И снова он потянул от городьбы в сторону.

- Стой здесь, я пройду, - сказал Николай.

Прошли недалеко. Волчок кинулся и схватил что-то темное.

Это была кепка. Уже потом, на свету, разглядели ее: большая серая кепка, новая, но уже сальная от грязи на подкладке, по ободу околыша. Пахло от нее одеколоном.

Остаток ночи не спали. Когда развиднелось, сходили дальше и нашли след машины, разворот ее.

4

С утра Николай отослал Артура на хутор с наказом:

- Кум Петро вечером пускай надъедет, с ружьем. Передай ему, что и

как, но чтобы не болтал. Узнает начальство, заставит на ферму вернуться. А

там не привесы пойдут, а отвесы.

Артур ускакал, Николай пас быков, стараясь держать их дальше от леса.

Он курил за цигаркой цигарку, боясь задремать, и слушал, не раздастся ли

гул мотора, редкий в этих местах, а теперь и опасный.

Но тихо было в лугах. Лишь трель жаворонков, щебет ласточек да быстрые

скворчиные стаи с шумом проносились над головой.

Гул автомобильный все же появился. Машина шла по займищному лесу,

от Ярыженских лугов, от хутора, а значит, была колхозной. Но Волчок

насторожился, и Николай, тревожась, вглядывался в зелень уремы: кого еще

бог несет?

Наконец из займища выбрался "УАЗ". Добежав до первого пригорка, он

огляделся с него и покатил прямиком к гурту. Машина была колхозной. У

Николая от сердца отлегло. Волчок еще порыкивал, тревожась, пока хозяин

не успокоил его;

- Свои, Волчок, свои...

Машина остановилась недалеко, и Николай пошел к ней, встречая

председателя колхоза - Липатыча, Алексея Липатыча, для кого как.

Липатыч два десятка лет уже начальствовал в колхозе, поседел здесь. А

прозвище имел Медовучий - за сладкие речи.

- Здравствуй, здравствуй, хозяин, - выходя из машины, с улыбкой

приветствовал он Николая, жал ему руку. - Хозяин, настоящий хозяин.

Скотина, попасы - все вокруг твое, - разводил он руками. - Кузьма

Скоробогатый. Вы все теперь - хозяева. А Липатыч - на подхвате. Достань, добудь, обеспечь. Вот мои функции.

Николай переминался, смущенный.

- Такая жизнь пошла, - продолжал председатель. - Спасибо, что в шею не гоните. А то ли еще будет? Да, уже сейчас... Вчера в пять часов дня подъезжаю к комбайнам, они просо убирали. Комбайнеры домой собираются. Конец рабочего дня. И я им - не указ. Ты, например... С хутора увеялся, и слуху о тебе нет. Где ты, что... Может, половины гурта уж нету. Воровство вокруг.

Липатыч лил и лил свои речи, гурт обходя и оглядывая бычков.

- Но за тобой как в затишке. Ты - человек надежный, - хвалил

председатель. - Тем более не пьешь теперь. Не пьешь ведь?

- Не имею права. Язва, - объяснил Николай. - Да и годы...

- Таких людей мы всегда поддержим, - обещал Липатыч. - А то едут из города, землю им подавай, новым хозяевам. Бычка от телки, пшеницу от ячменя не отличат... Дай землю! Будем жаловаться! И жалуются... - сокрушался Липатыч и тут же строжел: - Но мы у них в поводу не пойдем. Мы своих людей будем поддерживать, таких, как ты. Быков вырастил на завид! Они, считай, подыхали. Я помню весну, когда их из Головки пригнали. Вот ты - настоящий хозяин. И внук при тебе, молодые руки. Хоть сейчас берите любую ферму. На Соловьях - золотое место. Ферма, вода рядом, попасы. Сдашь быков, пиши заявление. Своим людям, какие колхозу жизнь отдали, мы всегда пойдем навстречу. А пришлым... Извините. Колхоз разбазарить легко. А кто потом страну кормить будет?

Когда гурт обошли и возвратились к машине, Липатыч сказал:

- Просьба к тебе. Не приказ, а большая просьба. Приказывать я тебе

не могу. Договор подписан, ты - хозяин. Но прошу убедительно. Выбери

пяток быков на продажу. Денег в колхозной кассе нет. Ни людям заплатить, ни купить чего. Плохо с деньгами.

- Самый нагул, привесы идут, - принялся объяснять Николай. - Тут и на погляд видать, не меньше килограмма в день прибавляют...

Липатыч остановил его:

- Все верно. Я сам по специальности зоотехник, понимаю: не время

под нож пускать. Но положение безвыходное. Пустая касса. Надо... Понимаешь такое слово: надо.

Николай знал, что нельзя отдавать быков. Не их, а деньги свои он отдаст, заработанное. Но извечная привычка, покорность ли вязали язык и волю. И он лепетал:

- Самое время... привесы...

- Ни по-твоему, ни по-моему, - постановил Липатыч. - Не пять, а три бычка. Я это не забуду. При расчете мы тебя не обидим. Надо... Пойми...

Мягкие ладони Липатыча сжимали Николаевы руки. Голубые глаза

тонули в лучистых морщинах, светили тепло.

- Надо... Понимаешь?

И Николай понимал: надо.

Вместе с Липатычем и шофером выбрали и отбили от гурта трех быков. Шофер их и погнал напрямую, через речку, к хутору. Липатыч сел за руль и покатил обратной дорогой, оставив Николая в немалой досаде: он знал, что грешно в такую пору скотину забивать, лишая себя заработанного.

Умная собака Волчок глядела то вослед уходящим быкам, то на хозяина, ожидая команды. Стоило тому лишь промолвить: "Заверни", и Волчок помчался бы и мигом вернул уходящих к гурту. Но Николай лишь вздыхал.

Бычки неторопко тянули через луг, пытаясь на ходу кормиться. Но

властно подгонял их новый хозяин: "Геть-геть! Геть-геть!" Миновали низинный, заливной, луг, через речку перебрались по мелкому и пошли набитой, конной да человечьей, тропой сквозь густые талы.

Артур встретил их на полдороге. Он спешил от хутора к деду, подгоняя коня, но издали услыхал: "Геть-геть! Геть-геть!" Сразу подумалось нехорошее. Нынешняя ночь была на уме. Коня он придержал, перейдя на шаг, вглядываясь с высоты седла, и наконец увидел трех быков и пешего человека. Быков он узнал сразу же: могучего Шварцнегера, Звездаря с белой отметиной на

лбу, глупого Дубаря. Человек был незнакомым. Выехав из кустов поперек пути, Артур спросил:

- Куда быков гонишь?

- Тебе какое дело? - ответил председательский шофер.

- Мои быки, - твердо сказал Артур.

- Сопли под носом твои! Зеленые! - вскипел мужик. - А ну, геть с

дороги!

- Шварцик, Дубарь! Гоп-гоп, пошли! - Артур тронул коня, винтовку

положив поперек седла. - Гоп-гоп! Звездарь, ходом!

Знакомый голос и лик убедил быков. Они разом повернули и потрусили