— И поэтому оставь его, — продолжил Теодор.

Марианна отодвинула стул и встала.

— Что такое? Ты куда? — спросил отец.

— В свою комнату.

— Но ты ещё не закончила завтракать?

— Закончила.

Когда дверь за Марианной закрылась, Теодор и Сабина некоторое время смотрели ей вслед, как будто ожидали, что придёт конец этому заблуждению и дочь опять к ним вернётся.

Через некоторое время первым заговорил Теодор.

— Я этого не допущу.

— Чего не допустишь? — спросила Сабина.

— Такого поведения.

Сабина смотрела на вещи реалистично.

— Поведение, — сказала она, — играет второстепенную роль. Причиной является парень, о котором она думает.

— Я его от неё отважу. Можешь на меня положиться.

Сабина произнесла с сомнением:

— Не знаю, Тео, но чувствую, что это будет не так просто.

— Вот увидишь.

— Что ты сделаешь, если это повторится?

— Что повторится?

— Что она просто встанет и уйдёт в свою комнату.

Такая перспектива вывела авторитарного Теодора из себя.

— Я дам ей пару подзатыльников, — заявил он.

— О нет, — возразила Сабина. — Не забывай, что она уже взрослая. Ты знаешь, чего ты этим добьёшься?

— Что она будет слушаться.

— Нет, она уйдёт из дома, и мы увидим её потом не скоро. Сейчас такое происходит повсюду.

Теодор немного уступил. Сдержанным тоном он ответил:

— Куда она уйдёт?

— К нему. Многие так живут.

— Он, наверняка, сам ютится в какой-нибудь берлоге.

— Тогда куда-нибудь ещё. Ужаснее всего, если в какую-нибудь коммуну.

Теодор ужаснулся.

— В коммуну? Ты с ума сошла? Только не Марианна.

— Когда у неё не будет другого выхода…

— В Гельзенкирхене нет коммун.

— Но есть в других городах: в Дортмунде, в Эссене, в Бохуме…

— Повсюду, где живут студенты, — перебил её Теодор раздражённо.

— Не только. Есть у них ещё одна в Кастроп-Раукселе.

— Бедная Германия! — Единственное, что Теодор мог сказать по этому поводу.

Затем он на некоторое время замолчал и задумался над тем, что же будет дальше не только с дочкой, но и со всей немецкой нацией. Результат получился неутешительный. Другое дело — Сабина. Её размышления были не такими масштабными.

— Ты должен что-нибудь предпринять, — сказала она.

— Что именно?

— Но не с ней, — продолжила она. — С ним.

— Что именно ты имеешь ввиду?

— Ты должен ему всё объяснить. Кто он такой? Что он из себя представляет? Представляет ли он себе свое положение и положение нашей дочери? Какой у него характер? Если он у него есть, то твои замечания приведут к тому, что он от неё отступится, понимаешь? И проблема будет решена.

— А если проблемы не существует? Если у Марианны с ним ничего особенного не нет? Если мы оба, так сказать, «накручиваем»? Что тогда? Тогда это будет смешно выглядеть, Бина.

Так как Сабина была уверена в своей правоте, то покачала головой.

— Нет, нет, Тео! Не будет. Она в него влюбилась, вероятно, даже сильнее, чем сама себе представляет. Как мать, я чувствую это безошибочно. Поэтому ситуация действительно опасная, Тео, можешь мне поверить.

— Хорошо, — согласился он, — я займусь этим. Я думаю, ты права.

Сабине пришла в голову еще одна хорошая мысль.

— Возможно, нам придётся отправить её на пару недель к твоей сестре в Майнц.

— А ты сможешь обойтись без неё на кухне так долго?

— Если надо, то смогу.

— Всё-таки две недели для неё — это много. Кроме того, ты же знаешь моего зятя. Он не любит, когда его беспокоят.

— Но это же всего четырнадцать дней. В конце концов, мы можем навязать её моей матери, но она очень старая.

— Мы даже не знаем, как у неё дела.

— Почему же. Я звонила ей позавчера.

— Ты мне об этом ничего не сказала.

— Потому что обычно ты этим не интересуешься.

— Ну и как она?

— Сейчас хорошо. Она как раз думала приехать к нам.

— Что? — вырвалось у Теодора.

— Не бойся, Тео, я смогла её отговорить. Она сказала, что вероятнее всего поедет к Ильзе в Хаген.

Замужняя младшая сестра Сабины Ильза жила в Хагене.

— Тогда тебе нужно позвонить ей ещё раз и отговорить, — сказал Теодор.

— Я выберу момент, когда Марианны не будет дома.

— Хорошо, — кивнул Теодор, — только не забудь.

— Нет, я…

Она прервалась. Шаги в прихожей приближались. Они могли принадлежать только Марианне. Действительно, дверь открылась и вошла Марианна. Однако она не вошла в комнату, а осталась стоять на пороге. Не отпуская ручку двери, она сказала:

— Я забыла попросить вас кое о чём ещё, дорогие родители. Будьте так любезны и оставьте господина Тюрнагеля в покое. Я ему сказала, что вы не будете его спрашивать о моей вчерашней прогулке с ним. Прошу вас.

Теодор посмотрел на Сабину, Сабина на Теодора. Марианне показалось, что это длится слишком долго, и было не ясно, получит ли она ответ. Поэтому она закрыла дверь снаружи, пока отец и мать смотрели друг на друга, не поворачиваясь к Марианне.

Прошло ещё несколько секунд, прежде чем Теодор сердито сказал:

— Что она о себе думает, собственно говоря?

Сабина промолчала. Её охватил страх. Неужели она ошибалась? Неужели всё значительно хуже?

— Она думает, что это потерплю? — не унимался Теодор.

Сабина почувствовала неуверенность своей позиции и смогла только произнести:

— Будь с ней поосторожнее, Тео. Просто будь поосторожнее.

***

Послеобеденное время в «Подсолнухе». Трактир забит битком. Так бывает всегда, когда ФК «Шальке 04» играет на выезде. Основная публика Теодора Бергера состояла в значительной части из футбольных фанатов, у которых была старая привычка являться в трактир Теодора, когда ворота известнейшего в Рурской области стадиона были закрыты. У стойки Теодора царила толкотня, которая отвлекала его от друзей, так как два официанта стремительно носились по трактиру, прокладывая путь к стойке, к крану, чтобы прокричать Тео очередной заказ.

К друзьям Тео относился так называемый «узкий круг». Четверо мужчин, выбравшие несколько десятилетий назад «Подсолнух» своим основным трактиром, где они могли коротать время за разговорами о ФК «Шальке 04» и от Теодора не могли понять только одного: его противоестественную дружбу с Питом Шмитцем, который был приверженцем ФК «Кёльн». Со временем все четверо примирились с этим извращением Теодора, так как видели, его душа, по крайней мере, не страдает, когда они заводили разговор о ФК «Кёльн».

Эти четверо были: Йохан Шумахер, предприниматель, занимающийся производством ортопедической обуви и державший неподалеку небольшой, но достаточно прибыльный магазин; Йозеф (Юпп) Масловский, горный мастер на пенсии; Фрэд Шиковяк, мастер на небольшом машиностроительном предприятии; и Карл Яворовский, торговый агент фирмы по производству моющих средств, находившийся в постоянных разъездах, и уже достигший предпенсионного возраста.

— Я был три дня в Мюнхене, — сообщил он друзьям. — На конференции.

— Она проходила в Мюнхене? — спросил Шиковяк. — Ведь должна быть в Дюссельдорфе.

— Дюссельдорф, — засмеялся Яворовский, — нам осточертел. Мы сказали это руководству и организовали её в этот раз в Мюнхене. Было здорово.

Он протянул руку, чтобы забрать у Тео Бергера кружку пива, которую тот ему налил.

— Что было здорово? — спросил Тео, который уловил только обрывок фразы.

— Мюнхен, — ответил Карл Яворовский.

— Почему Мюнхен?

— У нас там была конференция. Очень красивый город. Только одно мне там не понравилось, по сравнению с тем, как здесь.

— Что же? — спросил Тео просто так.

Карл поднял кружку так, чтобы все могли её видеть.

— Там плохо наливают.

Со всех сторон раздался громкий смех.

Теодор промолчал. Протиснувшийся официант отвлёк его.

— В пивной вас тоже побывали, Карл? — вставил горный мастер Масловский свой вопрос.

— Конечно, Юпп. И всё как всегда окупилось. Но в этот раз мы получили огромное удовольствие. За нашим столом как раз сидела пара местных, так что выпал случай.

— Огромное удовольствие?

— Огромное, хотя вначале ругали Бонн и Фленсберг. Но когда они меня спросили, откуда я, а я им сообщил, то один неожиданно протянул мне руку и сказал: «Сочувствую». Другой последовал его примеру. А знаете, почему?

— Почему? — спросили двое или трое в один голос.

— Из-за игры на Олимпийском стадионе между «Баварией» и «Шальке».

Тут не смог сдержаться четвёртый из команды, Йохан Шумахер.

— Какое дерьмо, — сказал он. — Они увидят, что станет сегодня с их сосисками.

Как по команде все посмотрели на большие часы, висевшие на стене за стойкой.

Было больше трёх часов. Примерно через полчаса начнутся матчи, и начнутся они не только на Олимпийском стадионе в Мюнхене, но и на всех стадионах Бундеслиги.

На некоторых столиках, за которыми сидела молодёжь, стояли транзисторные радиоприёмники. Все ждали, когда начнётся трансляция.

— Сделали ставки? — спросил Шумахер друзей.

Все кивнули. Однако Шумахеру этого было недостаточно. Он хотел, и именно сегодня, быть в этом уверенным.

— Давайте посмотрим, — сказал он, достал свой билет и положил его для всеобщего обозрения на стойку.

Таким образом, каждый мог убедиться, что Шумахер поставил банк на выигрыш «Шальке» в Мюнхене.

Юпп Масловский, горный мастер на пенсии, положил свой билет рядом. Тоже на выигрыш «Шальке».

Затем, так сказать, механизм заело. Карл Яворовский медленно вытащил свой билет на обозрение, Фрэд Шиковяк, мастер-машиностроитель, свой вообще не достал. У торгового представителя Яворовского оказалось, что он поставил не только на победу «Шальке» у «Баварии», но и на ничью, и даже на проигрыш. Видимо ребятам из пивной в Мюнхене удалось повлиять на него.

Йохан Шумахер смерил его уничтожающим взглядом.

— Печально, — произнёс он.

Затем повернулся к Шиковяку.

— Ну, а что у тебя, Фрэд?

Фрэд сообщил, что он ни перед кем не обязан отчитываться, и, как это ни печально, свой билет оставил в другом пиджаке.

Шумахер отреагировал на это коротко:

— Ага.

От этого «ага» любому может стать неловко.

— Своё глупое «ага» можешь оставить себе, Йохан.