Наступило молчание. Элиот облегченно вздохнул: кажется, пронесло. Обнаружилось вдруг, что горло его сухое и жесткое, словно наждак; жутко захотелось пить. Элиот робко покосился на кружку с пивом, но так к ней и не притронулся: он боялся разбить это молчание, хрупкое, как хрусталь. Очевидно, то же чувство в этот миг владело всеми, кто находился в харчевне. И случилось так, что первым, кто осмелился нарушить эту тишину, оказался Мыш - именно тогда, когда она становилась уже невыносимой.

  -Знатно пел премудрый лекарь - аж во рту сладко стало! - проговорил он, почесывая, пятерней кадык, - Слышь-ко, кум Ойр а почто твоя дочурка померла? спросил он вдруг у одного из рыбаков.

  -Так это... кхе... ты же сам знаешь, Мыш... кхе... Глотошная, то есть... покашливая от смущения, ответил рыбак.

  -Глотошная... - протянул Мыш задумчиво, - Скарлатина по-научному. А где же, кум Ойр, были тогда все лекари мира с их знаниями? Где, кум?

  Кум Ойр пожал плечами и вопросительно уставился на Мыша. Но Мыш и не нуждался в ответе: он уже был у него готов:

  -Кофей пили, да пряником закусывали, вот что они делали! Они никогда не пойдут к твоей жене, кум Лотти, и к твоей старой мамаше, кум Скьяльди! Потому что у вас нет таких денег, ребятушки! Нет - и всё тут! Денежки счет любят, а премудрые лекари - те любят денежки! Они пойдут к толстопузому купцу, которого пучит с обжорства, да к богатой вдовушке, у которой от безделья между ног свербит. Знания! Кому они нужны, твои знания, ежели без денег? Такому бедолгае одна дорога - в больницу!

  Мыш окончательно растерял последние остатки напускного шутовства. Теперь он был - вдохновенный обвинитель, трепещущий от сознания собственной исключительности и за то получивший право судить. И казнить. Толпа рыбаков снова заворочалась. Элиот с ужасом подумал, как же всё-таки легко увлечь этих людей за собой! Только что они были на стороне мастера Годара - и вот уже идут вслед за Мышем. Но теперь-то он был готов, теперь он им учителя просто так не отдаст! Если потребуется - будет драться, и берегись тогда, кум Лотти грабенского ножа с широким лезвием!

  -Неправда! - загремел голос мастера Годара, перекрывая поднявшийся шум, - Никогда не брал я денег с бедняков! С богатых людей брал, потому что медицина - искусство затратное, но никогда не отказывал я в помощи тому, у кого не было чем заплатить!

  Но ничто уже не могло остановить разбушевавшихся рыбаков.

  -В навозную кучу его! - крикнул чей-то пьяный голос, - Подольников этих!

  Элиот вскочил, закрывая собой учителя. Но Лотти даже не взглянув, походя отпихнул его и приступил к мастеру Годару.

  -Лечи меня! - взревел он, взяв его за грудки, - Лечи, как есть, лекарь, раз ты такой умный! А не то, клянусь, морскими ветрами, я разобью тебе голову об этот стол, и пропадай тогда всё пропадом!

  -Да какой он лекарь! - выскочил вперед Мыш, - Одно слово - самозванец!

  Ничего не видя вокруг, бросился Элиот на Лотти, и вторично полетел в угол, сбитый с ног. В голове шумело, на скуле расплывался багровый синяк. Как сквозь туман видел Элиот стражников, ворвавшихся в харчевню; видел, как вяжут они ревущего Лотти и оборвыша Мыша; видел, как мастер Годар, прижимая руку к сердцу, что-то объясняет капитану, а тот угрюмо слушает и мотает отрицательно головой. Потом стражники ушли, и мастер Годар повернулся к Элиоту:

  -Вставай, горе-воин, - сказал он со вздохом, и когда Элиот кое-как поднялся, добавил, ни к кому особо не обращаясь, - Глупо всё это. Как-то неважно мы с тобой начинаем в Кравене, а, юноша?

  По большому счету, ничего особенного и не случилось. Элиоту много раз доводилось участвовать в драках беспризорников, подчас, очень жестоких, и какой-то там синяк под глазом его смутить не мог. Куда хуже голодать неделю напролет - и только когда костлявая возьмет за горло, ехидно ухмыляясь, поймешь ты, что такое настоящая беда. В сравнении с этим быть поколоченным - ничто. Но он видел, что учитель его подавлен: медленно и мучительно перемалывал он в жерновах души своей эту злосчастную потасовку. О чем он печалится? Ведь всё случилось так, как должно было случиться: зачинщики схвачены и сидят теперь в вонючем колодце, а они, честные гости, следуют по своим делам, а не валяются с пробитыми головами на каком-нибудь пустыре. Ох, нечасто такое бывает, чтобы всем воздалось по делам их...

  Они медленно брели по кривым улочкам Кравена, и мастер Годар ничего вокруг себя не видел. Как и в тот раз, после визита к Портуазу... Если бы не ученик, его учителя вместе с тяжкими думами занесло бы черт знает куда! Но стараниями Элиота они оба через полчаса блужданий, всё же оказались перед воротами больницы, в которой мастеру Годару предстояло держать экзамен.

  Здание больницы поражало своей ветхостью. Было оно - сам святой Йоб, снедаемый всеми мыслимыми и немыслимыми болячкакми. Известковый фундамент от сырости взялся густым мхом и во многих местах раскрошился, а деревянная крыша наоборот, рассохлась под солнечными лучами, и сквозь щели валил белый дым больницу топили по-черному. Правда, кое-где видны были следы ремонта, но зато такие, что глядя на них, невольно думалось: лучше бы этот ремонт не затевали вовсе. Кое-как прибитая к воротам вывеска покосилась, и на ней, омытой бесчисленными дождями, еле угадывался контур красного креста. У города никогда не было денег на свою больницу: финансирование осуществлялось по остаточному принципу, и вспоминали о ней лишь в дни больших эпидемий. "Хочешь умереть быстро, качественно и дешево - ступай в больницу" - шутили кравники, и это была сущая правда. Впрочем, лет тридцать назад Дети Ангеловы взяли ее под свою опеку, и дело, вроде бы пошло на лад, но... Но тут как раз грянуло Великое Избиение Детей, памятное кравенским старожилам морем вина и крови, и больница вернулась в прежнее свое состояние. Снова пациентов стали кормить гнилой брюквой и лечить обертыванием в мокрые простыни, и снова, как встарь, стали эти самые пациенты покидать больницу ногами вперед. Для каждого из кравенских эскулапов работа здесь означала отбывание тяжкой трудовой повинности - один день в неделю любой медик должен был отдать служению городу и тем его гражданам, которые не имели денег. Не трудно догадаться, что долг этот выполнялся из рук вон плохо, так что неимущие ничего не выиграли из такой благотворительности. Зато Гильдия медиков экономила немалые средства на том, что все собрания и торжества, все экзамены и внутренние судилища происходили здесь же, в стенах больницы.

  У больничных ворот, их окликнули:

  -Постойте! Постойте, милейший...э-э... лекарь...

  Учитель и ученик как по команде повернули шеи. К ним, через разлившуюся на дороге безбрежную лужу пробирались двое: один - Сильво Персон, городской голова собственной персоной, другой - незнакомый бородатый купец с очень бледным лицом. Персон шлепал по воде с кнутом в руках, подобрав полы сюртука, словно простой зеленщик, и ничего не было в нем, что бы напоминало о его высоком звании. На том берегу лужи остановился открытый возок с впряженной в него грустной кобылой. Кучера в возке не было, и Элиот решил, что голова человек сумасбродный, раз уж он, не считаясь с положением, правит лошадью сам.

  Сильво Персон между тем перебрался через лужу, и теперь знакомил мастера Годара с купцом. Купца звали Рон Стабаккер. И у этого Рона Стабаккера, определенно, было дело к учителю, но он пока молчал. Зато голову было не удержать:

  -Не в обиду вам будет сказано, милейший Рэмод, медиков я и в грош не ставлю. Ни разу за всю мою жизнь эти высоколобые мне не помогли! Когда моя мамаша рожала меня в дорожной повозке, ни одного медика мира не было поблизости, и роды пришлось принимать отцу с водой и кухонным ножом. Когда один кандец проткнул меня своим копьем, где был этот корабельный костолом? Валялся в трюме, зеленый и заблеванный от морской болезни. Наш боцман пользовал меня водкой, и только этим поднял на ноги. Мой радикулит лечит моя жена гусиным жиром, а мою лысину - моя корова своим языком. Моя корова оказалась способнее сотни медиков! Что же вы мне прикажете теперь думать обо всех этих Рюкли, всех этих Уортах и Айяторрах? Но вы - совсем другое дело! Я в людях разбираюсь, и только потому пришел на ваш экзамен. В моем присутствии, будем надеяться, они попридержат свое рвение. Потому что, говорю вам - Кравену нужны хорошие медики. Возьмем хоть ту же больницу... Эй, вы, там, угомонитесь! - этот окрик относился к двум мальчишкам, затеявшим неподалеку дразнить собаку, - Вот возьму сейчас кнут, и надаю по задницам: одному и другому!