— Лорда?.. Ах да, адмирал.

— Хорейшо, лорд Нельсон. Он крутил безумный роман с леди Гамильтон, который питал все бульварные листки того времени (тысяча семьсот восьмидесятые). Битый час Реджина читала мне любовные письма Нель­сона к Эмме Гамильтон.

— А служанка с уксусной мордахой исключается?

— Вне всякого сомнения. В чем дело, Блэз? Неуже­ли тебя так занимает конструкция femme fatale?

— Любопытно, как живет этот улей, вот и все.

— Все, как же! Давай, колись!

— Ты видишь меня насквозь, как всегда.

— А ты прозрачный.

— Я пытался оценить вероятность того, что одна из твоих пчелок как-то связана с гангстерами из Гили.

— Ясно. Ну что ж, возможно.

— Кто? Пи?

— Нет. Я.

— Ты?

— Ну конечно. Я теперь тоже дама-пчелка, и у ме­ня есть очень неподходящие гнусные знакомства — по моей работе.

— Вроде меня?

— Вроде господина Хоча.

Шима глубоко вдохнул, задержал дыхание и с шу­мом выдохнул.

— Лучше бы ты так не шутила.

— Хорошо, без дураков: остается факт, что мы все запутались в какой-то странной сети — ты, я, господин Хоч, громилы, прометий, Индъдни, улей и Голем-100.

— Голем-сто? Почему ты его так называешь?

— По всему выходит, что он — полиморф, то есть может принимать сотню разных обличий.

Шима вздохнул.

— Хорошо бы удрать на Марс, колыбель мужей.

— Если ты хочешь прятаться от житейских тума­ков, детка, то почему не на Венеру — до нее тоже долгий путь.

— Ah, le pauvre petit? Ты права, — признал Шима, нехотя улыбаясь. Он взял себя в руки. — Какой дальше план действий? Ты отправляешься в улей, чтобы слегка поворожить, да? А я? Ich? Moi?

— Ты подкатись к субадару Индъдни.

— Ах вот как, я подкатись! Зачем бы это?

— А за информацией. Я хочу знать, есть ли хоть какая-то связь между шабашами в улье и зверствами Голема-100. Во времени. В пространстве. Пусть хоть са­мая ничтожная, но связь. И кстати, держи эту Рт-га- дость под семью замками у себя в лаборатории. Устано­ви сигнализацию.

— Это еще зачем, ради всего святого?

— А вдруг Голем — еще и торчок в своей милой неподражаемой манере?

— Тащится от прометия?

— Ну а вдруг, Блэз? Я просто цепляюсь за соломин­ки. Вдруг ему невмоготу станет без свежей дозы, и он пойдет грабить кубышку в «ФФФ». Преврати свой запас Рш в приманку. Может быть, что-то занятненькое пой- мается...

Шима устало покачал головой.

— Если этот долбаный полиморф прошел и вышел через твою надежно запертую дверь, то какого хрена я могу сделать, чтобы его изловить?

— Что? Недавно еще великий Блэз Шима, бакалавр, магистр и доктор философии? Блестящий изобретатель секретного заказного оружия, за которое субадар Индъ­дни даст себе передние зубы выбить — только бы дока­зать, что мы все это придумали? Не может изобрести надежную ловушку, чтобы в ней застряло чудище, не­постижимое рассудку?

— Да, именно так.

— Вот уж именно... черт бы тебя побрал. Никто не может такое изобрести — пока. Я очень сомневаюсь, что мы его сцапаем, даже если у нас когда-нибудь хва­тит ума его отыскать, но об этом мы начнем беспоко­иться тогда и если мы его найдем. Сейчас мы ищем связь — любую зацепку, а в твою западню может по­пасть подонок из Гили и — подивитесь-ка — окажется толкачом Рт.

* * *

Население Старого Нью-Йорка насчитывало девять с половинои миллионов к концу XXI века. В конце XXII века Нью-Йорк стал районом Гиль в Коридоре и кишел несчетным количеством населения — цифры давались только приблизительные. Догадки статистиков плавали между десятью и двадцатью миллионами.

Каждая песчинка из этих миллионов лелеяла мысль, что он или она — единственные и неповтори­мые. В компьютерном центре субадара Индъдни пред­ставления были более реалистичными: по опыту по­лиции среди этих миллионов попадались сотни тысяч двойников — от простого сходства до полного совпаде­ния по всем основным параметрам.

Начальник центра был циником.

— Сделайте компьютерное описание любого козла из Гили, и машина не отличит его на дискете от сотни других таких же — по меньшей мере, от сотни!

— О, — мягко возражал Индъдни, — возможно, что в целом это так и будет, но наша задача — выявить

маленькие единичные особенности, которые отличают каждый экземпляр от всех копий.

Его бесили и терзали семь неслыханных и жутких надругательств, сотворенных полиморфным Големом- 100 с семью двойниками.

* * *

Откуда взялся новый ремонтник, кто его нанимал — не было известно никому. Комплекс Уолл-стрит был настолько поражен неразберихой в администрации, что рассказывали о ловкачах, которые умудрялись выписывать и получать зарплату, хотя ни на какой должности они никем не были утверждены. Расчет­ному отделу требовались месяцы, чтобы добраться до таких умников, пользуясь обычными бюрократически­ми каналами.

Он был в состоянии вылечить интеллектуальные банки Большого Совета от всех и всяческих поражав­ших их недугов (если, например, компьютеры выпадают из реального времени, то за считанные мгновения мож­но потерять целые состояния). Нет, он был не гением- электронщиком, а простым монтажником, который до­бивался успеха с помощью прямо-таки запредельной интуиции, психического сродства, позволявшего вхо­дить во все припадки и придури, которые накатывали на темпераментный электронный мозговой центр, правив­ший рынком. Некоторые странности были и у него са­мого.

К примеру: никто не подавал ни заявки, ни жалобы (по надлежащим каналам), а он уже тут как тут, со своим затейливым ящиком для инструментов в руках. Окру­жающие сразу соображали, что надвигается гроза: у компьютеров от разрядов молний начинались приступы судорог.

К примеру: если отметить меловой чертой его обыч­ный маршрут, то оказалось бы, что он точно повторяет схему прокладки под полом Биржи силового кабеля в 440 вольт. Его как магнитом притягивали поля высокого напряжения.

К примеру: он непроизвольно генерировал собст­венное удивительное поле. У любого человека, нахо­дившегося с ним в физическом контакте, учетверялся I.Q. — коэффициент интеллекта, умственный потенци­ал — на все время, пока сохранялся контакт. Он как чумой заражал временной гениальностью. Юмор за­ключался в том, что у него самого к этой инфекции был иммунитет — всегда и везде он оставался самим собой: симпатичным, вдумчивым, медленно соображающим ремонтником.

Соседка по комнате рассказала ей об этом новояв­ленном чудике. Она понимала: да, я дурочка, но по­скольку никого это не волновало, то и она сама относи­лась к этому спокойно. Но ей очень хотелось один, толь­ко один разочек понять, что испытывает обладатель та­кого гигантского интеллекта, который позволяет усва­ивать целые дискеты с записями, одну за другой, запо­минать усвоенное и обсуждать его с другими людьми.

Она завела привычку заходить за своей соседкой, чтобы вместе позавтракать в закусочной на Бирже; и в тот день, когда с запада надвигались свинцовые тучи, а половина обитателей Гили бросилась выставлять на крыши водяные баки, он уже нарисовался на Бирже. Все наружные панели особо нервической ай-би-эмки были удалены, и он наполовину погрузился в ее нутро, огла­живая и успокаивая машину к началу грозы.

Она постучала пальцем по его согнутой спине, ожи­дая неизвестно чего: то ли он вопьется в нее чарующим взглядом вампира, то ли заворожит наложением цели­тельных рук... Над Гилью сверкнула молния, и разряд отозвался эхом у нее внутри; в ее голове зарокотал не­бывалый раскат грома. Она услыхала собственный го­лос:

— Vengon' coprendo l'aer di пего amanto е Lampi, е tuoni ad annuntiarla eletti[36]...

Она испугалась. Какой-то чужак вторгся в ее созна­ние. Она еще не отняла палец от его спины.

Вдруг:

— Sumer is icumen in, lhude sing cuccu! Groweth sed, and bloweth med, and springeth the wude nu — Sing cuccu![37]