Суоми, стоявший на каменной полке перед кораблем рядом с Барбарой Хуртадо, не мог из-за большого расстояния слышать объявленных имен. Но сквозь окуляры бинокля он увидел, как двое, подняв мечи, двинулись навстречу друг другу через кольцо боевой арены. Тогда он отложил бинокль и отвернулся. Великая Вселенная, и каким только образом оказался он втянутым в это тошнотворное предприятие? Охота на зверей — для этого можно было найти или придумать какую-то причину, оправдание. Но вот это… И Атена там, у края ринга, и она все это смотрит…

— Кто-то должен произвести антропологическое исследование, — пояснила она ему несколько минут тому назад, когда они готовились покинуть корабль. — В самом ли деле они сражаются насмерть?

Их провожатый, какой-то юноша в белом облачении, только что кончил объяснять некоторые детали Турнира.

— Но ты не антрополог, — возразил Суоми.

— Профессионалов-антропологов у нас вообще нет на корабле. Но ведь дело должно быть сделано. — Она продолжала готовиться, прикрепляя миниатюрный звуковидеокордер к поясу, рядом с голографирующей камерой.

— А Шенберг тоже собирается переквалифицироваться в антропологи?

— Спроси у него сам. Карл, если ты ненавидишь Оскара и не можешь выдержать прямого взгляда на жизнь, какова она есть, то не понимаю, зачем ты с нами полетел. Зачем ты заставил меня попросить Оскара взять тебя?

Суоми с силой втянул носом воздух.

— Мы ведь это уже обсудили.

— Скажи еще раз, очень буду рада услышать.

— Хорошо. Я полетел, потому что летела ты. И ты — самая желанная женщина из всех, каких я знал. Я имею в виду не только постель. Но и это тоже включаю. Но больше всего хочу получить ту твою часть, которой владеет Шенберг.

— Он ничем НЕ ВЛАДЕЕТ, как ты изволил выразиться. Я работаю у него уже пять лет, я им восхищаюсь, но…

— Почему восхищаешься?

— Потому что он сильный. В тебе, Карл, тоже есть сила, но другого вида. Ею я тоже восхищаюсь. Итак, я восхищаюсь Оскаром и люблю разделять с ним компанию, потому что мне это тоже нравится. Мы несколько раз спали с ним, и это тоже мне понравилось. Но мною он НЕ ВЛАДЕЕТ. Никто мною не владеет и никогда не будет.

— Когда ты сама подаришь себя как дар, то КТО-ТО его примет и будет тобою владеть.

— Кто? Никто… и никогда.

Брам и Чарльз осторожно начали первую дуэль третьего дня Турнира. Ни один из них не решался на первый решительный бросок. Они имели примерно одинаковый рост, хотя Чарльз Прямой был гораздо худощавее и стройнее. Спина его была в самом деле исключительно прямая, что объясняло происхождение его имени. Одет он был в свободную куртку из тонко выделанной кожи. И имел загорелое, с правильными приятными чертами лицо. Атена, наблюдая за ним, подумала, что он проявляет невероятную выдержку, ожидая нужного момента, держа длинный отточенный меч, чуть приподняв его острием к противнику. Нет, не может быть, чтоб в этом бою речь шла о жизни и смерти сражающихся. Как бы серьезно они не вели себя, это должна быть какая-то ритуальная игра, и символический побежденный просто отойдет в сторону, выбывая из игры. Она все время повторяла себе это и все время понимала, что это не так.

— Иди-ка, — бормотал Чарльз, словно понукая какое-то животное. — Ну, иди. Иди. Сюда…

И безбородый юноша Брам, живой символ молодости и силы, сделал два шага вперед, а потом — жуткий выпад, в долю секунды занеся и обрушив вниз меч. Острые клинки со звоном ударили друг в друга, оба бойца шумно выдохнули сквозь сжатые зубы. Среди зрителей, кольцом окруживших арену, пронесся одобрительный шум. Чарльз, парируя удар за ударом, теперь отступал. Вот он, казалось, поскользнулся, потом сделал контрвыпад, удар, вызвавший новый одобрительный шум. Воины глазами экспертов следили за поединком. Брам уклонился от удара, не получив и царапины, но его атака была остановлена. Атена начала сознавать, что здесь тончайшее искусство правит, сидя на одном троне с грубой силой.

На мгновение Брам замер в неподвижности, нахмурившись, словно столкнулся с неожиданным сопротивлением там, где сопротивления быть не должно. Длинные мечи растворились в туманном движении замаха, со звоном столкнулись, снова туманно растворились, снова зазвенели, словно пели песню. Теперь Атена начала воспринимать расчет времени, ритма, стратегии ударов. Она постепенно забывала себя, попадая под гипноз восприятия, все более и более широко распахивавшего ее глаза и сознание. И потом, вдруг — несмотря на всю сосредоточенность, она не успела понять, заметить, как это случилось — меч Чарльза вдруг покинул руку хозяина. Теперь он торчал в грудной клетке Брама — перекрестье рукоятки прочно вошло до самой грудной кости, и примерно полметра лезвия кроваво выступало из широкой спины проигравшего.

Брам потряс головой в полном недоумении — раз, два, три раза. Время, как показалось Атене, совершенно замедлилось. Все, что происходило, воспринималось с необыкновенной ясностью и четкостью. Брам еще махал мечом, но теперь словно не мог определить местоположение противника, невооруженного, стоявшего прямо перед ним. Потом он вдруг неуклюже присел, уронил меч, поднес к лицу руку, провел по лицу, словно пораженный мыслью, что борода у него теперь так и не вырастет. Рука вяло опустилась, и Брам подался вперед, склонив голову на грудь. Эта поза со стороны казалась ужасно неудобной, но с равнодушным застывшим лицом Брам так и остался в этом положении. И когда раб в сером балахоне, хромая, принялся волочить тело Брама прочь с арены, Атена поняла в полной мере, что этот человек — еще совсем юноша — умер у нее на глазах. Сильным рывком Чарльз Прямой высвободил меч и протянул его второму рабу — для очистки от крови, а третий раб посыпал песком место, где пролилась на утрамбованную землю арены жизненная влага Брама. Где-то раздавался стук заступа о твердый грунт. За какие-то секунды мир Атены полностью переменился, переменилась она сама. И теперь уже никогда не будет такой, как прежде.

— Кол Ренба — Фарли Эйкоский.

Когда было произнесено имя Кола Ренбы, в круг вошел громадный, коричневокожий, косматый человек. Он остановился почти в центре арены, вращая булавой — шипастым ядром на конце короткой цепи. Он ждал, когда к нему приблизится Фарли.

Оскар что-то сказал Атене, но у нее больше не было времени, чтобы слушать. Даже слушать Оскара. Только смотреть.

Фарли Эйкоский, высокий, светловолосый, веснушчатый, хорошо сложенный, но не особенно красивый лицом, осторожными кошачьими шагами двигался к противнику, плавно переставляя красивые сапоги из тонкой выделки кожи. Одежда у него была простая, но из плотной, хорошего качества ткани. Он прищурился — солнце блестело на полированном металле его меча и ножа. Наконец Фарли сделал обманный выпад и кивнул с одобрением, когда увидел, с какой быстротой шипастый шар устремился по дуге в его сторону, потом обратно.

Теперь Фарли двинулся по кругу, обходя Ренбу, — сначала в одну сторону, потом, поменяв направление, в другую. Снова метнулся в его сторону шар булавы — с быстротой, казавшейся невозможной, Атена невольно вскрикнула. Потом она вскрикнула еще раз — уже с облегчением. Шипы шара миновали цель, не нанеся даже царапины гладкой светлой коже Фарли.

На миг оба бойца замерли, потом снова последовал быстрый обмен выпадами, слишком стремительный, чтобы Атена могла его оценить. Один из шипов шара булавы коснулся руки Фарли, и кинжал, как щепка, отлетел в сторону. Почти в этот же миг меч Фарли нанес ответный удар, и теперь Кол Ренба отступил, перекинув булаву в правую руку, — его левая рука начала кровоточить, рукав быстро набухал темной кровью.

Теперь левая рука каждого из противников сочилась кровью. Рана Фарли, кажется, была гораздо серьезнее — сквозь разорванное мясо виднелась белая дробленая кость. Больше этой рукой он пользоваться не мог. Длинный блестящий клинок его кинжала лежал, погребенный под серой пылью.

Когда владелец вращающегося на цепи шара увидел, какой он нанес урон своему противнику, и обнаружил, что собственную раненую руку он может, по крайней мере, держать так, чтобы она не мешала в бою, он перестал пятиться и снова двинулся в наступление. Круглая шипастая смерть описывала над ним туманный светящийся эллипс. Когда Кол Ренба приблизился, Фарли сделал шаг назад. Но только шаг. Шар булавы со свистящим вздохом пронесся над его головой, а меч Фарли, в длинном, почти как у копья, выпаде, попал в горло шагнувшему вперед Ренбе. Кол Ренба умер почти мгновенно, а булава, крутясь, улетела прочь, вызывая смятение в рядах наблюдавших, которые поспешили прочь с пути летящего ядра.