Смеются морячки, черти полосатые, весёлые, а я действительно слышу, будто трактора идут. Немецкие танки...

И тут моя Авдотья в большой колокол ударила.

«Ну-ка помоги! — закричал на меня командир, и — своим морякам: — Скорее, ребята, скорее. Нельзя допустить, чтобы они тут прорвались...»

Прикатили мы пушку на гору. А с горы вся долина как на ладони: слева Вёрда течёт, за ней — луг, по которому идёт дорога, а ещё чуть левее — низина вроде поймы — там когда-то две речки текли — Всерда и Валеда, но со временем они высохли, и монахи в свою бытность на том месте брали глину, чтобы лепить горшки на продажу. Вот, стало быть, по этой низине и должны пойти фашистские танки...

Летит звон и летит! Я кричу Авдотье: «Хватит греметь, слазь с колокольни да беги в избу к ребятишкам, сейчас стрелять зачнём».

Из церкви сам поп Василий вышел. Увидел, что я у орудий вожусь, помогаю морякам их устанавливать, закрестился, замахал руками: «Свят, свят, ты зачем, Силуян, эти бесовские орудья сюда прикатил?» А командир и говорит: «Святой отец, сейчас увидишь зачем!»

Тут и танки попёрли. И начали морячки сверху-то по ним колошматить. Смотрю, и поп Василий рясу засучил, за лопату взялся, кидает землю и приговаривает: «Ах вражина окаянный! Ах вражина!»

Вдруг один танк как плюхнет из ствола по звоннице: рухнул большой колокол и покатился гремя под гору. «Ах ты, бес! — кричит поп Василий. — Силуян, подноси снаряд, чтоб командир этому льву рыкающему быстрее глотку заткнул. Какой колокол был, какой колокол!..»

И после одного из выстрелов окутался танк чёрным дымом. Но тут подошли ещё несколько, расположились под горой и стволы направили в нашу сторону... Потом перед глазами возник какой-то огонь и будто подбросило меня куда-то вверх, так, по крайней мере, мне показалось... А очнулся когда, смотрю: куполов церквей как не бывало, пушки разворочены, возле них моряки лежат и поп Василий с ними. Убитые... Побежал я к своему дому, который сразу за церквами, а от дома одни головешки остались. Под развалинами свою Авдотью нашёл с малыми ребятами. Все трое бездыханными лежали...

Тут вскорости морская пехота выбила фашистов из Скопина. Пошёл я к военкому и попросился на фронт. До Берлина дошёл...

А после войны где я только не был! Поносило по свету меня. Да под старость вот приехал сюда, поближе к своим детям и жене Авдотье. Может, на Дмитриевой горе и меня захоронят...

   — Рано ещё о смерти-то говорить, Силуян Петрович! — сказал я и снова пододвинул старику миску с огурцами.

   — Эка рано?! — воскликнул Силуян. — Мне ведь уже семьдесят семь стукнуло...

Я подивился искренне: не по летам крепок был Белояров.

   — Да чего уж там... Вижу, что-то тебя другое интересует. Спрашивай — отвечу.

   — Силуян Петрович, — оживился я, — тут у нас в деревне один человек жил, Владимир Иванович Терешин, и тоже старину любил. Так вот он утверждал, что когда-то в монастыре посох Пересвета хранился.

   — Монаха из Троице-Сергиевой лавры?.. Того, который князя Дмитрия на Рясское поле водил, а потом на Куликово и там с ордынцем Челубеем бился?.. Как же — был посох... Только где он сейчас — не знаю...

   — Значит, был... А почему вы говорите, что водил Пересвет московского князя на Рясское поле и Куликово? И когда в таком случае?..

   — От монахов я предание слышал, что был князь Дмитрий на Рясском поле и на Дмитриевой горе зимой, это значит за полгода до Куликовской битвы, и проводником при нём состоял чернец Пересвет... Монахи дороги в ту пору хорошо знали. Между собой водились, друг к другу ходили и ездили.

Знал Дмитрий, что пойдёт воевать Москву бывший темник[4], чтобы отомстить за поражение на Боже. А ходила Орда на Москву со стороны мордовской земли по Волге и Оке. Батый так ходил, и Бегич. Батый дошёл и разорил её, а Бегич не смог, потому что встретил войско, не дойдя до Москвы, и вынужден был принять бой. Дмитрий — князь московский — понял в своё время, что бить врага надо подальше от своих мест, не сидеть сиднем во граде и ждать, когда он в собственном твоём доме погром учинит, а выходить навстречу и бой давать там, где самому выгодно... Вот поэтому и водил Пересвет Дмитрия на Рясское поле, это на случай, если Мамай поведёт свои войска по Волге и Оке... Ведь Рясское поле, точь-в-точь как Куликово, реками огорожено да ещё и болотами: потому ордынской коннице здесь не развернуться, и не сможет она обжать полки русские... А Мамай — вражина — на Москву по Дону пошёл, для битвы с ним, значит, Куликово поле сгодилось...

   — Пусть так, Силуян Петрович, — пытался я возражать. — Когда московские полки находились на Воже, им не надо было опасаться Рязани, а ведь если на Рясское идти, то Олег Иванович за спиной окажется... А он Мамаю был союзник!

   — Какой он был союзник — время показало... Не привёл же он свою рать на Куликово поле и не сражался против русских. Это раз. Выдал же потом московский князь Дмитрий свою дочь Софью за его сына Фёдора? Выдал. Это два. А в-третьих, окажись Олег Иванович в тылу у русских, вряд ли он посмел бы в спину ударить — на всю Русь замахнуться, — на это ещё решиться надо!.. А вообще-то, может, и найдутся такие факты, которые докажут, что рязанский князь Олег Иванович и предателем-то не был... Вникай, парень, в историю, вникай!..

   — Но разве не мог московский князь в таком случае положиться на свои дозоры, на свою разведку и не ходить самому на Рясское и Куликово поля ещё за полгода до битвы, как утверждали ваши монахи, и не рисковать? — старался я допытаться до сути.

   — Почему не мог? Мог. Только ты мне покажи того полководца, который бы не захотел своими глазами увидеть место будущего сражения и который бы досконально не изучил его... Вижу, сомневаешься. Боишься... А ты пиши, не бойся. Не раз ведь такое случалось, когда легенда былью оказывалась... Дело даже не в том, был ли князь московский на Рясском поле и Куликовом или не был. Главное-то — посох. Посох Пересвета! Который через века прошёл... В нём, мил человек, в этом посохе, и заложен смысл великий. С первых побед над Ордой Русь началась... С посоха Пересветова...

   — Хорошо это, Силуян Петрович. Только посох-то где? Сами говорите — был... Да следы его затерялись.

   — Отыщутся... Непременно отыщутся! — убеждённо сказал Белояров. — Да, вот ещё что... Ты упомянул Володю Терешина. Знал и я его хорошо, мы дружили, часто и подолгу, сидя на завалинке его избы или же у моей землянки в лесу, куда он приходил с ружьишком, размышляли над вопросами: «Откуда ты, человек?.. Для чего пришёл в этот мир?..» Одни приходят с добром, другие... Есть люди от Бога, а другие-то от самого дьявола... Смеёшься?.. Мол, в тех и в тех всего понемногу. Нет, брат. Я ведь имею в виду людей больших, от которых зависят судьбы целых народов, и ставлю первых и вторых в один ряд... Сергий Радонежский, Дмитрий Донской, Мамай, Батый, Чингисхан, наконец. И чтобы понять их, мало изучить время, в котором они жили... А вникнуть надобно поглубже. Хороший хозяин, которому нужно принести в дом полное ведро чистой воды, опускает его почти на самое дно колодца...

   — Хорошо, Силуян Петрович, попробую и я своё ведро опустить почти на самое дно...

Вернувшись в Москву и поработав в архивах, стал упрекать себя за хвастовство... «А ты пиши, не. бойся...» — говорил Клешнятый. «Да не боюсь, Силуян Петрович, — спорил с ним мысленно. — Только о том времени уже давно всё писано и переписано...»

Но в Рязанском краеведческом музее я обнаружил в запасниках под инвентарным номером 3888 посох Пересвета, и тогда начали отпадать сомнения. И отпали они совсем, когда в Кракове познакомился с «Сокровенным сказанием», или «Тайной историей монголов», которая заставила меня по-новому осмыслить тему ордынского нашествия на Русь... Может быть, поэтому эта тайная история монголов никогда не переводилась на русский язык.

Мы привыкли под словом «ордынцы» подразумевать татар и всегда считали Мамая выходцем из монголов. А это не так. Мамай являлся прямым потомком татар, кочевавших на границе Китая и Монголии и наголову разбитых Темучином, будущим Чингисханом.