Ах, жаль, что нельзя было сфотографировать этого преступника во время моих слов. Нижняя челюсть его легла на его галстух... Он сделал такое движение, как будто собирался отнять у меня шубу, но было поздно. И в шубе и с кальсонами я ушел из госмагазина.

*

Это было в ноябре. А через 4 (четыре) месяца-в марте я пришел по делу в один дом и услышал шепот девочки:

- Мама... Там к папе какой-то оборванный пришел. "Так оборванный. Как это так - оборванный. Я - оборванный. 205 рублей".

Я бросился к зеркалу, и в марте повисла моя челюсть. В углах карманов были трещины, все петли лохматились. Барашек на воротнике треснул в трех местах, локти лоснились, швы белели. А проклятая госбелка, вследствие неизвестной мне болезни, облысела в двух местах. В остальных же местах ее мех стал похож на театральный старческий парик.

За белку я плачу до сих пор. Каждый месяц.

Ботинки я купил в прошлом мае. 12-го числа. А четырнадцатого того же мая, проходя мимо Николая Васильевича Гоголя, сидящего на Арбате, услышал шарканье. Подняв правую ногу, я убедился, что правый ботинок раскрыл пасть. Из нее вывалился лоскут газеты.

- Что же это такое, глубокоуважаемый Николай Васильевич? - спросил я. Что это такое, в самом деле? Ведь позавчера это были блистательные ботинки без каких бы то ни было признаков болезни?

Но Гоголь был безмолвен и печален на своем постаменте.

*

За ботинки я отдал 35 рублей.

*

Подвязки дамские под названием "Ле жартьер", за 4 с полтиной, и они рассыпались через две недели.

*

Галоши прослужили два с половиной месяца, а с наступлением мокрой погоды служить отказались. Очевидно, это галоши, приспособленные только к сухости. И пока они стояли в передней - были ничего... галоши как галоши. Но лишь только хлынули вешние воды, они заболели и кончились.

*

И я заболел гриппом.

*

Но ведь, кажется, хотел сказать о носках. Нет. Не буду я о носках говорить ничего, чтобы не получить дополнение к гриппу еще развитие желчи. Не буду.

*

Достаточно. В углу висит белка. Я ее, лысой дряни, - кредитный раб. В шкафу брюки, блестящие на том же месте, где, при сидении, они соприкасались со стулом, на гвозде галстух с бахромой, на столе венские сосиски. На постели моя жена, откушавшая венских сосисков, а после них иноземцевых капель... Довольно.

Пора, пора нам заговорить полным голосом о качестве нашей продукции.

Вечерний выпуск "Красной газеты", (Ленинград), 15 мая 1926г.

БУБНОВАЯ ИСТОРИЯ

1. СОН И ГОСБАНК

Мохрикову в номере гостиницы приснился сон - громаднейший бубновый туз на ножках и с лентами на груди, на которых были написаны отвратительные лозунги: "Кончил дело - гуляй смело!" и "Туберкулезные, не глотайте мокроту!"

- Какая смешная пакость! Тьфу! - молвил Мохриков и очнулся. Бодро оделся, взял портфель и отправился в Госбанк. В Госбанке Мохриков мыкался часа два и вышел из него, имея в портфеле девять тысяч рублей.

Человек, получивший деньги, хотя бы и казенные, чувствует себя совершенно особенным образом. Мохрикову показалось, что он стал выше ростом на Кузнецком мосту.

- Не толкайтесь, гражданин, - сурово и вежливо сказал Мохриков и даже хотел прибавить: - у меня девять тысяч в портфеле, - но потом раздумал.

А на Кузнецком кипело, как в чайнике. Ежесекундно пролетали мягкие машины, в витринах сверкало, переливалось, лоснилось, и сам Мохриков отражался в них на ходу с портфелем то прямо, то кверху ногами.

- Упоительный городишко Москва, - начал размышлять Мохриков, - прямо элегантный город!

Сладостные и преступные мечтания вдруг пузырями закипели в мозгу Мохрикова:

- Вообразите себе, дорогие товарищи... вдруг сгорает Госбанк! Гм... Как сгорает? Очень просто, разве он несгораемый? Приезжают команды, пожарные тушат. Только шиш с маслом - не потушишь, если как следует загорит! И вот вообразите: все сгорело к чертовой матери - бухгалтеры сгорели и ассигновки... И, стало быть, у меня в кармане... Ах, да!.. Ведь аккредитив-то из Ростова-на-Дону? Ах, шут тебя возьми. Ну, ладно, я приезжаю в Ростов-на-Дону, а наш красный директор взял да и помер от разрыва сердца, который аккредитив подписал! И кроме того, опять пожар, и сгорели все исходящие, выходящие, входящие - все ко псам сгорело. Хи-хи! Ищи тогда концов. И вот в кармане у меня беспризорных девять тысяч. Хи-хи! Ах, если б знал наш красный директор, о чем мечтает Мохриков, но он не узнает никогда... Что бы я сделал прежде всего?..

2. ОНА!

...Прежде всего...

Она вынырнула с Петровки. Юбка до колен, клетчатая. Ножки - стройности совершенно неслыханной, в кремовых чулках и лакированных туфельках. На голове сидела шапочка, похожая на цветок колокольчик. Глазки - понятное дело. А рот был малиновый и пылал, как пожар.

"Кончил дело, гуляй смело", - почему-то вспомнил Мохриков сон и подумал: "Дама что надо. Ах, какой город Москва! Прежде всего, если бы сгорел красный директор... Фу! вот талия...

- Пардон! - сказал Мохриков.

- Я на улице не знакомлюсь, - сказала она и гордо сверкнула из-под колокольчика.

- Пардон! - молвил ошеломленный Мохриков, - я ничего!..

- Странная манера, - говорила она, колыхая клетчатыми бедрами, увидеть даму и сейчас же пристать. Вы, вероятно, провинциал?

- Ничего подобного, я из Ростова, сударыня, на Дону. Вы не подумайте, чтобы я был какая-нибудь сволочь. Я - инкассатор.

- Красивая фамилия, - сказала она.

- Пардон, - отозвался Мохриков сладким голосом, - это должность моя такая: инкассатор из Ростова-на-Дону.

Фамилия же моя Мохриков, позвольте представиться. Я из литовских дворян. Основная моя фамилия, предки когда-то носили - Мохр. Я даже в гимназии учился.

- На Мопр похоже, - сказала она.

- Помилуйте! Хи-хи!

А что значит "инкассатор"?

- Ответственная должность, мадам. Деньги получаю в банках по девять, по двенадцать тысяч и даже больше. Тяжело и трудно, но ничего. Облечен доверием...

"Говорил я себе, чтобы штаны в полоску купить. Разве можно в таких штанах с дамой разговаривать на Кузнецком? Срам!"

- Скажите, пожалуйста: деньги? Это интересно!

- Да-с, хи-хи! Что деньги! Деньги - тлен!

- А вы женаты?

- Нет, а вы такие молодые, мадам, и одинокие, как...