— Эй, Мишель, ведь это был прелестный матч, верно?

Голос, донесшийся из динамика Франка, вызвал целую серию негромких эхо в каменном коридоре Лунной Базы, с ее низкими потолками. Й если бы на Мишеле был Ланселот, он бы позабавился, анализируя то, что называется гармониками. Но сегодня он был в обычной одежде — шорты и свободная рубашка, сандалии на ногах. Он отправился на длительную прогулку, уводившую его все дальше от людных районов Базы. Он шагал пару минут по совершенно безлюдному коридору, и вдруг наткнулся на поезд контейнеров Франка, стоявший неподвижно у стены.

Но Мишель обрадовался встрече.

— Благодарю за комплимент, — сказал он. — Я не рассчитывал, что ты упадешь.

— Знаю. Ничего страшного. Сегодня у тебя нет испытаний? С момента их спаринг-матча прошло два стандартных дня.

— Нет. Думаю, завтра мы снова начнем.

— Ты начнешь. Мне сообщили, что я в чертову шкуру не полезу. Что такое? Тебя что-то беспокоит?

— Понимаешь… — Его в самом деле беспокоили две вещи, и он о них еще никому не говорил. Даже маме.

— Во-первых, они внесли изменения в комплекс. Новое вооружение. Но… — Мишель потряс головой, почти отчаявшись передать свои чувства.

— Ты не уверен, что сможешь с ними управиться?

— Нет, не в этом деле! Вероятно, я все смогу. Но… дело в том, что Ланселоту они не нужны.

Франк, сегменты которого двигались синхронно, отодвинулся от стены на несколько сантиметров. В голосе его слышалась тревога, в нем пропало все механическое.

— Эй, малыш, ты ведь знаешь, что тот, кто будет носить Ланселот… он должен будет драться с берсеркерами.

— Я знаю! Я… то есть, я понимаю, о чем ты говоришь, Франк. Но… Я думаю, я мог бы. Только с одним Ланселотом. Когда узнаю, как по-настоящему работает Ланселот.

Мишелю показалось, что он видит, как внутри своего ящика Франк качает головой.

— Мишель, малыш, послушай меня. Теоретически это, может, и реально. Но ведь враг, грубо говоря, пользуется теми же источниками энергии, что и мы. И сейчас Ланселот еще без лат.

— Ты имеешь в виду металл.

Франк замолчал. Мишель, глянув через плечо назад, увидел, что к ним подходит темнокожая молодая женщина из научной группы. У нее была грациозная походка. Теперь на ней не было скафандра, конечно. И юбка ее платья каким-то образом — во время ее движения — навевала впечатления высокой волнующейся травы и плавно шевелящихся в струях ветра ветвях.

— Мишель, — тон Франка был необычен, — познакомься. Это Вера. Миссис Тупелова.

— Здравствуйте, — сказал Мишель, и, как учила мама, сделал вежливый приветственный жест.

Когда она улыбнулась, полные губы женщины потеряли то надутое капризное выражение.

— Я знаю Мишеля. Все знают. Можешь называть меня Вера.

И все же, какое-то напряжение появилось в атмосфере коридора. Что-то неловкое, связанное с жизнью взрослых, произошло или происходило сейчас. В этой тишине гулко прозвучал голос Франка:

— Мы с Мишелем разговаривали о Ланселоте. О некоторых трудностях.

— Вот как? — Голос Веры был в меру заинтересованным. — Если это не касается поведения силовых полей, то, боюсь, я едва ли смогу чем-то вам помочь.

— Проблема касается скорее пилотажа, — невесело сказал Мишель.

— Малыш, если ты что-то неприятное чувствуешь, то обязательно скажи врачам. — Теперь озабоченность в голосе Веры была более естественной. — Или скажи мужу. Или передай через меня.

— Неприятные ощущения? Нет, нет. Дело не в этом. Я прекрасно себя чувствую во время испытаний Ланселота.

Средний контейнер Франка выпустил две металлические руки, передние суставы которых ритмически поворачивались. Очевидно, это был жест, выражавший нетерпение, нечто вроде шевеления большими пальцами.

Вера, заметив это, покачала головой.

— Знаете, ребятки, я вас оставлю дискутировать о проблема пилотажа. Еще увидимся, потом.

— Увииииидимсяяяя, — динамик Франка издал звук далеко не рассчитанной на человеческое ухо низкой частоты, словно басовый рев гигантского хищника.

Вера засмеялась. Подмигнув Мишелю и взмахнув на прощание рукой — жест предназначался им обоим — она повернулась, плавно взмахнув полой юбки, и ушла в ту сторону, откуда появилась, на миг озадачив Мишеля — зачем же она приходила вообще?

Но сейчас нужно было думать о более срочных проблемах.

— Можно спросить у тебя одну вещь, Франк?

— Конечно. Только я тебя тоже что-то спрошу.

— Что?

— Обещай, что ты меня научишь делать это… с Ланселотом… Когда будет время.

Мишель помолчал.

— Я постараюсь.

— Не слышу в твоем тоне особой надежды на успех. Ладно. Какой у тебя вопрос?

Мишель глубоко вздохнул и с чувством, что он входит в поток воды неизвестной глубины, спросил:

— У тебя не возникало чувства, что ты превращаешься в нечто вроде машины?

— И только? Черт побери, нет! В каком-то смысле, конечно, все это железо, которое ты видишь, часть меня. Но я — НЕ СТАЛ частью чего-то, кроме меня самого… может, ты имеешь в виду — во время управления кораблем? Гм, в самом деле, возникает чувство, словно пилот и корабль превращаются в одно. Но такое ощущение у меня бывало и раньше, еще до того, как я попал в мясорубку. У любого пилота бывает такое чувство — будто он стал чем-то большим, чем был.

— Но не такое, будто его что-то проглатывает?

— Проглатывает? Нет. — Франк сделал паузу. Его влажные линзы медленно вращались. — Я ответил на твой вопрос?

— Не знаю. Нет, в сущности, это не тот ответ.

— Ага. В общем, что касается меня, то Ланселот мне машиной не кажется. Я его ТАК не чувствую. Если бы он был машиной, ЧУВСТВОВАЛСЯ машиной, тогда я бы смог с ней жить. Но тебе он кажется машиной и машинная часть берет верх над живой? Над живой частью — тобой?

— Да. — И это было удивительным облегчением — сказать это кому-то.

— Но чувство это, надеюсь, исчезает, когда ты снимаешь чертову шкуру?

— Да. Только…

— Почему ты не расскажешь об этом, как рекомендовала Вера?

— Но они тогда могут не дать мне снова надеть его. — Признание вырвалось почти шепотом. — Я чувствую себя счастливым, когда на мне Ланселот. И каждый раз, когда снимаю, мне кажется, что стало меньше меня самого.

— Черт, — весьма сочувственный хотя и механизированный ответ. — Я ТОЖЕ счастливее, когда я в корабле.

Но это было другое. Или нет? Мишель чувствовал неуверенность и поэтому не хотел спорить. И теперь, когда он совершил признание, ему явно стало легче. Даже — или особенно — если собеседником был комплекс биоконтейнеров.

Франк молчал секунд шесть, что для него было весьма продолжительной паузой.

— Давай прогуляемся, — сказал динамик.

Мишель быстро зашагал за катящимся поездом контейнеров, чтобы не отставать. Франк явно намеренно возвращался туда, где шумели люди и машины.

Влажные линзы головного ящика изучали Мишеля. Франк спросил:

— Наверное, они тебя не знакомили с псевдоличностями?

— С кем? Нет…

— Не знаю, почему бы им не устроить коммуникацию. Это дало бы тебе лучшую перспективу на всю операцию.

Они миновали знак, предупреждающий, что скоро будет зона особой секретности. Потом миновали охранника, Франк даже не притормозил.

— Полковник Маркус… Я должен иметь пропуск мальчика, если ему разрешено…

— Бросьте. Это ВЫ должны иметь разрешение хотя бы обратиться к нему!

И они прошли и прокатились дальше. Потом Франк вдруг остановился, внезапно, у простой двери без ручки. Он вытянул одну из своих металлических рук и, коснувшись безликой гладкости двери, явно передал какой-то специальный кодовый сигнал. Дверь открылась, впустив их в небольшую, сильно экранированную комнату, похожую на кладовую.

Вдоль двух проходов шли низкие стеллажи. На стеллажах располагались сотни металлических контейнеров, каждый контейнер был таких размеров, что взрослый человек мог спокойно его нести. Имелась и удобная ручка.