«Если я как общественный деятель приношу больше вреда, чем пользы, размышлял он, — то я готов ради отечества вернуться к личной жизни. Но полисмен сказал, что это для меня опасно. Что же мне остается? Не жить ни общественной, ни личной жизнью!»

Эта мысль, мучительная и героическая, так овладела им, что он приехал домой, буквально сходя с ума.

К следующему утру эта мысль окончательно созрела и приобрела такую власть, что никакая сила на свете не могла бы помешать ее осуществлению; и всю ночь мистер Левендер не давал Блинк уснуть: он расхаживал по спальне взад-вперед, обдумывая подробности такого ухода от всего, который бы лучшим образом соответствовал его несчастью. Он с самого начала понял, что отказ от обеих его жизней не имел бы смысла, если бы об этом не узнал весь мир.

«Я смогу преподать урок всем общественным деятелям и частным лицам только в том случае, если совершу поступок столь поразительного свойства, что его нельзя будет не заметить». — И тысячи планов, как муравьи, закопошились в его мозгу.

Однако достойный план пришел ему в голову только с криком первого петуха.

«Осуществление этого плана потребует чрезвычайной предусмотрительности, — думал он, — иначе мне могут помешать или даже остановить меня на полпути, а это было бы и мучительно и нелепо». Идея его была столь возвышенной, что он пролил над нею немало слез и, расхаживая по комнате, не раз останавливался, чтобы увлажненными глазами взглянуть на ничего не подозревавшую Блинк. Весь день он бродил по дому и саду, прощаясь со всем, что было так дорого его сердцу; за завтраком, обедом и ужином он ел и пил даже меньше, чем обычно, ибо был весь поглощен пафосом грядущего самоотречения. Он решил подготовиться к своему последнему деянию ночью, когда храп Джо помешает миссис Петти услышать шум; за ужином он стал прощаться со своей преданной экономкой, но постарался сделать это так тонко, чтобы она не могла догадаться, в чем дело.

— Миссис Петти, — сказал он, вертя в руках ломтик сыра, — бесполезно скрывать от вас, что я скоро отправлюсь в путешествие, и я чувствую, что не могу расстаться с вашими заботами, не выразив вам своей сердечной благодарности. Мне будет недоставать вас, крайне недоставать, то есть, если там, куда я отправлюсь, человеку вообще может чего-нибудь недоставать.

Миссис Петти, мгновенно решившая, что речь идет о ночных носках, ответила:

— Не беспокойтесь, сэр, я про них не забуду. А куда же это вы отправляетесь?

— Гм, — тонко ответил мистер Левендер, — пока все это очень неопределенно; в такое время, как сейчас, когда зацветает липа, на меня находит какое-то беспокойство, и вы можете заметить во мне некоторую перемену. Но что бы ни произошло, я вверяю мою дорогую Блинк вашим заботам. Кормите ее, как меня, и любите ее, как Джо, ведь счастье собаки больше всего зависит от еды и любви.

— Боже милостивый, — сказала миссис Петти, — да вы никак собираетесь надолго? Уж не в Истберн ли?

Услышав это, мистер Левендер вздохнул: к грусти прощального вечера прибавилось воспоминание о месте, где он провел столько счастливых дней.

— Пока я ничего не могу вам сказать, дело в том, что я сам еще не уверен в месте своего назначения. В общем, ни один об… об… общественный деятель, — он произнес эти слова, запинаясь, так как не знал, принадлежит ли теперь к таковым, — ни один общественный деятель не знает, куда он направится завтра. Довлеют дневи планы его.

— Хорошо, сэр, — простодушно проговорила миссис Петти, — но вам нельзя никуда ехать без Джо или без меня, это-то ясно.

Мистер Левендер улыбнулся.

— Дорогая миссис Петти, — пробормотал он, — есть жертвы, которых нельзя требовать даже от самых верных друзей. Однако, — продолжал он с наигранным легкомыслием, — не будем думать об этом по крайней мере до послезавтра, потому что у меня еще много дел.

Зная по опыту, что планы мистера Левендера за два дня неизбежно переменятся, успокоенная миссис Петти слегка покачала головой и направилась к дверям.

— Вы все говорите загадками, — заметила она.

— Я бы хотел повидать Джо, — сказал мистер Левендер, не сводя глаз со своей преданной домоправительницы.

— Сейчас пришлю вам этого красавчика, — пробормотала она и вышла.

Отдав ломтик сыра Блинк — ей достался чуть ли не весь последний ужин хозяина, — мистер Левендер посадил лунную кошечку на плечо и стал нежно гладить своих любимиц.

— Блинк, — сказал он слегка дрожащим голосом, — будь, пожалуйста, добра с лунной кошечкой, когда я уеду, и если я задержусь дольше, чем ты предполагаешь, то не скорби, дорогая. Может быть, когда-нибудь ты присоединишься ко мне, но если даже нам не суждено встретиться вновь, я не хочу мешать твоему второму браку и омрачать твое счастье напоминанием о себе, как это сделал бы жестокий супруг. Будь беспечна, моя дорогая, и не оплакивай своего хозяина.

И он обнял ее и крепко прижал к себе, вдыхая запах ее шерсти, похожий на запах овцы. В это время открылась дверь, и вошел Джо.

— Джо, — решительно начал мистер Левендер, — садитесь и закурите вашу трубку. В буфете бутылка довоенного портвейна. Достаньте ее и выпейте за мое здоровье, да и я сам тоже выпью — это придаст мне смелости. Мы всегда были добрыми друзьями, Джо, — говорил он в то время, как Джо откупоривал бутылку, — у нас были приятные и опасные приключения. Я призвал вас в момент, который когда-нибудь, вероятно, покажется вам торжественным, чтобы пожать вам руку и чтобы продолжить дискуссию об общественных деятелях, которую, как вы помните, мы начали несколько дней назад.

— Ну да, — сказал Джо со своей обычной беззаботностью, — когда я сказал вам, что они нагоняют на меня тоску. Ну, и что, сэр? Разве они написали что-нибудь уж очень зловредное? — Вытаскивая пробку, он поднял глаза на мистера Левендера и, увидев выражение его лица, добавил: — Не принимайте мои слова близко к сердцу, сэр, делайте, что хотите, вам-то общественным деятелем не быть!

Мистеру Левендеру показалось, что эти слова решили его судьбу, и на щеках его проступил слабый румянец.

— Нет, — продолжал Джо, разливая вино, — у вас для этого не хватает нахальства. Вы, вероятно, заметили, сэр, что в наше время грязные пятна на государстве заметны, как никогда. Ваше здоровье!

— Джо, — сказал мистер Левендер, торжественно поднимая бокал, — желаю вам счастья и успехов. Давайте выпьем за те качества, которые делают вас par excellence [19] представителем великого, самого добросердечного в мире народа, который никогда не заботится о завтрашнем дне, никогда не считает себя побитым и редко теряет чувство юмора.

— М-да, — загадочно ответил Джо, полузакрыв зеленоватые глаза и приставляя бокал к красноватому носу. Потом он залпом проглотил содержимое и наполнил бокал опять, мистер Левендер же успел выпить не более капли. — Я ничего не говорю, — продолжал Джо, — есть же общественные деятели, которые приносят пользу, так же, как маленькие люди, которые нас всех кормят, или как настоящий английский джентльмен, который делает свое дело и никогда не кричит об этом. Такому человеку можно верить, вот потому-то он нынче и не в почете; он воспитанный, он добротный товар; а эти нынешние — сырье, выскочки, проходимцы, неведомо откуда взялись — чтоб они там и остались со всеми своими «давай-давай!» и гимнами ненависти.

— Джо, — сказал мистер Левендер, — вы уверены, что это у вас не типичный английский снобизм? По-моему, вы, сами того не желая, преклоняетесь перед словом «джентльмен».

— А почему бы и нет? — ответил Джо, опрокидывая второй бокал. — Для страны было бы неплохо, будь мы все джентльменами, честными, малость глуповатыми и хоть изредка подумывающими о других. — Он снова наполнил бокал мистера Левендера. — Я определяю джентльмена не по деньгам, не по титулу, даже не по костюму; по-моему, джентльмен — тот, кто может быть у власти и при этом не терять ни головы, ни совести и делать то, что считает нужным, не слушая горлопанов. А вот мысли у него должны быть правильные и сердце доброе. Ваше здоровье, сэр!