*

– Слушай, у матери моей старший брат, дядя Лёша, в Афганистане служил. А брат отчима в плену у чеченских боевиков побывал, чудом выбрался. Так вот, всё нормально с ними – и со здоровьем, и с головой. Ты же таблетки принимаешь, которые тебе выписали? Принимаешь. Ну и всё, не переживай, они обязательно помогут.

Лиза мыла посуду после ужина, деловито снуя от стола к раковине и обратно. Она трудилась уже не уборщицей, а барменом в клубе: прошла курсы. Зарплата была больше, но работа – то в ночную, то в дневную смену. Её диплом педагога лежал в шкафчике вместе с остальными документами.

– А если таблетки не помогут? – Ирина налила воды из кувшина, закинула в рот пилюли и запила.

– Ну, значит, ты сама слишком сильно загоняешься, – улыбнулась Лиза и чмокнула её в макушку. – Просто выбрось всё это из головы, надо жить дальше.

Жить дальше... Наверно, это Ирина и старалась делать. Доучилась, трудилась по специальности, зарабатывая фрилансом. Отремонтированную бабушкину квартиру они снова сдавали, мама выздоровела. Любимая девушка рядом, чего ещё желать? На внешнем слое реальности – всё чудесно, всё, как говорила Лиза, «пучком», но если вглядеться, этот наружный слой сыпался, распадался на кристаллы... А под поверхностью проступало нечто тёмное, вязкое, сковывающее и руки с ногами, и душу, и сердце. И не поймёшь, что это такое. И зачем это всё. Вот стоит стакан. Зачем он стоит? Чтобы Ирина налила в него воды. Зачем вода? Запить таблетки. А таблетки зачем? Чтобы Ирина приняла их и почувствовала себя лучше. Зачем ей чувствовать себя лучше? Чтобы работать и жить. А жить – зачем? Для чего, для кого? Для Лизы? Да, наверно...

Ирина выдохнула, подошла к окну, прислонилась лбом к холодному стеклу. Снова начиналась эта раскалывающая боль, этот топор в черепе. Она зарождалась тупой пульсацией сосудов в мозгу, грозя захватить извилины целиком, как пожар. Замыкание проводки – и пожар. Так, стоп. Не раскисать, не сыпаться. Сгрести себя в кучу. Собрать кристаллы реальности в цельную картинку. Вот так, молодец. Снова всё хорошо. Склеенная жизнь. Лиза работает, они вместе, всё в порядке. Едят, пьют, занимаются любовью. Гуляют, смотрят фильмы, даже смеются. Им хорошо.

Хорошо. Хорошо. Всё супер.

Вчера они с Лизой немного поссорились, но вроде бы всё уладили и помирились. Таблетки уменьшали раздражительность, но у них был побочный эффект – сонливость, это мешало работать, и Ирина старалась их принимать только в крайнем случае.

– Ты как? – Лиза прильнула, обняла сзади, шаловливо «шагала» пальцами по плечу.

– Нормально. – Ирина накрыла её руку ладонью, улыбнулась.

Тёплые губы накрыли её рот, озорные пальчики расстёгивали рубашку, вжикнули молнией джинсов и забрались внутрь. Вот это – хорошо, очень хорошо.

И лежать в обнимку в серебристом пятне лунного света – тоже прекрасно. В такие мгновения кажется, что внешний слой реальности – не из кристаллов-кубиков, а монолит, единый цельный организм. Он живой и правильный. Поймаешь это ощущение – и кайф... Оргазм. Живёшь и дышишь. Чувствуешь Вселенную, а она прорастает в тебя незримыми жилками и питает тебя чем-то светлым и мудрым.

А утром – стук чашек, будничное хлопанье дверец кухонных шкафчиков, заспанно-рассеянное лицо Лизы, брызги в ванной на зеркале... И всё опять распадается на кубические кристаллы, на пиксели. Нет больше никакого жизненного монолита, всё искусственно построено, собрано, как конструктор, склеено из осколков. Написано, как код.

Под руками и коленями – мягкие человеческие тела, человеческие кишки и мозги. Они тоже хотели жить и чувствовать кайф от жизни, но кто-то решил иначе.

– Ир, я на работу. Ты таблетки приняла?

– Нет.

– Прими, пока не забыла.

– Я не хочу, они мозг туманят. Работать невозможно.

– Нельзя пропускать приём, солнышко.

Кружка из-под чая, сброшенная дёрнувшимся локтем Ирины, упала на пол, но чудом не разбилась.

– Мне надо работать, Лиза! А таблетки мне мешают, понимаешь ты это?.. У них побочные эффекты! Потом приму, когда закончу. Всё, иди уже, опоздаешь.

Лиза, вздохнув, вернулась из прихожей на кухню и поставила кружку на сушку для посуды.

– Ир, когда ты пропускаешь таблетки, тебе снятся кошмары. Сама не спишь и мне не даёшь. Ну всё, я пошла. Будь умницей.

Быстрый чмок в щёку, шаги, закрывшаяся дверь. Ирина слышала только звуки одним ухом: сидела, заслонив ладонью глаза. Внешнего слоя реальности совсем не осталось, кристаллы рассыпались, и открылось глубинное нутро – холодное болото, унылый студень. Снова усилием воли выбираться из него, складывать развалившиеся кубики-пиксели – и опять вроде бы жизнь, вроде бы всё на месте. Планета вертится, шумит чайник, тихонько шуршат кулеры системного блока. Глоток чая – и можно работать.

*

А теперь – самое трудное. Пиксели рассыпаются, слова не складываются.

Ирина выглянула в тёмное окно: во дворе, освещённая плафоном у подъездной двери, возле машины стояла та женщина – высокая, с короткой стрижкой, в чёрном кожаном жакете. Из подъезда вышла Лиза. Глухая картинка без аудиодорожки, все звуки – там, внизу, за оконным стеклом. Женщина взяла у Лизы сумку с вещами и чемодан на колёсиках, сложила всё в багажник. Галантно открыла перед ней дверцу, и Лиза, в сером коротком плаще с широким поясом и высоких светлых сапогах, грациозно села. Фонарь у подъезда ласково позолотил крупные завитки её распущенных волос. Машина отъехала, мигнув на прощанье габаритными огнями.

Лиза встретила эту женщину в клубе, где работала – вот и всё, что Ирина знала о разлучнице. Ну и, судя по машине, та была обеспеченной.

Тихо, без скандалов и битья посуды, картинка реальности рассыпалась на пиксели.

А у мамы личная жизнь, похоже, налаживалась: за ней ухаживал респектабельный мужчина – на машине, в костюме с галстуком, в пальто с кашне, в очках. Михаил Викентьевич, чиновник. Конечно, он ничего не знал о мамином прошлом, а она и не собиралась рассказывать. Зачем это уже теперь?

Но разваливалась не только реальность – похоже, и сама Ирина начала распадаться на пиксельные кубики. Сперва это походило на боль от ушиба в лопатке; Ирина грешила на сидячую работу, ложилась больным местом на игольчатый массажёр, но это не помогало. Мучение не проходило ни днём, ни ночью, не уменьшалось ни в каком положении тела – только усиливалось со временем, изматывая её. Обезболивающие лекарства были бесполезны. Пойти к врачу её заставила мама... А вскоре плакала, узнав, что там у Ирины злокачественная опухоль – особый вид рака, поражающий детей и молодых людей.

Ирина почему-то не удивилась, узнав свой диагноз. Он был рядом с ней давно – в том глубинном болоте под поверхностным слоем реальности. Слишком долго она соприкасалась с этой бездной, и та проросла в неё холодными нитями грибницы, сырыми и липкими.

Болезнь выявили на ранней стадии, когда ещё не началось метастазирование, и врачи давали благоприятный прогноз, но высокотехнологичная операция и сопутствующее лечение стоили огромных денег. Так как опухоль поразила лопатку, требовалось её протезирование вместе с плечевым суставом.

– Надо продавать бабушкину квартиру, – вздохнула мама. – Другого выхода нет... Со своей съёмной однушки съезжай и перебирайся домой.

– Мам, у тебя же свадьба на носу, – улыбнулась Ирина.

– Свадьба подождёт, – блеснула мама влажными искорками в глазах. – Пока тебя не вылечим. Михаил Викентьевич всё понимает и согласен ждать, сколько нужно. Кроме того, я после свадьбы перееду к нему, а эта квартира останется тебе. Ир... Почему ты так улыбаешься? Мне жутко...

Эта улыбка, застывшая и веющая морозом, кривила губы Ирины, поселившись в лицевых мышцах, как живое существо. Оно не видело необходимости во всей этой суете с лечением и со спокойным смирением принимало каждый удар, каждый выверт судьбы. К чему, если уже вся душа стала пиксельно-фрагментарная? Задень посильнее – и рассыплется. Непонятно, на чём только она ещё держалась. Отмерли прозрачные жилки, по которым Вселенная питала её тёплой мудростью, чувство монолитности бытия стало недостижимым. Всё кругом состояло из кубиков, которые можно было сложить как угодно – и где правда? Где настоящая, живая и дышащая действительность, а не её сконструированный суррогат? В чём смысл такого существования? В игре в кубики?