- ... то это либо ещё один получатель, либо сам отправитель. Да, понимаю. Но знаешь, что? Теперь я точно знаю, что этот таинственный некто сделает ход. И боюсь, что пространства для манёвра он мне больше не даст.

- Мы что-нибудь придумаем, - сказал Этингер.

Сказал, хотя придумать ничего не мог. И не представлял, что может сделать он - обычный человек на обычной должности, от которого ничего не зависит. Особенно если учесть недавние открытия... Рун знал только одно - их с Аминой уже затянуло на опасную глубину, и если совсем ничего не делать, затянет ещё глубже. И тогда непременно раздавит.

До принудительного свёртывания симуляции оставалось еще полтора часа, поэтому они снова забрались под одеяло. Даже говорить не хотелось - слишком уж угнетали перспективы. Поэтому они просто лежали молча, обнявшись.

- Как же мы дошли до всего этого? - спросила Канзи, словно размышляя вслух. - Прячемся в симуляции, чтобы иметь возможность открыто поговорить. А ведь пару недель назад и мысли такой не возникало! Как быстро всё встало с ног на голову...

Рун молчал. Он знал, что Амине страшно - и ему тоже было страшно. Он тоже не понимал, как можно было дать затянуть себя в эту интригу. Но чтобы ещё больше не расстраивать подругу, старался быть храбрее, чем есть.

- Есть вещи, которые от нас не зависят, - сказал Этингер. - Куда приведёт нас кривая времени, например. Ты уж мне поверь как историку, лучше об этом не переживать. Время - оно как железная дорога. Будущее впереди, прошлое - позади, а настоящее - это несущийся на всех парах поезд, никем не управляемый. Мы все сидим в вагонах и не можем ни остановить состав, ни даже замедлить его. Только весело несёмся навстречу неизвестности... А однажды спрыгиваем с него. Прямо на полном ходу. И остаёмся лежать на обочине прошлого, пока настоящее уносит остальных всё дальше и дальше в туман...

- Как-то мрачновато. Неужели ты правда всё так и воспринимаешь?

- Нет. Я предпочёл бы что-то более оптимистичное, - Рун задумался и добавил: - Наверное, в этом и есть моя беда.

За всеми этими тревожными разговорами веселье и романтика утекли, как песок сквозь пальцы. Поэтому всю дорогу домой они оба молчали. Не так Рун хотел, чтобы заканчивались его свидания, но выбирать не приходилось. Глядя, как мелькает за окном вагона ночная люменисценция, он дал себе обещание, что если они выберутся из передряги - лишь бы только выбрались! - он костьми ляжет, но сделает так, чтобы Амина рядом с ним улыбалась.

Этингер проводил подругу до её номера, они обнялись на прощание, и Рун уже развернулся, чтобы уйти к себе, как вдруг услышал тихое:

- Может, останешься сегодня со мной?

Он обернулся: Амина смотрела на него так, словно сама не верила, что это сказала. И всё же под смущением и досадой Рун отчётливо разглядел умоляющий взгляд маленькой напуганной девочки. Если бы он не согласился, она бы не обиделась. Если бы он думал слишком долго, она бы сама отказалась от своих слов. Но он ответил:

- Конечно. Я останусь.

И получил в награду вздох облегчения.

На этот раз они легли вместе по-настоящему, но Руну всё равно казалось, что это уже не впервые. Раньше в такие моменты он волновался, а теперь будто вернулся к чему-то давно знакомому, изначальному. Большую часть жизни Этингер прожил один и не привык делить постель с кем-то ещё, но именно в ту ночь вместе с Аминой он, даже несмотря на тревогу и подавленность, спал как убитый.

Они проснулись ни свет ни заря.

Открыв глаза, Рун увидел совершенно новую Амину Канзи: босую, в халате, с чуть растрёпанными волосами и кружкой в виде мультяшного осьминога в руке. От горячего кофе глаза осьминога крайне забавно выпучились и покраснели; прихлёбывая из своей кружки, Рун косился на него и думал, что эта детская вещица ну никак не вписывается в его представление об Амине, и что за последние сутки хакерша предстала перед ним в большем количестве ипостасей, чем за всё их прежнее знакомство.

Словно на фоне рушащегося старого мира, прогнившего и лживого насквозь, Этингер открывал для себя новый - маленький и тёплый, существующий только вокруг определённой женщины. Казалось, отойди чуть подальше - и краски этого уютного мирка померкнут, растворятся в безграничности Вселенной, и тогда дорогу назад придётся искать наощупь. Сейчас же Рун просто сидел на этом крохотном островке жизни и ему очень нравилось место, где он нечаянно оказался.

Они сидели вдвоём на кухне, потягивая крепкий кофе, и в утренней тишине их рыхлые, сонные голоса звучали как нельзя кстати. За окном рассвет высвобождал Францию из мягких объятий ночи, просыпались птицы. По тянущейся в отдалении нити магистрали поехали первые машины. В умирающих сумерках постепенно меркли габаритные огни ветряных электростанций. Мир стряхивал с себя сонное оцепенение и готовился к очередному дню, а Рун и Амина глядели в окно и тихо, не торопясь говорили о чём угодно, лишь бы не о том, что будет дальше. Если бы время вдруг дало сбой и зациклилось на одной минуте, никто из них бы даже не удивился, потому что казалось, что это утро может и должно длиться вечно.

Но оно всё же заканчивалось. Рун, увидев первые лучи солнца на верхушках деревьев, вдруг понял, что ему нужно зайти к себе и переодеться, прежде чем идти на ненавистную работу. Амина захлопотала по дому, занимаясь тем, что запросто можно было доверить домРоботнику: мыла посуду, наводила порядок, переставляла голограммы на полке... Когда она достала из чулана чистящее средство, Этингер понял, что пора вмешаться. Подошёл, приобнял за плечи и сказал:

- Всё будет нормально. Нам просто нужно взять себя в руки и сделать всё правильно.

- А как правильно-то? - Амина опустила голову. - Как?

- Вести себя как ни в чём не бывало. Делать свою работу. Это ведь мы можем, правда?

Канзи, вздохнув, кивнула.

- Вот и хорошо, - улыбнулся Рун, дивясь собственному спокойствию и бесстрашию. - Если не будем паниковать, что-нибудь обязательно придумаем.

И, сказав эту ободряющую чушь, он сам в неё поверил.

Когда Этингер уже вышел из квартиры, Амина высунулась и чмокнула его в щёку; Рун снова улыбнулся ей, и только после того как дверь закрылась, увидел, что по коридору идёт Юрий Воронцов, который жил в соседних апартаментах.

Тот, судя по понимающей полуулыбке, всё видел, но комментарии оставил при себе и только сдержанно поздоровался, когда они поравнялись. Правильно сделал - Этингеру было плевать, что он подумает, а вот привычку не лезть в чужие дела историк в людях ценил. Они вместе прошли к лестнице и когда спустились, Юрий, словно решив заполнить паузу, вдруг спросил:

- У вас тоже нет хороших новостей? По “Хроносу”.

- Нет, - сказал Рун, останавливаясь возле своей двери. - А что?

- Совсем никаких зацепок в слепках?

У историка тут же пересохло во рту.

- Нет, - ответил он. - Если бы что-то было, я бы сказал. Что-то случилось?

Воронцов разочарованно цыкнул зубом и вздохнул.

- Не знаю, насколько это правда, - сказал он хмуро, - но ходят слухи, что наш проект не прошёл внутрикорпоративный аудит. Сейчас его судьбу якобы решает совет директоров.

- Вот это новости! - ахнул Рун. - И какие у нас перспективы?

Брови Юрия сошлись, лицо окаменело - Этингер отметил про себя, что в покер этот русский, должно быть, играет очень плохо. Любая эмоция запросто просачивается наружу.

- Ну, мы все запросто можем вылететь с работы в ближайшее время, - инженер сердито дёрнул плечами. - Нас разгонят, а в графе “предыдущее место работы” у всех будет красоваться дырка. Потому что разработка “Хроноса” так и останется тайной. А нам нельзя будет даже говорить о том, как так, мать его, вышло. Трудновато будет найти нормальную работу с такой хернёй в личном деле.

- И насколько это... точная информация?

- Пока только слухи. Но в свете последних событий не удивлюсь, если проект решат перезапустить или вовсе закрыть.