Марианна подошла к двери.

— Ты куда? — спросил её Теодор.

— В его комнату. Я не могу в это поверить.

— Убедись в этом сама.

Единственное, что обнаружила Марианна в комнате Вильгельма, была посуда и столовые приборы на две персоны, которые она ему подарила. Они лежали на столе. Ни одной строчки текста.

Марианна спустилась к родителям, чтобы продолжить разговор с отцом. Пока её не было, Теодор в общих чертах рассказал Сабине, как всё произошло.

— Папа, — сказала Марианна, — дай мне письмо.

— Какое письмо?

— Которое Вильгельм оставил для меня. В комнате его нет, значит, он должен был оставить его у тебя.

— Ты ошибаешься, он мне ничего не оставлял.

Марианна не могла поверить.

— Это невозможно!

— Ты думаешь, что я его от тебя утаил?

— Нет, — сказала задумчиво Марианна, — но…

Она расстроилась, и её глаза подернулись влагой. Когда Сабина это увидела, ей стало тяжело на сердце, и, хотя её интересы совпадали с интересами мужа, она спросила:

— А устно он тоже ничего не просил передать?

— Нет, — ответил Теодор, — хотя я его спросил, что тебе передать.

— Ты его об этом спросил?

— Слово в слово.

— И что он ответил?

Поглядывая то на Сабину, то на Марианну, Теодор произнёс:

— Я могу вам точно описать, как всё было. Он попросил меня вызвать такси. Пока я звонил, он сел на стул. Потом мы ждали. Я предложил ему водки. «Спасибо, нет», — сказал он. Тогда пива. Опять: «Спасибо, нет». Когда подъехало такси и посигналило, я спросил его: «Что я должен сказать Марианне?» Его ответ был такой: «То, что вы считаете правильным». Дословно. Для меня это значило: «Мне всё равно!» — Теодор поднял руки. — Или вы это поняли бы иначе?

— Нет, — произнесла Сабина неуверенным голосом. Неуверенным потому, что ей стало ясно, какую боль и разочарование они принесли дочери.

Подушка Марианны в эту ночь промокла от слёз. К утру она выплакала все слёзы, и, когда подошло время вставать, это уже была другая Марианна, не та, что в прошедший вечер. Она стала сильнее. Первое и самое большое разочарование в её жизни осталось позади. Мужчина, которого она полюбила, исчез. Она думала, что он тоже её любит, но это было заблуждением, и при первой возможности он поставил её перед свершившимся фактом. Сияющий взгляд, смотревший до этого на неё, произведённое впечатление — всё это только игра. «Но зачем? Зачем драться из-за меня? — спрашивала она себя. — Возможно, он даже сам не знал. Возможно, он просто получает удовольствие от того, что может показать свою силу, — убеждала она себя. — Или нет? Должен же его кто-то об этом спросить? Почему «кто-то»? Я сама должна это сделать».

Марианна попробовала себя образумить: «Должна ли я за ним бегать и умолять, чтобы объясниться?! — Никогда!!»

Для этого она была слишком гордая. Лучше она насильно заставит себя забыть его, и испортит себе жизнь.

То же самое происходило и с Вильгельмом Тюрнагелем. Он тоже не мог повернуть назад и стал невольником свой гордости. Его ведь могут счесть «охотником за приданным».

***

Шли недели. Недели, в течение которых им обоим всё осточертело. Они чувствовали себя смертельно несчастными, хотя для Вильгельма, можно сказать, они прошли неплохо. Он быстро нашёл комнату. В этом ему помог шеф. Отпала необходимость платить большие деньги за пансион. На фирме начали думать о том, чтобы повысить Вильгельма в должности. Верным признаком этого было то, что ему подчинили группу электриков. Пока на пробу, так сказать. Но, как известно, существует правило: достаточно скоро после пробы происходит и окончательное назначение. Увеличение ответственности означало для Вильгельма, конечно же, и существенное повышение зарплаты. Он купил себе мопед, на котором ездил в основном на работу. Очень редко он пользовался им, чтобы в субботу покататься по окрестностям. Всё своё свободное время он отдавал изучению немецкого и проявил невиданное упорство, делая невероятно быстрые успехи. Он поставил себе очень высокую цель, о которой, однако, никому не говорил. Чтобы её достичь, надо учиться дальше, повышать свою квалификацию. А это значит, нужно посещать курсы и выполнять задания. Первым условием в требованиях стояло отличное владение языком. Вильгельм знал это и поэтому зубрил почти каждый вечер, а иногда и до полуночи, немецкую грамматику. Слов, которых он не знал, становилось всё меньше. Его цель заключалась в том, чтобы стать инженером-электриком. Все, кто его знал, и кому он об этом сказал, не имели ни малейшего сомнения в том, что он добился бы этой цели. Однако всё пошло совсем, совсем иначе…

А что у Марианны? Нет, она не ставила перед собой никакой цели. Когда она себя спрашивала, что будет с ней дальше, звучал один единственный ответ: старая дева. Вопросы, как предотвратить эту опасность, её не волновали. Ей казалось, что человеческое общество состоит только из одного пола — её собственного. Но только по ночам, когда она засыпала, всё менялось. Тогда её, отдавшуюся во власть чувств, «преследовали» грёзы, не причинявшие никакого насилия и носившие только одно имя — Вильгельм.

Марианна была самой несчастной девушкой на Земле, однако она лучше умрёт, чем сделает хоть один шаг, который облегчил бы её бедственное внутреннее состояние. Для этого она слишком гордая.

Таким образом, противоречия между Марианной и Вильгельмом усиливались. Однажды во вторую половину дня пятницы они снова пришли в движение. Правда, ни Марианна, ни Вильгельм ничего об этом не подозревали. Чтобы это увидеть, посмотрим, что произошло всего неделю назад.

Итак, однажды в пятницу, во второй половине дня…

Вильгельм со своей группой закончил рабочий день. Пока электрики собирали свои инструменты, двое разговаривали между собой о важном событии, которое очень скоро должно было произойти — о футбольном матче команды их фирмы. Оба были её членами. Команда фирмы принимала участие в чемпионате Гельзенкирхена среди команд различных предприятий и имела очень скромный результат. Следующая игра — как раз в этот вечер — будет против команды булочной фабрики. Эта фирма имела в своём распоряжении значительно больше персонала, чем «Электро-Шторм», могла пополнять резерв для своей команды, и, таким образом, была сильнее «Шторма». Шансы последней выглядели неприглядно, поэтому она постоянно занимала только так называемый «почётный отрезок» в конце турнирной таблицы.

Один из разговаривавших сказал другому:

— Бернд, у меня скверное предчувствие, когда я думаю о сегодняшнем вечере.

— Ты думаешь, у меня лучше, Фридрих?

— Вероятно, мы опять не сможем хорошо сыграть.

— Нам всем надо встать у ворот и обороняться, иначе будет катастрофа, — высказал своё мнение Бернд.

— Как нарочно, сегодня не будет Карла-Хайнца, и это плохо.

— Почему? Что с ним? — спросил третий, которого все звали Штуммель. Прозвище «Штуммель», то есть «Коротышка», он получил из-за своего маленького роста.

— Он уехал в Аугсбург, — ответил Бернд.

— Что он там делает?

— Завтра похороны его отца.

— Чёрт! А кто заменит его в качестве свободного защитника?

Бернд пожал плечами.

— Не знаю. Может Курт. Но об этом должен ломать голову Удо.

Удо Хольткамп был капитаном команды и вратарём. Курт Брунгс мог играть как нападающим, так и заменять защитника. Но обе роли он, к сожалению, исполнял посредственно.

Штуммель посмотрел недоверчиво.

— Выглядит мрачновато, — медленно произнёс он, подводя итог услышанному. — Думаю, что в вашем трудном положении надо искать нового игрока.

— Где его взять, — вздохнул Фридрих, а Бренд кивнул в знак согласия.

— А как вы смотрите на Вильгельма? — спросил Штуммель.

Вильгельм стоял в отдалении и ничего не слышал. Он звонил в бюро фирмы и теперь был занят затянувшимся телефонным разговором.

— На Вильгельма? — спросили Фридрих и Бернд одновременно.

— Да, — кивнул Штуммель.

— А с чего ты это взял? — спросил Бернд.

— Он как-то говорил, что в России занимался спортом.

— Занимался спортом?

— Спросите его сами. Вы же знаете, что из него лишнего слова не вытянешь. Когда я с ним разговаривал, у него это сорвалось с языка, а когда я стал его расспрашивать, он просто отмахнулся. Всё прошло, сказал он, и баста.

Бернд посмотрел на Фридриха.

— Что думаешь?

— Штуммель прав, — сказал Фридрих. — Спросить-то мы его можем.

Так они и сделали.

— Вильгельм, — сказал Фридрих, когда закончился телефонный разговор, — мы слышали, что ты в России играл в футбол.

— Кто вам это сказал? — спросил Вильгельм.

— Штуммель.

Казалось, что Вильгельм не в восторге от этого разговора.

— Штуммель много чего говорит, — ответил он уклончиво.

Люди низкого роста, как известно, зачастую очень чувствительны. И тому есть своя психологическая причина. Штуммель сразу отреагировал:

— Что?! Я не болтун!

Вильгельм сделал успокаивающий жест.

— Не обижайся, я не это имел в виду.

Штуммель не мог себе позволить, чтобы от него так легко отделались.

— Ты мне это говорил или нет?

— Что?

— Что ты на своей Родине занимался спортом?

— Да, — неохотно ответил Вильгельм и добавил: — но я тебе также сказал, что это для меня уже в прошлом. Ты понял? «Собака зарыта», так что с этим кончено.

Штуммель повернулся к Бернду и Фридриху.

— Вы слышали?

— Да, — ответили оба и смотрели на Вильгельма так долго, что ему стало неудобно, и он спросил:

— А в чём дело? Что вы хотите?

— Нам нужен свободный защитник, — ответил Фридрих.

— Ну, так найдите кого-нибудь.

— Мы уже нашли, — ответил Бернд.

— Кого? — Вильгельм положил руку на грудь. — Вы имеете в виду меня?

— Да, — кивнули оба.

— Да вы сошли с ума. И знаете почему?

— Почему? — спросил Бернд.

— По многим причинам. Во-первых, я никогда не играл свободным защитником.

— А кем?

— Нападающим.

— Здорово, — сказал Фридрих. — Мы можем тебя и там поставить.

— И, во-вторых, у меня нет ни формы, ни обуви, и так далее.