«…В 96 году я впервые услышал имя — Ленин, — вспоминал Горький о жизни в Самаре. — Помню… восторженный отзыв об Ульянове — «Тулине».

Бывал Горький и в других культурных центрах Самары.

«Дурно одетый парень оказывался очаровательным собеседником», вспоминали самарцы о Горьком. Собеседником, умевшим незло пошутить, всерьез уверяя, к примеру, что на Кавказе есть вино, от которого зеленеют уши. «Уже если всегда говорить только умное — это тоже — глупость», — записал он позднее в альбоме К. И. Чуковского.

Молодой журналист, вчерашний бродяга, удивлял интеллигентных самарцев своей начитанностью, но в целом самарское образованное общество относилось к начинающему писателю немного свысока, и, когда спустя несколько лет его слава гремела по всей России, в Самаре удивлялись: неужели это тот, в странной разлетайке?

Горький был щедрым и отзывчивым человеком, постоянно помогал нуждающимся, и «к моменту выдачи жалования или гонорара для него в кассе оставалось больше приятельских расписок[9], чем наличных», — вспоминает заведующая редакцией. С этих пор у него появилась страсть — помогать другим, дарить людям приглянувшиеся им вещи — особенно книги.

Не только в интеллигентных кругах Самары бывает Горький. Он близок простым людям: организует загородные прогулки рабочих, читает им вслух книги, устраивает елку для мальчиков, работающих в типографии, и детей наборщиков.

Работая в редакции «Самарской газеты», Горький тесно соприкасается с типографскими рабочими. Эта группа пролетариата всегда отличалась грамотностью, политической сознательностью, и потому общение с небольшим, но политически сознательным пролетарским коллективом типографии было плодотворным для идейного роста писателя. В Самаре Горький участвует в распространении нелегальных брошюр, приходящих из-за границы под видом прейскурантов торговых фирм на редакцию «Самарской газеты».

«Окаянная работа» фельетониста «Самарской газеты»[10] не по душе Горькому. Уж слишком узок и мелок, неинтересен круг дозволенных ему тем: пыль на улицах, неполадки в больнице, дикие выходки пьяных купцов и т. п. Поэтому в мае 1896 года он принял предложение «Одесских новостей» писать об открывающейся в Нижнем Новгороде «Всероссийской промышленной и художественной выставке». Обозревателем Выставки пригласил Горького и «Нижегородский листок».

Когда Горький возвратился в родной город, на территории выставки уже стояли павильоны-терема в ложнорусском стиле, уже были свезены со всей страны промышленные новинки. Выставка демонстрировала успехи русской промышленности, успехи русского капитализма. Книгой о ней пользовался Ленин, работая над «Развитием капитализма в России».

В то же время Всероссийская выставка стала местом ожесточеннейшей конкурентной борьбы за покупателя, грандиозной рекламой — отсюда невиданная пышность ее оформления, проникнутая духом казенного патриотизма.

Но выставка показала не только богатство России, успехи ее промышленности, а и глупость «хозяев жизни». Так из мыла были… отлиты бюсты русских царей, из свечей… построена часовня.

Устроители выставки, естественно, «забыли» о тех миллионах простых тружеников, чьими руками было создано все представленное тут. Но о них помнил Горький, и в своих статьях писал не только о достижениях техники и науки, а и о тех, кто создает промышленную мощь Российской империи.

«Очень хочется знать, кто, чем и как вытащил из земли эти 10 000 пудов золота и дал государству за 30 лет почти 300 000 000 золотых рублей, не считая серебряных и медных, не принимая во внимание драгоценных камней. Кто они, эти добрые гномы? Как они это делают, и как они при этом поживают?»

И писатель рассказывал в корреспонденциях, «как поживают» рабочие люди России, писал о том, что на казанском кожевенном заводе Алафузова рабочие часто болеют вследствие полного отсутствия какой-либо гигиены: «При заводе нет ничего того, что необходимо: ни достаточного количества воздуха в мастерских, ни больнички, но система штрафов удивительно точно разработана».

Широко было представлено на выставке искусство — живопись, народное кустарное творчество, архитектура павильонов. Обширной была программа зрелищных и музыкальных мероприятий. Выступал Московский Малый театр, народные «вопленицы», устраивались представления в народных балаганах, концерты классической музыки, демонстрировались первые опыты «синематографа». В расчете на успех у мещанской и буржуазной публики были организованы гастроли зарубежных «звезд» кабаре. Живопись — за исключением панно Врубеля — была представлена работами третьестепенных мастеров, рассчитанными на нетребовательный вкус ищущего «изящного» обывателя.

Естественно, что много внимания уделяет Горький представленному на выставке искусству. «Давно я не переживал ничего подобного, — описывает он выступление знаменитой вопленицы и сказительницы Ирины Федосовой. — …Вопли русской женщины, плачущей о своей тяжелой доле, — все рвутся из сухих уст поэтессы, рвутся и возбуждают в душе такую острую тоску, такую боль, так близка сердцу каждая нота этих мотивов, истинно русских, небогатых рисунком, не отличающихся разнообразием вариаций — да! — но полных чувства, искренности, силы — и всего того, чего ныне нет, чего не встретишь в поэзии ремесленников искусства… Это истинно народная поэзия, это тот стон, который создал наш народ, наша стомиллионная масса».

«…Я писал по совести о том, что выставка народного труда — не народна, и что народ в ней никакого участия не принимает», — резюмировал Горький свои корреспонденции в одном из писем. О выставке писали газеты всей России, но только Горький показал за внешней парадностью и мишурой положение трудящейся массы, подлинное лицо «хозяев жизни». Его корреспонденции о выставке читали не только коренные нижегородцы, но и люди, приехавшие на выставку со всей страны, — недаром тираж газеты вырос более чем в два раза.

Как корреспондент Горький присутствует на заседаниях торгово-промышленного съезда, слушает выступления крупнейших торговых и промышленных воротил России. «Больше всего знаний о хозяевах дал мне 96 год», — вспоминал он. Эти наблюдения помогли писателю ярко и глубоко изобразить русскую буржуазию — в частности в своем первом большом по объему произведении — повести «Фома Гордеев».

В августе 1896 года Горький венчается с Екатериной Павловной Волжиной. Екатерина Павловна была дочерью небогатого помещика, который, разорившись, стал управляющим чужих имений. Семья нуждалась в деньгах, и после окончания гимназии Катя работала корректором в «Самарской газете».

Живая, веселая, скромная и сердечная, Катя имела много поклонников, но любила «Иегудиила Хламиду», к огорчению родителей, которых пугала разница в возрасте (восемь лет), прошлое Горького и разница в образовании (Катя окончила гимназию с золотой медалью).

«Благодаря Алексею Максимовичу я увидела и узнала бесконечно много. Мне иногда кажется, что я прожила не одну, а несколько жизней, и все они были удивительно интересны», — говорила она[11].

Здоровье Горького ухудшается: сказались голодная юность, изнуряющий физический труд, злосчастная пуля, пробившая легкое, напряженный писательский труд — за четыре с половиной месяца выставки он написал 37 статей в «Нижегородском листке» и 70 в «Одесских новостях».

Развивается чахотка, угрожающая жизни писателя. Ему пришлось в январе 1897 года ехать лечиться в Крым, а потом пожить в селе Мануйловке, на Украине.

«Мы подумали: приехал барин, — вспоминали о Горьком мануйловские крестьяне. — Прошло дней десять. Смотрим, у нового жителя не барские привычки. Ходит по селу, с селянами запросто разговаривает. Интересуется жизнью нашей, украинскому языку учится. С молодежью в городки играет…»