Милиционер давно опустил свой свисток: и без того никто больше не рвался к третьему пути, где должен был остановиться этот загадочно исчезнувший 704-й.

Кто-то из пассажиров сказал, что как раз в этом районе проводятся военные маневры, и вполне возможно, что какой-нибудь танк налетел на поезд. Стоит танку выйти на полотно, он все в порошок сотрет, говорил пассажир, и толпа окружила его. Капитан, который то подходил к дежурному, то возвращался к эшелону, издерганный, потный, сказал, что это детские рассуждения. Все согласовано, военные знают точное расписание поездов, и любые происшествия исключаются, абсурдно даже думать об этом.

Однако пассажиры все говорили, что, может быть, танки пересекали железнодорожное полотно, а в это время шел пассажирский поезд.

Исключено, — сердился капитан. — Но все-таки надо что-то предпринимать! Нельзя же торчать здесь просто так!

Дежурный — теперь он остался на станции один — сказал, что ничего предпринять не может. Тут зазвенел колокольчик — вызывали к телефону или к аппарату Морзе.

Железнодорожник помчался на звонок, оставив офицеров на солнцепеке. Он вбежал в аппаратную и снял трубку. Звонили с соседней станции — там вынуждены были задержать скорый поезд из-за того, что не прошел 704-й.

Дежурный объяснил, что 704-й еще не пришел, что он вышел с предыдущей станции больше часа назад, что начальник станции выехал ему навстречу на моторной дрезине, но что и он пока не вернулся и все это очень тревожно.

— Это черт знает что! — кричал в трубку голос с соседней станции.

— Именно! — ответил дежурный.

Но сосед пропал. Дежурный слышал в трубке какие-то далекие голоса, паровозные гудки и потом — новый голос, немного сиплый и почему-то очень строгий, хотя, может быть, строгим он показался дежурному из-за жары и волнения.

— У вас есть ручная дрезина? — спросил сиплый голос.

— Есть, — ответил дежурный. — Двухрычажная.

— Так возьмите ее! — сказал сиплый голос. — Двигайте на дрезине, надо же выяснить, что случилось. Вдруг там катастрофа? Как вы можете сидеть сложа руки и ждать? Вы слышите?

— Да, слышу, — сразу упавшим голосом ответил дежурный.

Он выскочил из аппаратной и стал объяснять офицерам, что, видно, произошло несчастье и надо ехать на ручной дрезине. Просто загадка — это исчезновение поезда, да еще и мотодрезина не возвращается.

Вскоре несколько солдат, выкатив из-за склада дрезину, поставили ее на центральный путь, и в нее сели дежурный по станции и трое офицеров. Двое из них начали тянуть на себя и толкать рычаги, и дрезина, лениво и сонно постукивая, покатила на запад. Капитан, сидевший впереди, то и дело подносил к глазам бинокль, но, кроме венца Черказских гор и расплавленного воздуха, ничего не видел.

— Все-таки выясним, в чем дело, — сказал капитан. — Состав не мог испариться.

Офицеры, сидевшие сзади, работали рычагами, дрезина наконец проснулась и, набирая скорость, живее затарахтела на стыках раскаленных рельсов.

Капитан смотрел в бинокль, но нигде не было даже малейших следов дыма. Если бы поезд жил, они увидели бы, как дымит его душа.

Станция Н. притихла, все уселись в тени на перроне, солдаты залезли под платформы, машинисты обоих паровозов открыли клапаны, топки гасли. Солнце передвинулось на небе и начало своей страшной линзой скручивать листья на деревьях, сверкая в антраците открытых складов топлива, — в этот жаркий полдень оно одно властвовало над пустой станцией, притихшей, растерянной, озадаченной, исполненной ожидания.

Колокольчики на станционном здании, раскачивая языками, призывно звенели, аппарат непрерывно стрекотал, и любопытные, заглядывавшие в открытую дверь, видели, как ползет и наматывается лента, как механический карандаш пишет свои тире и точки, но никто не понимал этой постукивающей азбуки. Аппарат на минуту-две умолкал, потом опять начинал стучать, нервно, отчаянно, словно кого-то звал, но кто мог откликнуться на его призыв?

Та, та, та, та-та! Та-та, та!

Колокольчики дергались и звенели, около аппаратной толпилось все больше людей, они все пристальней всматривались в ленту, и аппарат словно стучал у них в висках, как стучала в висках жара, стучала тишина и нарастало ожидание — мотодрезины, дрезины с дежурным и офицерами, пассажирского состава, пропавшего в пути между двумя станциями, — нарастало, накручиваясь, как лента на диск.

Та, та, та-та, та!

Ожидание набухало, набухала загадка, и все громче звенели колокольчики, стучал аппарат Морзе, не получая ответа.

Только жара ленивым облаком висела над станцией, раскаленная и зыбкая, как пустыня, усиливая ощущение пустоты и напрасности ожидания.

Кочегары изредка бросали в топку по лопате угля, еле-еле поддерживая ленивое попыхиванье огня. Паровозы устали, кипящий пот высыхал на их телах, и казалось, они теперь спали, лишь время от времени испуская протяжный вздох.

Живой бег дрезины уносил ее от ленивого и жаркого покоя станции Н. Офицеры в одних майках работали рычагами, и сквозь жгучую пелену пота, застилавшую глаза, дорога перед ними колыхалась и розовела от соли. Колеса, радуясь жизни, весело тарахтели.

Железнодорожное полотно два раза пересекло шоссе и побежало с ним рядом. Движения на шоссе не было, асфальт блестел и грозил растечься по кюветам, залить поля, затопить дубовые рощицы. Пассажиры дрезины смотрели то на шоссе, то на поля, местами сжатые, местами обремененные тяжестью колосьев; черные проселки дремали, утонув в раскаленной пыли.

— Словно вымерло все! — сказал капитан и снова поднял бинокль.

Горы придвинулись, и он увидел, как над ними серым чубом клубится туча: быть может, шла гроза.

Сзади завыла сирена. Вой нарастал, взвивался над полями, снова прижимался к земле и снова взмывал вверх, точно пытался, изгибаясь, пробить себе путь сквозь этот зной.

Люди в дрезине обернулись. По шоссе с включенной сиреной мчалась пожарная машина. Пожарники стояли, прильнув к цистерне, их блестящие медные каски покачивались. Машина пронеслась мимо дрезины, оглушив людей своей сиреной, и они увидели, как хлопают на ветру куртки пожарников.

— Пожар в такую жару — страшное дело! — сказал капитан.

— Страшная жарища! — отозвались сзади.

Офицеры сняли уже и майки и работали по пояс голые, но прохладней от этого не становилось.

Капитан стал рассказывать, как в прошлом году во время осенних маневров из-за непогашенной спички вспыхнул пожар, и вся армия и население полночи боролись с огнем; вот что может наделать одна спичка!

— Вполне вероятно, что поезд стоит в поле, — сказал дежурный. — От искр иногда возникает пожар. Глядите, какая пшеница пересохшая. Если пожар, поезд останавливается, и пассажиры бегут тушить.

— Это возможно, — обернулся к нему капитан. — Вот и пожарная команда проехала. Да, да, наверно, они тушат пожар.

Офицеры сильнее налегли на рычаги, и раскаленное поле с пшеницей и дубовыми рощицами быстрее побежало вдоль полотна.

Рельсы входили в густую тень канадских тополей.

— Там река, — сказал дежурный.

Полотно выгнулось, подыскивая место, где удобней было пересечь реку. Вот и мост, высоко поднявший свои металлические ребра, заброшенное, заросшее травой караульное помещение и возле него маленькая пристройка, сколоченная еще во время второй мировой войны, когда мосты охранялись военными.

Пока дрезина с грохотом шла по мосту, капитан смотрел вниз на прозрачную и тихую воду.

— Эх, искупаться бы в такую жару, — сказал капитан.

В реке отражались мост и бегущая по рельсам дрезина. У краев прохладного потока можно было разглядеть птах, которые низко проносились над водой, задевая ее грудью.

За мостом офицеры и дежурный вдруг увидели остановившийся поезд, паровоз был нем; а впереди него, словно чему-то удивившись, застыла мотодрезина.

Все соскочили на землю, офицеры стали натягивать на себя одежду, а капитан, на ходу одергивая гимнастерку, сбежал с насыпи и на своих длинных кривоватых ногах зашагал к паровозу. Он остановился у лесенки и, всматриваясь в полумрак за топкой, крикнул: