- Не бейте меня, граждане, - тихо попросил пропащий Таракан, боли от удара не почувствовал, а только догадавшись по затемненному свету, что ударили по лицу, - не бейте, товарищи! Делегат я месткома пекарни э 13... Ох, не бейте. Профсоюзные деньги проиграл, жизнь загубил свою. Не бейте, а вяжите! - молвил Таракан, руками закрывая голову.

Над головой Таракана пронзительно, как волчки, сверлили свистки.

"Ишь, сколько милиции... Чрезвычайно много набежало, - думал Таракан, отдаваясь на волю чужим рукам, - раньше б ей надо было быть. А теперь все равно..."

- Пускай бьют, товарищ милицейский, - глотая кровь из раздавленного носа, равнодушно сказал Таракан, понимая только одно, что его влекут сквозь животы, что ноги его топчут, но уже по голове не бьют. - Мне это все равно. Я неожиданно человека зарезал вследствие покупки финского ножа.

"Как в аду, суматоха, - подумал Таракан, - а голос распорядительный..."

Голос распорядительный, грозный и слышный до Кудринских, ревел:

- Извозчик, я тебе покажу - отъезжать! Мерзавец... В отделение!!!

Середина 1920-х гг.

"Заря Востока", 23 августа 1925 г.

ЛИКУЮЩИЙ ВОКЗАЛ

1. ОБЪЯВЛЕНЬИЦЕ

В одной московской газете появилось дословно следующее объявление:

"Новость" (с левого боку). Новость! (с левого боку). Новость! (с правого). Новость! (тоже с правого).

- Четыре сбоку.

- Какая такая новость? - заинтересовался гражданин.

Новость оказалась следующего сорта;

Все в буфет Александровского вокзала!

Дешево и хорошо.

Обеды, порционные блюда и дежурные.

Вина, водки 40 градусов. Коньяки 60 градусов.

Ликеры 60 градусов.

Наливки разные рюмками и в графинах.

Тверская застава.

- Однако! - воскликнул гражданин, - хоть бы во сне увидеть, что теперь творится на вокзале после такого объявления.

2. СОН

Вокзал грохотал, как фабрика. У подъездов стояли прокатные автомобили, лихачи с ватными задами, таксомоторы и извозчики.

Места в буфете не хватало. Поэтому столики расставили в багажном отделении, на телеграфе и в кабинете помощника начальника станции. В воздухе стоял туман от паровой севрюжки.

Двести лакеев порхали, взмахивая салфетками, а из телеграфа доносился вой скрипок. Там 15 пар танцевали фокстрот.

Поперек окошка в кассу висела надпись:

"Поезд на Смоленск не пойдет, но зато есть свежие раки".

И был нарисован красный рак в фуражке начальника станции с позументом.

На почте красовался плакат:

"К дьяволу с письмами, сегодня блины"

Начальник станции в белом колпаке и в фартуке сидел в своем бывшем кабинете и говорил по телефону.

- Восемь раз стерлядка кольчиком. Салат Оливье шесть раз!

Дверь поминутно хлопала, влетали лакеи, бросали начальнику медные марки, вскрикивали:

- Осетрина Америкен! 5 раз! 8 бутылок очищенной, 7 единиц рябиновки!

Из дамской уборной доносились вопли. Там кого-то били бутылкой "Напареули" и чей-то голос взвизгивал:

- Я покажу тебе, как к чужим дамам приставать! Это тебе не кабак, а Большая Александровская Стрельна!

- Пст!.. человек! Пять рюмок полынной!

- Счас подаю. Сей минут!

Гражданин с чемоданом ввалился на вокзал и ошалел.

- Что ж это у вас делается такое? - робко спросил он у помощника начальника, который во фраке метрдотеля возвышался посредине зала.

- Пропадаем, гражданин! - ответил ему метрдотель. - После этого проклятого объявления вся Москва к нам хлынула. Все бросить пришлось. Сами видите, у нас теперь как в бывшем "Яре" на бывшей масленице.

- А мне в Витебск надо!

- Какой тут Витебск! У нас на витебских путях пиво лежит. Все завалили. Поезжайте, гражданин, домой. Может, с какого другого вокзала уедете, где сухо...

3. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Это, конечно, сон, но все-таки.

Александровский вокзал, уйми своего 60-градусного буфетчика!

ЭММА Б.

"*Гудок", 14 октября 1925г.

АКАФИСТ НАШЕМУ КАЧЕСТВУ

Следует заговорить полным

голосом о качестве нашей

продукции.

Из речи

Вот именно. Я давно уже собираюсь заговорить. И именно полным голосом.

В самом деле, я, правда, не изобретал тепловоза профессора Ломоносова и не принимал у гроссмейстера Капабланки ничью под гром аплодисментов восхищенных комсомольцев в Бассейном зале Дома союзов. Я человек форменно маленький, но, тем не менее, я имею право ходить в носках за свои трудовые деньги.

Ведь носки, в конце концов, не рысаки в яблоках и не бриллиантовые кольца. Носки - предмет первой необходимости.

*

Но прежде чем говорить о носках, я расскажу про шубу на белкином меху. Шуба еще важнее носков.

Получив ордер на 210 рублей по рабочему кредиту, я двинулся в государственный магазин.

Перед тем как двинуться, я имел разговор со своим товарищем, человеком чрезвычайной опытности, каковой человек был с ног до головы одет в сомнительные предметы, приобретенные по рабочему кредиту. Он (человек) сказал мне так:

- А... ордерок. Ну, будешь ты несчастным человеком. Во всяком случае, я тебя научу: когда придешь в магазин, ты не показывай ордера, а выбери сначала вещь. Пусть они тебя примут за буржуя, а потом ордер и вынешь. Вот увидишь, что будет...

"Странно... странно..." - подумал я и явился в магазин.

- Позвольте мне самую лучшую шубу, какая у вас есть. Самую дорогую, самую теплую, самую красивую и самую элегантную. Я хочу носить хорошую шубу, - так сказал я буржуазным голосом.

После этих слов с молодым человеком, стоящим у вешалок, на которых виднелась бездна шуб, сделался припадок.

Во-первых, он, как белка, взобрался куда-то наверх и потом прикатился обратно. Затем нырнул за какую-то таинственную занавеску и выпорхнул с шубой в руках.

- Прочная ли эта шуба? - спросил я, любуясь на себя в зеркало в голубой раме.

На это молодой человек ответил так:

- За внуков ваших я не ручаюсь, но сын ваш будет венчаться в этой шубе.

- Сколько она стоит?

- По теперешним временам ей нет цены, - ответил, обворожительно улыбаясь, этот бандит из магазина, - но мы из любви к человечеству и чтобы рекламировать качество нашей фирмы, продадим ее за 205 рублей. Миль пардон... Я сниму с вас пушинку.

- Я беру ее. Вот вам ордер, - сказал я, - а на остающиеся пять рублей позвольте мне три пары кальсон и полтинник сдачи. Я по рабочему кредиту.