Пётр отпустил голову королевы и ждал того, что приготовлено по протоколу. Но протокола не было. После 1713 года гофмаршала и главного казначея, главного герольдмейстера, главного церемониймейстера и других придворных льстецов уволили, и план мероприятий для гостей король составлял вместе со своими офицерами. На кухне королевский кухенмейстер, старший повар, командовал сокращённой бригадой поваров — то, чем питался король и его семьи, могли приготовить даже в крестьянских домах.

— Поездка была долгой, — сказал Фридрих Вильгельм, — и вы, наверное, устали? Хотите отдохнуть? Я провожу вас в ваши покои. О вашей прислуге также позаботятся. Или выпьем сначала по бокалу?

— Выпьем! — Пётр I потёр руками. — И выкурим по трубке. Я взял с собой голландские фарфоровые трубки. — Он дернулся, энергично махнул и, как всегда, тотчас появился арап Ганнибал со шкатулкой в руках. — Пойдёмте…

Они остались вдвоем в скромно обставленном кабинете короля с обтянутыми белой тканью стенами, без единого ковра или гобелена — Ганнибал сразу вышел, а любимому карлику Левону не разрешили заходить в комнату, поэтому он сидел на полу за дверью. Выглядел он как большая жаба в одежде.

Пётр огляделся и несколько раз кивнул.

— Как и у меня. К чему роскошь? Конечно, в Москве есть великолепный Кремль, дворцы в Петербурге, красивее Версаля, замки в летней резиденции Царское село, построенные лучшими в мире мастерами, расписанные лучшими художниками, украшенные лучшими скульпторами и серебряных дел мастерами, именно так должно быть у царей, но я, мой дорогой друг, предпочитаю жить в большом деревянном доме, а не среди шёлка, парчи и пурпура.

Он подошёл к столу, на который Ганнибал поставил шкатулку, открыл замок, поднял крышку и позволил Фридриху Вильгельму заглянуть внутрь. На зеленом бархате лежали фарфоровые трубки разной формы и длины, прямые и изогнутые. Снаружи трубки были расписаны, чаши набиты табаком, рядом лежала лучина для розжига.

— Я живу в маленькой комнате с прочной мебелью и сплю на жёсткой кровати, как и вы. — Петр выбрал одну трубку, потом взял из бархатного зажима другую, изогнутую, и протянул её королю. — Возьмите эту. Это самая лучшая. Она охлаждает дым, чтобы он не обжигал горло.

— Сейчас узнаем. — Фридрих Вильгельм с довольным выражением смело взял трубку, хотя мундштук был сильно закопчён и выглядел не совсем чистым. — Что будем пить?

— Что обычно пьёте вы, король Пруссии.

— Густое, терпкое пиво.

— Неужели? — Пётр скривился. Резкая судорога пробежала по его лицу, исказив гримасой, голова дёрнулась взад-вперёд, крепкое тело немного согнулось, глаза расширились. Приступ был коротким, но увидевший его посторонний человек испугался бы до смерти. Король не испугался, поскольку знал о внезапно наступающей судороге, от которой Петр страдал с детства и не поддающейся лечению.

Царь вытащил из кармана заляпанного жилета янтарную табакерку, достал неё щепотку порошка и с трудом проглотил его.

— Это единственное, что помогает, — сказал он и закрыл табакерку. — Один шаман приготовил. Порошок из желудка и крыльев сороки. Все врачи — идиоты. Если бы я нашёл того, кто меня излечит, он стал бы самым богатым человеком в мире. Выпьем токайского?

Король подошёл к двери, открыл её, наткнулся на сидящего на корточках карлика Левона и приказал ожидающим лакеям:

— Токайского!

Он вернулся в комнату, показал Петру на его трость и стукнул своей буковой по паркету.

— Интересная у вас трость, — сказал Фридрих Вильгельм. — Прекрасная вещь.

— Как часть меня самого. — Пётр взмахнул тростью в воздухе. Шелест слабого ветерка долетел до короля. — Хороший испанский тростник. А набалдашник из слоновой кости я вырезал сам. Свою трость я называю дубиной. Человек — странное существо. Его надо наказывать, иначе он станет ленивым и глупым! Вы видели моего арапа Ганнибала? Я люблю его. Когда он ко мне попал, ему было одиннадцать лет, мой посол Толстой купил его в Константинополе и подарил мне. Я его крестил и воспитал, он обучился токарному ремеслу, спит в моей мастерской и везде меня сопровождает. Но раз в неделю я колочу его этой дубиной. Нет, не потому, что он этого заслужил, я бью его из любви. Это награда.

Он опять достал янтарную табакерку, взял немного порошка и посмотрел на резной камень.

— Солнечный камень, — сказал он задумчиво. Золото Балтики.

— Золото Пруссии, царь Пётр. — Это прозвучало гордо и уверенно. Любая дискуссия на эту тему не имела смысла.

— Ваш отец во время моего последнего посещения показывал здесь, во дворце, комнату полностью из янтаря.

— На четвёртом этаже, угловая комната. Наш кабинет из янтаря. — Фридрих Вильгельм кивнул. — И на эту глупость у него находились деньги. Одиннадцать лет над ней работал мастер по янтарю. Одиннадцать лет вкладывали деньги в роскошь, созданную не для жизни. В 1712 году отец установил её здесь, в городском дворце.

— В этот год я её и увидел. На пути к моей армии в Померании…

— Я это хорошо помню. Тогда устроили большой праздник. Отцовская фаворитка, зеленоглазая и рыжая графиня Кольбе фон Вартенберг, я её называл великой распутницей, понравилась и вам. Её декольте было таким глубоким, что открывало почти всю грудь. Правильно? Ох уж эти Вартенберги. Была такая городская девушка, барышня Кати Риккерс, которую мой отец выдал замуж за этого болвана Вартенберга. Знаете, что она сделала? Пришла ко мне, потрясла грудью и задницей и предложила лечь с ней в постель. А мне в это время было всего четырнадцать.

Царь громко рассмеялся и ударил тростью по столу.

— В четырнадцать лет и отказаться от пылкой красотки! Мой дорогой Фридрих Вильгельм, в четырнадцать я уже начал счёт своим возлюбленным! Придворные дамы, горничные, служанки, жёны министров, князей и доярки… от меня никто не убежал. Напротив, они все этого хотели. Вы многое упустили, кузен.

— Я счастлив с моей Фикхен, — сдержанно произнес король и поменял тему. — Вам понравилась Янтарная комната?

— Это неповторимое произведение искусства! Целая комната из слёз солнца, как говорят славяне. Разве есть что-нибудь прекраснее? Я ещё не видел ничего, что могло бы сравниться с этой комнатой.

— Хотите осмотреть её ещё раз?

— Она ещё здесь?

— Туда никто не ходит. Мне тоже не нравится туда заходить, я сержусь, когда вижу отцовскую страсть к пустым тратам. — Король зажал трость под мышкой, опять направился к двери, открыл её и махнул ожидающему лакею.

— Подойди! — приказал он, и когда лакей подбежал, выхватил буковую трость из-под мышки и ударил его. — Где токайское? — властно закричал он. — Подойти, каналья! Ближе! Я что, должен за тобой бегать с тростью?! Ты должен стоять так, чтобы я мог достать тебя, только подняв руку!

Карлик Левон кубарем откатился в сторону и посмотрел на своего царя и его трость. Он тоже ударит? Два раза взмахнет государь дубиной и... настанут новые времена.

— Давайте посмотрим Янтарную комнату, Пётр, — довольно сказал Фридрих Вильгельм. Он ещё раз стукнул взвывшего лакея по спине. — Дорога свободна. Пойдёмте на четвёртый этаж.

Ругань и удары короля смели всех из коридора и лестницы. Фридрих и Петр дошли до угловой комнаты, король открыл дверь, и Петр вошёл в удивительную комнату.

Солнце светило через два угловых окна, одно из которых выходило в декоративный парк, а второе — на площадь перед дворцом. Петр замер, как будто ослеплённый золотистыми оттенками янтаря, этим сиянием пойманного солнца, мерцанием лучей, отраженных от мозаики и фигур, розеток и растительных орнаментов, от выразительных скульптурных портретов и восьми посмертных масок. Царь рассматривал одну панель за другой.

Хотя сам царь жил скромно, он был одержим искусством, пытаясь превратить свой любимый Петербург в самый красивый город западного мира. Уже в 1714 году, через два года после того, как он первый раз любовался Янтарной комнатой, он основал в Петербурге Кунсткамеру и издал указ повсюду собирать произведения искусства и разные редкости и доставлять их в Кунсткамеру. В Эрмитаж свозились необъятные сокровища.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: