Но все когда-нибудь кончается, чтобы началось что-то другое. Очевидно, такой час настал и для владычества музы в его душе. Теперь ей пришлось уступить свое место живой женщине, а самой стать позади ее трона с ситарой в руках, чтобы в любой момент, когда она пожелает, услаждать слух госпожи славословиями в ее честь.

Джавед долго не мог уснуть этой ночью. Проворочавшись час в постели, он встал и спустился в сад, надеясь, что прогулка утомит его и вызовет сонливость. Но сад встретил его такой бурной жизнью, что через несколько минут Джаведу уже было странно, как он мог надеяться искать здесь успокоение.

Деревья дышали кружащими голову ароматами цветения, листья их трепетали на свежем ночном ветерке, наполняя воздух нежным шелестом. Казалось, что по дорожкам бегают, шурша шелком платьев, десятки оживленных девушек, шепчущих друг другу на ушко какую-то поразившую их воображение новость, вскрикивающих от удивления и вновь разбегающихся с легким звоном серебряных браслетов.

Устроившись среди покрытых цветами ветвей, засвистел соловей — не он ли был той новостью, которая так взбудоражила все вокруг? Джавед замер, глядя туда, откуда доносились завораживающие звуки. Он не надеялся увидеть певца в темноте ночи, но ему казалось, что птица поет только для него, избрав поэта среди всех живых существ, населяющих мир, своим единственным слушателем.

Соловей пел о счастье, которое так близко, что не надо даже протягивать к нему руки. Оно уже прижалось к груди, ему слышно биение сердца, полного надежд. Прикосновение его изменит мир, вытеснит из него все дурное, принесет радость. Оно снимет пелену с глаз, и новому зрению предстанет величественная гармония жизни.

«Почему я так понимаю тебя сегодня? — спросил птицу Джавед, не разжимая губ. — Как я хотел бы обладать твоей выразительностью и страстью. Кто послал тебя ко мне?»

«Любовь, — ответил ночной певец. — Меня послала любовь. Я должен предупредить тебя, что судьба твоя уже решена, тебя ждет счастье. Я вестник радости для тебя, верь мне».

«Так это любовь? — думал поэт, бродя до утра по дорожкам сада. — Это она посетила меня наконец, удостоила своим вниманием. Случайно встреченная девушка, с которой мы не сказали и двух слов, должна занять такое место в моей жизни? Как? Почему это возможно?»

Он не то чтобы противился такому бурному развитию чувства в своей душе, недоумевал и даже был испуган той быстротой, с которой прорастала любовь в его сердце. Только что брошено зерно, еще не время даже всходам, а страсть уже колосится и наваливается, занимая все внутреннее пространство, которое казалось прежде таким огромным, таким бесконечным!

Неужели такова власть девичьих глаз? Или просто там, в небесах, сказано слово, и все решено за них обоих! Хорошо, если за обоих, а вдруг его чувство останется без ответа? Соловей обещал, что его ждет счастье! Но можно ли верить соловью?

С этой ночи прошло две недели, полные радостного волнения и ожидания чего-то, что должно было вот-вот случиться. Джавед успел навести справки о семье Фейруз, узнал, что ее отец, господин Малик Амвар, души не чает в дочери. У него есть старший сын, но он не живет в Лакхнау, а ездит по всему миру, занятый каким-то бизнесом. Фейруз, по рассказам, безупречна: ее кротость и ласковый нрав сделали девушку любимицей не только родни, но и слуг. Семья гордится ее успехами в науках, музыкальным даром, нежным голосом. Излюбленное развлечение для домашних — слушать, как она читает вслух книги старых и новых поэтов на хинди, урду, английском и фарси.

Самой большой радостью для Джаведа было узнать о том, что у девушки еще нет жениха. Ее отец не спешит расстаться со своим сокровищем и не считает ее восемнадцать лет брачным возрастом. А потому не принято ни одно предложение, хотя, как говорят, их было немало. Лучшие семьи Лакхнау с радостью породнились бы с потомком Чингиз-хана, от которого ведет свой род господин Малик Амвар, да и такая красавица, как Фейруз, стала бы украшением любого дома.

Но Джавед не смог бы отступиться от нее, даже если бы узнал, что у девушки уже есть нареченный — он чувствовал, что Фейруз его судьба, и не смирился бы. Но шансы его в этом случае были бы ничтожны. Помолвка для мусульманской семьи, свято чтущей традиции, — это почти что свадьба. Но Фейруз еще свободна, и, значит, можно попытаться завоевать ее — именно ее, а не благосклонность ее родителей. Для Джаведа это был принципиальный вопрос. Он не стал бы вступать в брак так, как это делает подавляющее большинство молодых индийцев, независимо от того, к какой вере они принадлежат. Родители решают судьбу своих детей, часто даже не спросив у них, хотят ли они прожить жизнь с человеком, которого им избрали. Часто помолвки заключаются, когда будущие супруги еще совсем дети. Бывает, что юноша и девушка впервые видят друг друга на свадьбе. Если их познакомили за некоторое время до нее или хотя бы показали друг другу издали, то это еще не самый плохой вариант устройства будущего семейной пары. Сначала поженились, потом полюбили друг друга — вот модель традиционного брака. Что же до тех, которые не смогли полюбить после свадьбы, — надежды изменить что-либо для них нет. Разводы очень редки, почти невозможны, и общество настойчиво избегает людей, прошедших через расторжение семейного союза.