Гудериан оставался спокойным.

— В соответствии с самыми свежими данными будет ошибкой перебрасывать войска с Восточного фронта на Западный.

— Ошибкой?! — Голос Гитлера зазвенел еще громче. — Вы обвиняете в ошибке меня?! Кейтель, вы слышали?! — Затем последовал приступ бешенства, которого все боялись и против которого больше не имело смысла бороться. — Не учите меня, Гудериан! — закричал Гитлер. — Я пять лет руковожу немецкими войсками на поле боя и за это время получил такой практический опыт, который господа из Генштаба никогда не получат. Я в курсе всего лучше вас!

Бывший ефрейтор расшумелся,и генералы опустили головы. Лишь на Гудериана это не произвело впечатления. Он подождал, когда Гитлер умолкнет, чтобы набрать в лёгкие новую порцию воздуха, и спокойно продолжил читать бумагу:

— Из абвера, из отдела иностранных армий востока, получено сообщение, что русские в середине января готовят общее наступление по трём направлениям: на Восточную Пруссию, на Вислу и на Украину. То есть по общему фронту нашей группы войск «Центр» и «А». Русские по пехоте превосходят наши войска в одиннадцать раз, по танкам — в семь раз и в двадцать раз по артиллерии… — Гудериан сделал небольшую паузу, чтобы обратить внимание на следующее предложение, — а превосходство русской авиации не подлежит сомнению! — Это был пинок в сторону рейхмаршала Геринга, но он на этом совещании не присутствовал. — В цифрах, мой фюрер, положение выглядит следующим образом: на Восточном фронте протяжённостью тысячу двести километров, от Балтийского моря до озера Балатон в Венгрии, в нашем распоряжении имеется сто сорок пять дивизий, боевых групп и бригад, к этому можно добавить шестнадцать подвижных подразделений, двенадцать танковых дивизий и триста восемнадцать танков, шестьсот шестнадцать артиллеристских орудий и семьсот девяносто три противотанковых пушки. В районе группы «А», как сообщает генерал-полковник Гарпе, на фронте протяжённостью семьсот километров на один километр приходится сто тридцать семь пехотинцев. Красная армия может на километр фронта выставить полторы тысячи пехотинцев. Резервы генерал-полковника Гарпе состоят лишь из четырёх танковых дивизий, одной мотопехотной дивизии и одной механизированной боевой группы в составе бригады. Это остатки разбитой Десятой танковой дивизии.

Гудериан замолчал и посмотрел на Гитлера. Лицо фюрера было безучастным и неподвижным, похожим на маску. Опираясь на обе руки, он неотрывно смотрел на лежащую перед ним карту, как будто ничего не слышал, его мысли витали где-то далеко. Он стоял молча и неподвижно. Гудериан нанёс последний удар.

— Мой фюрер, абвер в связи с этим сообщает: нашим ослабленным подразделениям со стороны советского Восточного фронта противостоят пятьдесят пять хорошо оснащённых армий, шесть танковых армий, тридцать пять танковых и механизированных корпусов и шесть миллионов двести восемьдесят девять тысяч солдат. Шесть миллионов, фюрер! Советские подразделения имеют в своём распоряжении сто пятнацадцать тысяч орудий, пятнадцать тысяч танков и самоходных орудий, сто пятьдесят восемь тысяч автомобилей. Количество реактивных установок «Катюша», которые у нас называют «Сталинским оргáном», не указано...

Имя Сталина вывело Гитлера из прострации. Его голова вздрогнула, откинулась назад, он поднял руки и прижал их к груди.

— Цифры! — закричал он. — Цифры! Ничего, кроме цифр. Немецкий солдат в десять раз сильнее русского! У нас есть «Тигры», «Пантеры» и «Королевские тигры». У нас есть новая штурмовая винтовка 44, лучшие автоматы в мире — МГ-42. Есть штурмовые орудия и героизм немецкого солдата, который знает, что должен защитить свою страну, жену и детей, матерей, отцов и будущее рейха! А что такое цифры?! И вообще, откуда вы их взяли, Гудериан?!

— Из отдела абвера «Иностранные армии востока», мой фюрер. Сообщение составлено генералом Геленом!

— Гелен! Гелен! Опять этот нытик! Жонглирует своими утопиями! Я скажу вам, как отношусь к этим цифрам: это самый большой обман со времён Чингисхана! Как можно обращать внимание на эту глупость? Принимать за правду? И Гелен попадает на этом впросак! А я, Гудериан, не попадаю! Но скажите, что вы предлагаете?

— Освободить Курляндию и открыть котёл, в котором находится группа армий «Север», создать оборонительные рубежи в районе Литцманнштадта и Гогензальца, усилить Восточный фронт от Восточной Пруссии до Украины, перебросив туда подразделения из Норвегии и Западного фронта, спрямить дугу фронта между Радомом и Кильце. Советское наступление имеет целью взять в клещи и окружить Восточную Пруссию, Польшу и Померанию.

— Это сказал Гелен?! — закричал Гитлер.

— Об этом говорит обстановка, мой фюрер.

— Нет! Нет! Нет! — Гитлер топнул сапогом, его лицо задрожало, а глаза заполыхали яростью, но генералы к этому уже привыкли. Только Кейтель сердито посмотрел на Гудериана. — Вы все не знаете правду! Восточный фронт держится! На Западном фронте нужно сделать заслон! На Западном! Ни один солдат не сдвинется с Западного фронта! Я что, единственный, кто правильно оценивает обстановку?!

— Как прикажете, мой фюрер. — Гудериан положил документы в папку, отдал честь нацистским приветствием и вышел. Он был единственным начальником Генерального штаба, который осмеливался говорить Гитлеру правду.

Сообщение вермахта от 10 января 1945 года было коротким:

«На Восточном фронте важных событий не произошло».

Такой была обстановка, когда Яна Петровна вышла из городской больницы, чтобы встретиться с Михаилом Вахтером. Старшей медсестре Вильгельми она сказала, что хочет ещё раз посмотреть фильм Файта Харлана «Кольберг» с несравненным Хорстом Каспаром в роли Гнейзенау и актёром Генрихом Георге.

Вахтер теперь жил в подвале вытянутого северного флигеля Кёнигсбергского замка, рядом с подвальными помещениями ресторана «Кровавый суд». Эти помещения арендовал винный оптовый торговец Давид Шиндельмайсер, перестроил их и ресторан прославился во всей Европе. Раньше подвалы служили рыцарскому ордену тюрьмой, судом, камерой пыток и местом казни, о чём и напоминало название «Кровавый суд». Шиндельмайсер превратил их в ресторан, которому отдавало предпочтение восточнопрусское дворянство, у помещиков здесь были постоянные комнаты, со всех стран сюда приезжали путешественники, чтобы с тихим ужасом поесть и выпить в этих подвалах, где когда-то люди кричали от пыток, когда на дыбе им вырывали суставы. Гауляйтер Кох с удовольствием заходил в «Кровавый суд», пил крепкое красное вино и произносил напыщенные речи.

Замок Кёнигсберг… больше не существовал.

Всё началось с того, что весной 1944 года на третьем этаже произошёл пожар. Там Кох вместе с генерал-фельдмаршалом фон Кюхлером открыл выставку антисоветской пропаганды. Образ славянского «недочеловека» должен прочно укорениться в головах немцев. И хотя замок днём и ночью охраняли солдатаы, а при нём даже имелась пожарная часть, проверяющая все внутренние помещения замка, неизвестному противнику нацизма удалось сразу после открытия выставки сжечь её.

Кох бушевал. Он сразу позаботился о том, чтобы охрану немедленно отправили на фронт, вызвал к себе директора музея доктора Финдлинга, Михаила Вахтера и коменданта города.

— Это безобразие! — кричал Кох. — На моих глазах в охраняемом замке резвятся террористы! Но клянусь, теперь будем разговаривать другим тоном! Теперь они спляшут под мою дудку!

После часа ругани комендант удручённо вышел из кабинета гауляйтера. Доктор Финдлинг и Вахтер остались и ждали, пока Кох погасит свой гнев хорошим глотком коньяка.

Пожар, начавшийся на третьем этаже, не повредил собрание картин и Янтарную комнату этажом выше. Когда Кох, сразу после пожара вместе с Финдлингом и Вахтером осматривал эти помещения, то увидел лишь белый налёт на стенах. Вахтер во время пожара, как всегда, находился в Янтарной комнате, надышался дымом и теперь сильно кашлял.

— Этот налёт можно легко стереть, гауляйтер, — сказал он и потёр рукавом мозаику. — Это следы от дыма. Как нам повезло.