Что же касается первой встречи Горького с Лениным, то писатель вспоминает: «…я приехал с высокой температурой и, вследствие этого, настолько смутно помню происходившее, что даже не решился рассказать об этом в моих воспоминаниях о Владимире Ильиче».

В «Новой жизни» было напечатано двенадцать ленинских статей, в том числе «Партийная организация и партийная литература». Ленин в этой статье выдвигал задачу создания социалистической, открыто связанной с борьбой пролетариата литературы. Сформулированные Лениным положения о партийности литературы стали руководящими в борьбе коммунистической партии за высокоидейную и высокохудожественную литературу, воспитывающую трудящихся в духе великих идеалов коммунизма. С ленинскими идеями партийности искусства перекликаются утверждения Горького об «искании полной свободы» как наиболее подлой маске циничного, мещанского отношения к жизни.

В. И. Ленин писал, что «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». «Трудно представить себе, что подобное искусство возможно, — писал Горький в статье «Разрушение личности» (1909), имея в виду «свободное, объективное искусство, которое выше судеб родины, политики, партий и вне интересов дня, года, эпохи», — ибо трудно допустить на земле бытие психически здорового человека, который, сознательно или бессознательно, не тяготел бы к той или иной социальной группе, не подчинялся бы ее интересам, не защищал их, если они совпадают с его личными желаниями, и не боролся бы против враждебных ему групп».

На страницах «Новой жизни» появилось и несколько статей Горького, в частности известные «Заметки о мещанстве».

События Кровавого воскресенья Горький описал в очерке «9 января» (1906), но смог опубликовать его лишь за границей — правду о кровавом побоище царские власти печатать не позволили, — и в России очерк был напечатан только после победы пролетарской революции. Статья Горького «О кавказских событиях» (1905), как говорилось в цензурном рапорте, обосновавшем ее запрещение, «написана языком революционной прокламации» и «ясно дает понять, что наше правительство жестоко, трусливо и бездарно и что чем скорее оно общими усилиями будет низвергнуто, тем лучше для народа». Горький показывал, что национальная рознь разжигается господствующими классами и используется ими, чтобы отвлечь трудящихся от их действительных врагов — царизма, помещиков, буржуазии. В то же время писатель не рассматривает нации как нечто единое, видит в каждой нации угнетенных и угнетателей: «Не надо… забывать, что враг финна не русский, а враг русского — дом Романовых», — писал он финскому художнику Галлен-Каллела. Для него несомненна необходимость единства всех народов России в их борьбе за светлое будущее, против помещичье-буржуазного гнета: «…Финляндия в интересах своей свободы, своей культуры должна… идти рядом с революционерами России…»

Начинает писатель работу над оставшейся неоконченной пьесой «Конституция», участвует в организации сатирических журналов «Жупел», «Жало», «Адская почта».

Горький стал свидетелем героической борьбы московских рабочих в декабре 1905 года, активно помогал восставшим, собирал деньги на оружие; в его квартире хранились ручные гранаты, револьверы, изготовлялись бомбы.

«Приходя на квартиру Горького и Андреевой по делам, люди попадали в атмосферу родного дома. Измученные напряженной работой, проделав пешком по морозу не один километр, переходя из района в район, они могли здесь и отдохнуть и подкрепиться. Стол весь день не убирался, самовар всегда стоял горячий, и, кто хотел, устроив дела, запросто отправлялся в столовую», вспоминает Ф. И. Драбкина, член боевой военно-технической группы при ЦК РСДРП.

Черносотенцы были готовы расправиться с Горьким, как уже расправились с Бауманом, и его квартиру охраняла боевая дружина, специально выделенная Московским комитетом партии.

После декабрьских событий Горький вынужден уехать в Финляндию: охранка хорошо знала о его помощи восставшим, и недаром, спустя всего полчаса после отъезда писателя, в его квартире был обыск.

Хотя Финляндия и находилась под владычеством России, в ней существовали большие свободы. Многие финские полицейские были членами финско-шведской национально-революционной партии, боровшейся за независимость страны, и нередко предупреждали русских революционеров о слежке за ними царских жандармов.

Здесь нетрудно было достать фальшивый паспорт, а граница с Швецией охранялась много слабее, чем, к примеру, границы с Австро-Венгрией или Германией.

В Финляндии Горький продолжает революционную работу, снова встречается с Лениным. Он живо интересовался финской культурой, встречался с художниками Галлен-Каллела и Ярнефелтом, великим композитором Яном Сибелиусом.

Но и тут Горькому грозит арест. «Желания сидеть в тюрьме у меня нет, а потому я отправляюсь за рубеж», — шутливо писал он из Финляндии и в феврале 1906 года вместе с М. Ф. Андреевой уехал в Америку — собирать деньги для большевистской партии. Горький отвечает решительным отказом на предложение эсеров собирать деньги не для большевиков, а «вообще для революции».

На всем пути до Або (Турку) — там сели на пароход, шедший в Стокгольм, — писателя сопровождали финские красногвардейцы.

«Чудесная, живописная дорога лесом, — вспоминает М. Ф. Андреева, — сани, запряженные чудесными лошадьми… ясный финский зимний день и — через каждые 3–5 сажен из лесу на дорогу неслышно выскакивает вооруженный финн… отдает Алексею Максимовичу честь и провожает его глазами до следующего».

Будучи проездом в Берлине, Горький встречается с вождями немецкой социал-демократии: К. Либкнехтом, А. Бебелем, К. Каутским, известным режиссером М. Рейнгардтом, читает на вечере, сбор от которого шел в большевистскую кассу, «Старуху Изергиль».

В Нью-Йорке, куда приехали 28 марта 1906 года, писателя встречала огромная толпа.

Горький выступает на митингах, призывает мировое общественное мнение поддержать русскую революцию: «Всем сердцем прошу вас помочь русскому народу в его героической и трудной борьбе против беспримерной тирании русского самодержавия. Победа русского народа будет победой всех угнетенных в мире над их угнетателями».

«Энтузиазм огромный», — писал он о поддержке американской общественностью русских революционеров, однако Горький видел и «деловую» Америку — Америку бизнеса: «Здесь все измеряется деньгами, все прощается за деньги, все продается за них». «Мы далеко впереди этой Америки, при всех наших несчастьях», — пишет Горький, гордясь высоким сознанием русского пролетариата.

В Америке Горький выступает в защиту арестованных деятелей рабочего движения, против расовой дискриминации. «Здесь необходимость социализма выяснена с роковой наглядностью» — таков итог его американских впечатлений.

Реакционная печать США встретила посланца русской революции в штыки, доходило дело до мелких и грязных обвинений, до выселения из отеля. Эта травля инспирировалась и русским посольством, стремившимся дискредитировать писателя-революционера в глазах американцев.

Ярость у заправил США вызвали контакты Горького с американским пролетариатом. Но главная причина кампании против писателя состояла в намерении американских банкиров дать царскому правительству крупный заем, а выступления Горького показывали мировой общественности подлинное лицо царизма, которому собирались помочь финансовые круги США.

Царскому правительству, проигравшему войну с Японией, сотрясаемому революционным движением и финансовым кризисом в стране, очень нужны были деньги — в первую очередь для борьбы с революцией. Поэтому царизм и обратился с просьбой о займе к американским и европейским банкирам. Горький не оставался в стороне, опубликовав воззвание «Не давайте денег русскому правительству»: «Не давайте ни гроша денег русскому правительству. Оно не имеет связи с народом, миллионы людей уже осудили его на гибель… Не давайте Романовым денег на убийства…»

Но весной 1906 года царизм получил «два миллиарда франков на расстрелы, военно-полевые суды и карательные экспедиции» (Ленин).