Эти поединки длились сутками. Каждая сторона применяла различные методы ведения огня, чтобы измотать противника, нанести ему наибольший физический ущерб и моральный урон. Огонь на изнурение мы чередовали с мощными налетами, после которых снова вели методическую стрельбу. И наши нервы оказывались крепче. Противник обычно замолкал первым. После этого, по установившемуся ритуалу, мы выпускали несколько снарядов в предельном темпе. Звучала команда «Дробь!», артиллеристы распрямляли спины и кричали: «Ура! Наша взяла!»

Южнее Койвисто, около населенного пункта Муурила, появилась полевая 76-миллиметровая батарея. Она пыталась обстреливать корабли, поддерживавшие связь Бьёрке с Кронштадтом и Ленинградом. Но справиться с этой задачей ей не удавалось: недоставало дальнобойности, да и наших ударов она не выдерживала, замолкая после них на несколько дней.

Но вот с наблюдательных постов заметили у огневой позиции незадачливой батареи какие-то странные взрывы. Странным было то, что возникали они, когда артиллерия сектора молчала. Значит, это не разрывы наших снарядов. А что?

Днем, в минуту затишья, когда я прикорнул в своей землянке, меня поднял настойчивый телефонный звонок. В трубке я услышал голос Крючкова:

— Мельников? Давай-ка подходи ко мне на КП. Жду через полчаса.

Позевывая, я взял пистолет и фуражку и вышел из землянки. Над огневой позицией стояла редкая для тех дней тишина. С севера и востока доносился привычный гром стрельбы. По осклизлой тропинке я двинулся напрямик к башне командного пункта. На березах и кустах, мокрых после недавнего дождя, желтели редкие листья. Капли с задетых плечом веток неприятно холодили шею и стекали за воротник.

«Не за горами зима, — думалось мне. — Что принесет она? Замерзнет море, держаться станет труднее. И все-таки держаться мы будем. До конца, каким бы он ни был. Сейчас мы выигрываем каждый огневой поединок. Это укрепляет дух людей, их веру в победу».

Я дошел до серой бетонной башни. В маленькой комнатушке у Крючкова уже сидели начальник штаба и командир соседней батареи.

— Ну вот, все в сборе, — сказал вместо приветствия капитан. — Садись, Мельников. Проанализируем обстановку у Муурилы.- Он разгладил рукой листки, лежащие перед ним на столе. — Уже третий день там засекают разрывы. Причем именно в те часы, когда мы огня не ведем. Вот смотрите: время тут обозначено точно, — и он ткнул пальцем в листок. — Что мы можем предположить?

— В землю зарываются, ведут подрывные работы, — сказал начальник штаба.

— Подрывные работы — это верно. Грунт там тяжелый. Сдается мне, что строят там стационарную батарею крупного калибра. Чтобы уверенно доставать наши корабли. Час назад доложили, что к позиции подвозят орудийные стволы. Думаю, это снимает все сомнения.- Помолчав, Крючков решительно продолжил: — Сегодня взрывов не наблюдалось. Значит, котлованы уже отрыты. Орудия начали подвозить. Завтра в одиннадцать ноль-ноль мы их накроем. Стрелять будут две ваши батареи. В десять сорок пять начнем пристрелку фиктивного репера. Потом — три огневых налета со скорострельностью шесть выстрелов в минуту из каждого орудия. Стрельбой буду руководить я. Все ясно, вопросов нет?

Утром следующего дня Леонид Петрович прибыл на соседнюю батарею. В намеченный срок оттуда одним орудием началась пристрелка репера вспомогательной точки в стороне от цели. После пристрелки мы уточнили исходные данные и тоже одним орудием дали контрольный выстрел. Он подтвердил правильность расчетов. Теперь оставалось ввести поправки на прицел и азимут, чтобы наши снаряды точно полетели в цель.

В одиннадцать ноль-ноль грянули первые залпы. Налет был выполнен безупречно. Корректировочные посты докладывали: район строящейся батареи окутан пылью и дымом от разрывов наших снарядов.

Перед вторым налетом около наших позиций начали рваться снаряды и мины: противник не хотел смириться с тем, что мы срываем важное для него строительство. Но Крючков принял решение не пережидать обстрела и начать налет в назначенное время. И снова заговорили наши орудия. В разгар боя оказалась нарушенной связь командного пункта с командиром огневого взвода. Связисты Бизяев, Замыцкий и Козлов, не обращая внимания на свистящие осколки, проверили линию, нашли разрыв и быстро срастили провода. На втором орудии осколком мины ранило в руку замкового Волоскова. Командир орудия Даниленко, отослав бойца в лазарет, занял его место. Не переставая командовать расчетом, он размеренно и точно выполнял обязанности замкового.

Едва мы кончили второй налет, замолчал и противник. Видимо, решил, что наше молчание — его рук дело. Но вскоре мы его разочаровали: третий налет начался точно по графику. Мы ждали ответной стрельбы, но ее так и не последовало. Вражеское командование, вероятно, растерялось от неожиданности.

Земля, гранит и металл на месте строящейся батареи были перепаханы нашими снарядами. Никаких попыток к строительству на том месте противник не возобновлял.

Ночью 16 октября наши бойцы задержали двух неприятельских разведчиков, пытавшихся высадиться со шлюпки на Бьёрке. На допросе они поначалу держались довольно нагло, с чувством собственного превосходства. На вопросы не отвечали, а твердили одно: «Ленинград и Кронштадт взяты, все равно вам скоро конец. Вы тут на островах обречены».

Но прошло несколько дней, и пленные почувствовали, что наше положение не столь уж безнадежно, как это им внушили, и разговорились. Они показали, что для взятия Бьёрке и соседних островов в район Койвисто специально переброшены с Ханко десантный батальон морской пехоты и горнострелковый батальон. В бухтах на материке собрано около тридцати десантных судов. Кроме того, около Койвисто сосредоточено около полка пехоты, саперная рота и другие подразделения. Выходило, что противник, не сумев захватить наши острова с ходу, вел теперь тщательную и планомерную подготовку к десанту. Непокоренные островные гарнизоны сидели у него, как заноза в глазу.

С очередной оказией пленные были отправлены в штаб флота, в Кронштадт, который, как они полагали, давно был занят их войсками.

А у нас не прекращались ожесточенные дуэли с неприятельскими батареями. Над островом кружили самолеты. С них сыпались не только бомбы, но и тысячи листовок. «Сдавайтесь! Москва и Ленинград пали, — писали в них фашисты. Гарантируем хорошее обращение с пленными и скорое возвращение домой после окончания войны». Это же кричали мощные репродукторы, установленные на берегу и на катерах. Но ничего, кроме нового прилива злобы к врагу, эта примитивная пропаганда не вызывала у островитян.

21 октября мы подверглись самому мощному за все время огневому налету. За полтора часа противник выпустил около тысячи снарядов. Не оставляла нас в покое и авиация. Группы по десять самолетов вели разведку, сбрасывали бомбы. Несколько бомб упало и в районе нашей батареи, но, к счастью, вреда они не причинили. В этот день особенно жаркая работа выпала на долю зенитно-пулеметного расчета старшины Молчана. Трассы его счетверенного пулемета то и дело тянулись к неприятельским самолетам.

К вечеру одна из фашистских машин была подбита над островом. Правда, установить, кому принадлежала эта заслуга, оказалось невозможно. Все зенитчики Бьёрке, безостановочно палившие в тот момент, уверяли, что это их, и только их трофей.

После такой активности со стороны врага мы были уверены, что ночью надо ждать не иначе как высадки крупного десанта. Но наши опасения оказались преувеличенными. Правда, попытка высадиться около военной пристани была предпринята. Но это был небольшой разведывательный десант, который легко отогнали артиллерийским и пулеметным огнем.

С этого времени враг изменил тактику. По-видимому, фашисты решили, что для морского десанта наши острова — слишком крепкий орешек, и решили дожидаться ледостава. Изменилось содержание листовок и передач по громкоговорителям. Тон их стал ультимативным. Нам назначался день и час капитуляции. «Если не капитулируете — сравняем острова с водой», — следовали угрозы. Этот ультимативный тон мы восприняли как признак бессилия. По репродукторам, как только они подавали свой голос, мы по-прежнему открывали стрельбу. В часы, когда истекал назначенный врагом срок капитуляции, все орудия и пулеметы, достающие до материка, начинали огневой налет.