Дождь…

Ну конечно, он все еще в пути, он едет в Святой Город, и суд над ним еще не начался! Облегчение было так велико, что сгладило раздражение от неожиданного ночного визита.

— Что вам нужно? — пробормотал он, садясь на узкой, как полка, кровати и плотно закутываясь в дорожное одеяло. Его слуга, Вилл, продолжал спокойно спать, свернувшись на полу.

Лица посетителя не было видно под капюшоном, голос звучал, как погребальный шепот.

— Мессир Винченто, завтра вы должны в одиночестве прийти утром в собор. На пересечении нефа и трансепта вы получите добрую весть от высокопоставленных друзей.

Винченто осмысливал эти слова. Неужели Набур или Белам посылали ему знак снисхождения? Это было возможно. Но еще вероятнее, что это какая-то хитрость Защитников Веры.

— Это будет хорошая новость, мессир Винченто, — продолжил монах. — Приходите и будьте терпеливы, подождите, если с вами не встретятся сразу. Пересечение нефа и трансепта. И не пытайтесь узнать, кто я,

Винченто хранил молчание, решив ничем себя не выдавать. А посетитель, удовлетворившись тем, что послание доставлено, снова растворился в ночи.

Винченто снилось, что он вернулся на свою виллу, в поместье, которым снабдил его сенат родного города, что он лежит в безопасной теплой кровати и его согревает тело любовницы, уютно прижавшееся к боку.

На самом деле этой женщины уже давно не было с ним. Да и другие женщины не имели для него теперь особого значения. Но поместье оставалось на старом месте.

На этот раз его пробудило прикосновение иного свойства — лица коснулся сноп лучей утреннего солнца, пробившийся в келью сквозь узкое оконце в стене коридора напротив. Пока он лежал, вспоминая странного ночного посетителя, солнечный зайчик уже передвинулся на другое место. И движение это превратило его в золотой маятник утонченной пытки, заставив все остальные мысли покинуть мозг.

Он стоял перед маятником выбора. Ум его мог качнуться в одну сторону — тик — и узреть позор проглоченной правды и гордости, унижение вынужденного отречения. Но, качнув мысли в другую сторону — так — он наталкивался на сокрушительную агонию мучений в «сапоге» или на «полке», медленного гниения в подземной камере.

Не прошло и десяти лет с тех пор, как Защитники Веры сожгли живьем Онадроига на Большой Площади Святого города. Конечно, Онадроиг был не ученым, а поэтом и философом. К тому же, ученые пришли к общему выводу, что он сумасшедший, фанатик, взошедший на костер, но не отказавшийся от своих убеждений. И какие теории владели его воспаленным умом! Он верил, что Святейший был всего лишь волшебником, что когда-нибудь глава дьяволов будет спасен, что в космосе бесконечное множество миров, что на самих звездах живут люди.

Ни в Писании, ни в природе невозможно было обнаружить подтверждение этих идей. Белам и остальные Защитники спорили с ним, неутомимо, но безрезультатно, пытаясь все семь лет заключения, предшествовавших сожжению неисправимого еретика, переубедить его.

Для самого Винченто грубая физическая пытка была лишь отдаленной угрозой. Такой знаменитый ученый, как он, должен был бы выказывать особую и продолжительную непокорность, чтобы заставить Защитников применить все эти методы к нему. Но угроза все равно будет витать в воздухе. На суде ему формально пригрозят пыткой, возможно, покажут инструменты. Все это — ритуал, не более того.

Но может произойти и не так.

Они с искренней грустью скажут, что защищавшийся отказался уступить всем более мягким средствам убеждения, и это принудило их прибегнуть к более суровым мерам для блага его бессмертной души и предохранения Веры.

Итак, маятник выбора на самом деле не существовал. Ему не оставалось ничего другого, как отречься. Пусть солнце движется, как угодно им. Пусть кружит оно вокруг шара планеты по безумной годовой спирали, к удовольствию невежественных недоумков, уверенных, что все знают о секретах Вселенной, раз и навсегда описанной на нескольких пыльных страницах Святого Писания.

Винченто поднял навстречу медленно поворачивающемуся солнечному лезвию оплетенную толстыми старческими венами руку. Но человеческой руке не остановить движения солнца. Светило лишь еще раз посмеялось над ним, превратив старые пальцы в прозрачный воск.

На полу под горой покрывал завозился Вилл. Винченто рявкнул, заставляя слугу проснуться, и выгнал его наружу — будить кучера Рудда, который спал рядом с тяглунами, а затем приготовить завтрак и чай. Винченто благоразумно запасся в дорогу достаточным количеством провизии.

Оставшись в одиночестве, Винченто проделал медленную и унизительную процедуру приведения своих старых суставов в готовность к новому дню.

В последние годы его здоровье пошатнулось, и теперь каждый день начинался с осторожной проверки функций органов и членов. Он не был болен, просто стар. И, конечно же, нервничал.

К тому времени, когда Вилл пригласил Винченто в общую комнату монастыря, где уже был разожжен огонь и ожидал горячий чай, старик уже был готов.

Войдя в общую комнату, он, к удивлению своему, обнаружил незнакомого человека — нового путника, прибывшего в монастырь ночью. Он назвался Валзаем Моснарским.

Валзай, как он сам выразился, подвигался на ниве ученой деятельности. Услышав это, Винченто внимательно посмотрел на молодчика. Удивительно, но тот держался с подобающим уважением, явно испытывая в отношении Винченто искреннюю, хотя и тщательно скрываемую робость. Даже в его далекой стране, бормотал он, открытия Винченто известны и высоко оценены.

Винченто любезно кивал, прихлебывая чай и прикидывая, не мог ли этот юнец быть тем ночным посетителем. А может, он и есть носитель добрых новостей, которые Винченто должен услышать сегодня в соборе? Неужели Набур благоволит к нему?

Винченто нахмурился. Нет, он не позволит себе, словно вассалу, жаждать милости от сюзерена, даже если тот — сам Викарий Святейшего. Во всяком случае, он не собирается немедленно бежать наверх, к собору.

Пришел Рудд, сообщив, что река успокаивается. Вода больше не прибывала, но все равно стояла слишком высоко, чтобы даже замышлять переправиться через нее. Но завтра вода спадет достаточно низко, и переправа станет безопасной.

Винченто не спеша закончил легкий завтрак. Он приказал Рудду отнести немного еды двум странствующим монахам, а сам лениво вышел на солнце погреть старые кости.

Если он и опоздает на трибунал, то здесь довольно свидетелей, чтобы доказать его невиновность. Пусть Защитники Веры яростно поносят вышедшую из берегов реку, если им так нравится. Сомнений нет, поток уступит их великолепному знанию Святого Писания и иссохнет. Природа не устоит перед их приказанием, и даже разрушенный мост восстановит сам себя, если они пригрозят камню пытками.

Нет, нет, пора начать упражняться в смиренности. Винченто позвал Вилла и велел ему принести из экипажа письменные принадлежности, а потом вышел за разрушенную арку ворот, чтобы присесть у обочины дороги. Один из камней он использовал вместо скамьи, второй — вместо стола. Пора было приготовить текст отречения.

Конечно, обвиняемый не должен знать, почему именно его вызывают. Первым вопросом Защитников, коварным вопросом будет именно этот. Такое начало часто срывало с губ обвиняемых признания в неизвестных судьям грехах, но в случае Винченто едва ли могли возникнуть сомнения относительно повода вызова. Прошло пятнадцать лет со дня предупреждающего запрещения, полученного Винченто от Белама, о чем сам ученый наполовину успел забыть. И до, и после этого многие ученые рассуждали о гелиоцентрической теории, и это проходило безнаказанно. Но когда пришел вызов Защитников, Винченто осознал, что противопоставил себе очень могущественных людей, которые никогда ничего не забывают.

Он вытащил из походного секретера то самое старое письмо Белама. Глаза невольно скользнули по строчкам: «…поскольку доказательств движения нашего мирового шара не существует, как я думаю, ибо такого мне предъявлено не было».