Спустившись на несколько уступов вниз, мальчики стали вглядываться в темноту. Где-то здесь во мраке схоронились волки, Лан видел их в сумерки.

— Соба, твои друзья Олень и Медведь принесли пищу, — негромко сказал Лан.

Глаза немного привыкли к темноте, и мальчики увидели волка-соба рядом с собой. Остальные звери не показывались.

Ребята вывалили волчью долю посреди небольшой каменной площадки и удалились.

Долго удовлетворенно прислушивались они сверху к хрусту костей на крепких зубах, к обиженному повизгиванию молодняка и недовольному ворчанию старших зверей.

Звери ели пищу, принесенную человеком, пахнущую человеком, их другом, не врагом.

Автобус заурчал, дал несколько гудков, словно пригласил в дорогу. Пассажиры, разомлевшие от жары, оживились, начали торопливо прощаться с родными, знакомыми и усаживаться на свои места.

Лицо бабушки сразу погрустнело. Пулат даже испугался, как бы она не заплакала. Почему это взрослые так переживают из-за пустяков?

Наконец поехали, и, когда автостанция исчезла из виду, он облегченно вздохнул и радостно сказал Радику:

— Даешь тугай!

По правде говоря, было боязно, что мама в последний момент помешает отъезду, но этого, к удовольствию друзей, не случилось.

Сколько шуму было дома, когда он заикнулся о поездке на Сырдарью! Мама кричала, лучше она пошлет его в пионерский лагерь, по крайней мере, там организовано четырехразовое питание и меньше риска сломать шею, утонуть или быть ужаленным змеей.

А бабушка сказала: будь она на месте мамы, она не препятствовала бы формированию характера молодого человека, но мама сама бесхарактерная — уже четвертый год не может закончить диссертацию. Где уж ей уважать характер сына! И почему, собственно, Пулату не поехать под присмотром опытного человека, достойного педагога? Чем он, Пулат, хуже Радика Донского? Не увечный, не слабоумный.

Мама никогда не спорит с бабушкой. Бабушка бывшая учительница, а всем известно, с учителями не очень-то поспоришь. Но Пулату она сказала: «Завтра же попрошу в месткоме путевку в лагерь, и, если дадут, забудь о походе». Все пять дней до отъезда Пулат очень боялся: вдруг она достанет-таки эту злополучную путевку…

Сегодняшним своим счастьем он обязан бабушке, ну и Радьке, конечно.

Радька — настоящий товарищ. Помог уговорить Серафима Александровича взять и его, Пулата, на Сырдарью. А было это так нелегко!

Но лучше по порядку.

Итак, Пулат Хангамов (в классе сокращенно его зовут Пулхан), ученик шестого «Б» — нет, уже седьмого «Б», — едет с Радькой из седьмого «А» в путешествие по Сырдарье, в дикие тугайные леса.

Там водятся настоящие звери. Правда, Серафим Александрович говорит, что тигров уже не стало. Но есть шакалы, лисицы, дикие коты — хаусы — величиной со среднюю собаку. Разве это не звери? Пойдите в зоопарк, они там есть, в клетках. А в тугаях они на воле.

Серафим Александрович, Радькин сосед, — мировой дядька, настоящий путешественник. Все кашгарские[2] мальчишки его знают. Он тоже учитель, только не в школе, а в сельхозинституте. Немного старый, седой, но сильный, ездит на охоту и рыбалку, человек добрый. А главное, он никогда ребят не гонит, хоть они ему и надоедают.

Один раз Пулат приходил к Радьке и сам видел, как мальчишки с крыши сарая наблюдали за Серафимом Александровичем, который строил какую-то большую клетку.

Сашка-пузырь объяснял ребятам:

— Вчера вечером он привез два большущих ящика. Шофер помогал ему занести их в дом. Ух, тяжелющие! А на заднем сиденье было ружье в чехле и здоровый рюкзачина. Голову даю на отрез — на охоту ездил. Может, живого зверя привез — лисицу или джейрана?

Маленький Рустамка, которого ребята не прогнали с крыши только потому, что не заметили, возразил:

— У джейранов знаете какие рога? Для них клетка крепчее нужна, как в зоопарке.

— Это по какому такому случаю цирк открыли? — спрашивает Серафим Александрович, заметив ребят на крыше.

— Сашка говорит, эта клетка для живого джейрана, которого вы вчера привезли с охоты, — немедленно отозвался Рустамка.

Серафим Александрович не торопится с ответом. Распрямляет спину, щурится на солнце. Лицо вроде сердитое, но ребята знают: оно всегда такое, а сам он вовсе не злой.

— Нет, это вольера для кроликов.

— А что это — вольера, просто такая клетка?

— Да, можно сказать, клетка.

— А в ящиках тогда что? — сыплются вопросы.

Серафим Александрович не спеша идет к веранде и выволакивает на порог уже вскрытый ящик, доверху наполненный круто засоленной разномастной рыбой.

Конечно, каждый из ребят получает по рыбке, стараясь запомнить ее название.

Ответив на десяток разных «почему», Серафим Александрович присаживается передохнуть на ступеньку крыльца и рассказывает про какое-нибудь из своих путешествий. Радик много раз слушал его рассказы, а Пулату еще ни разу не приходилось. Серафим Александрович, по словам Радьки, знает столько интересного, что мог бы толстенную книгу написать, да времени у него мало. Потом Серафим Александрович спохватывается и снова принимается за работу, а ребят отправляет по домам.

Радик, как самый близкий сосед Серафима Александровича, несколько раз помогал ему в работе, а однажды даже будто бы чистил и смазывал ружье.

В этом году, в самом начале каникул, Радику снова здорово повезло: мать на полгода уехала в Афганистан людей лечить — она врач, а бабушка к другой своей дочке — малыша нянчить, и Радьку оставили с Серафимом Александровичем. Вот здорово! Ну а Серафим Александрович собирается на Сырдарью. Так ему жалко, что ли, если и Радька поедет!

Надо было видеть, как заважничал Радик. Он хвастал, будто ему ничего не стоит уговорить Серафима Александровича взять с собой и Пулата. Наверное, думал, Пулатку дома не отпустят, потому и хвастал… Потом пригорюнился, ходил неразговорчивый. Ясно: Серафим не уговаривается.

Но чем больше трудностей, тем упрямее друзья добивались цели. В конце концов они убили сразу двух зайцев, когда все-все рассказали бабушке Пулата. Она поговорила по телефону с Серафимом Александровичем — оказывается, они знакомы лет сто, даже немного позабыли друг друга, — а потом, в решительную минуту, заступилась за внука дома.

И вот они в начале пути, на пороге большого путешествия.

Даешь тугай!

…Резво бежит автобус по дороге, а дорога — зеленый коридор из большущих деревьев — чинар, тополей и карагачей. И так весело ехать по этому тенистому коридору. В просветы между деревьями видны просторные поля хлопка, разрезанные на делянки арыками и тутовыми деревцами.

Скоро Чиназ — рыбацкий поселок на Сырдарье. Там они погрузятся в лодку — ив дальний путь.

Чиназ — большой поселок у Сырдарьи.

Живут здесь капитаны и матросы буксирных катеров, бакенщики, портовые рабочие. И все до единого — рыбаки, и ребята в том числе.

В любом месте поселка могучая река, порой невидимая за домами и деревьями, напоминает о себе басовитыми гудками судов, дробным перестуком больших и малых двигателей, особенным свежим речным ветром и длинными связками вяленой рыбы, развешанными по дворам. Улицы идут в двух направлениях — вдоль шоссе, пересекающего реку, и вдоль берега Дарьи. Веселые белые, голубые, оранжевые домики выстроились, словно бусинки по ниточке, а там, за домами и заборчиками, разливы зелени садов и виноградников. По улицам разгуливают важные гуси, хлопотливые куры, дерутся петухи из-за каких-то своих петушиных дел. В этот час в поселке сонное безлюдье — это час самой изнурительной жары. Солнце высоко-высоко в небе, почти в зените. Палит немилосердно, прокалило все вокруг. Окна домов глухо занавешены: в темноте жара кажется не такой сильной. Тихо. Лишь изредка гулко разносятся крики домашней птицы.