– Он не пытался заморочить нам голову.

– А вдруг он испортил установку вчера ночью? Может, он не хотел, чтобы генератор был безвозвратно потерян для человечества?

– А как он выбрался наружу?

Я не ответил.

Экс жил в заостренной башне почти в милю высотой. Когда-то, до того как началось строительство аркологий , “Игла Линдстеттера”, должно быть, являлась самым крупным сооружением в мире. Мы высадились на площадке, расположенной примерно на одной трети общей высоты, потом спустились на десять этажей.

Когда Экс открыл нам дверь, он уже был одет – в ярко-желтые брюки и сетчатую рубашку. Его кожа была очень темной, волосы выглядели пушистым черным одуванчиком с седыми прядями. По изображению на экране я не смог отличить, какая рука у него ненастоящая. Не мог сделать это и сейчас. Он пригласил нас войти, уселся и стал ждать вопросов.

Где он был прошлой ночью? Есть ли у него алиби? Нам это очень бы помогло.

– Сожалею, но ничего такого. Я всю ночь разбирал одно весьма каверзное дело. Подробности вас вряд ли заинтересуют.

Я заявил, что меня они очень интересуют. Он стал рассказывать.

– В сущности, оно относится к Эдварду Синклеру – внучатному племяннику Рэя. Он иммигрант в Поясе, и он разработал проект, который применим и на Земле. Поворотное устройство для химического ракетного двигателя. Вся сложность в том, что оно не столь уж отличается от существующих моделей, оно просто лучше. Его патент Пояса вполне хорош, но законы ООН несколько иные. Вы не поверите, какая тут юридическая путаница.

– И что, дело будет проиграно?

– Нет, но ситуация может усложниться, если фирма под названием “Файрсторм” решит выступить против. Я хочу быть к этому готовым. В крайнем случае мне, возможно, даже придется вызвать этого парня на Землю. Но мне бы этого очень не хотелось. У него проблемы с сердцем.

Использовал ли он телефон, связывался ли, например, с компьютерами, во время ночной работы?

Экс тут же просветлел.

– О, конечно. Всю ночь. Ну вот, у меня есть алиби.

Не было смысла говорить ему, что такие звонки можно было сделать откуда угодно. Вальпредо спросил:

– А имеете ли вы представление, где прошлой ночью была ваша жена?

– Нет, мы не живем вместе. Она проживает тремястами этажами выше. У нас открытый брак… возможно, слишком открытый, – добавил он задумчиво.

Было похоже на то, что прошлой ночью Рэймонд Синклер ждал гостя. Есть ли у Экса какие-либо идеи?

– Он был знаком с парой женщин, – сказал Экс. – Можете расспросить их. Берте Холл около восьмидесяти, она ровесница Рэя. Она проигрывает ему в интеллекте, но так же помешана на здоровом образе жизни, как и он. Они ходили в походы, играли в теннис, может, и спали вместе, а может, и нет. Я могу дать вам ее адрес. Потом, есть еще какая-то Мюриэль. Несколько лет назад он втюрился в нее. Ей сейчас лет тридцать. Не знаю, как долго они встречались.

А какие еще были знакомые женщины у Синклера?

Экс пожал плечами.

А с кем он общался по работе?

– О, господи, с бесконечным числом людей. Вы представляете вообще, как Рэй работал? – Экс не стал дожидаться нашего ответа. – В основном он использовал компьютерное моделирование. Любой эксперимент в области, которой он занимался, стоил бы миллионы, а то и больше. Но он очень здорово умел строить компьютерные аналоги экспериментов, которые говорили ему все, что он хотел узнать. Взять хотя бы… Вы наверняка слышали о молекулярной цепи Синклера.

Да уж. В Поясе мы использовали ее для буксировки: ничто не было столь легким и столь прочным. Эта нить была почти невидимо тонкой, но резала сталь.

– С реактивами он стал работать, только когда почти все закончил. Он рассказал мне, что четыре года занимался конструированием молекул в компьютере. Самой сложной проблемой были концы молекулярной цепочки. Наконец, он сообразил, что цепь начнет распадаться с концов в тот самый момент, как закончится ее синтез. Получив, наконец, желаемый результат, он подрядил промышленную химическую лабораторию, чтобы они ее изготовили. Вот к чему я веду, – продолжал Экс. – Когда он понимал, чего добивается, то нанимал других людей, чтобы сделать конкретную вещь. И эти люди должны были разбираться в том, что они делают. Он был знаком с лучшими физиками, химиками и специалистами по теории поля на всей Земле и в Поясе.

Как Полина? Как Бернат Петерфи?

– Да, Полина как-то сделала для него одну работу. Не думаю, чтобы она опять за это взялась. Она не хотела оставлять всю славу ему. Она предпочитает работать для себя, и я ее не обвиняю.

А кто еще, по его мнению, мог пожелать убить Рэймонда Синклера?

Экс пожал плечами.

– По-моему, это ваша задача. Рэй никогда не любил с кем-либо делиться. Может, кто-то из тех, с кем он работал, затаил на него обиду. А может, кто-то пытался похитить этот его последний проект. Скажу вам, я не очень представляю, что он пытался сделать, но если б это получилось, то представляло бы фантастическую ценность, и не только в денежном смысле.

Вальпредо что-то промычал, намекая, что он заканчивает с вопросами. Я поинтересовался:

– Вы не будете возражать, если я задам вопрос личного характера?

– Говорите.

– О вашей руке. Как вы ее потеряли?

– Я таким родился. Не из-за плохой наследственности, просто неудачная беременность и роды. Я появился с одной рукой и куриной косточкой вместо другой. К тому времени, когда я стал достаточно взрослым для трансплантации, я понял, что не желаю этого делать. Хотите, я прочитаю вам стандартную речь?

– Нет, благодарю. Но мне интересно, насколько хороша ваша искусственная рука. Сам я хожу с трансплантатом.

Экс внимательно изучил меня, видимо, в поисках признаков моральной деградации.

– Полагаю, вы из тех людей, которые продолжают голосовать за все новые и новые применения смертной казни за самые обычные проступки?

– Нет, я…

– В конце концов, если в банках органов кончатся преступники, вы окажетесь в затруднении. Вам придется жить со своими ошибками.

– Вовсе нет. Я один из тех, кому удалось заблокировать второй закон о замороженных и спасти эту группу людей от отправки в банки органов. И я зарабатываю себе на жизнь охотой на органлеггеров. Но у меня нет искусственной руки. Возможно, причина в моей щепетильности.

– Вы брезгуете быть на какую-то часть механизмом? Я слышал о таком, – сказал Экс. – Но вы можете быть брезгливым и в обратном смысле. Все, что во мне – мое, а не части мертвеца. Я признаю, что чувство осязания не точно такое же, но почти столь же хорошее. И вот, взгляните…

Он положил руку мне на плечо и сжал.

Мои кости словно сдвинулись. Я не вскрикнул, но сдержаться было нелегко.

– И это не вся моя сила, – заметил он. – И она весь день со мной. Эта рука не устает.

Он отпустил меня.

Я поинтересовался, не позволит ли он мне осмотреть его руки. Он не возражал. Но Экс не знал о моей иллюзорной руке.

Я прозондировал хитроумные пластмассы в поддельной руке Экса, кости и мышечную структуру настоящей. Главным образом меня интересовала вторая.

Когда мы вернулись к машине, Вальпредо спросил у меня:

– Ну и как?

– С его настоящей рукой все в порядке, – сказал я. – Шрамов нет.

Вальпредо кивнул.

Но пузырь ускоренного времени не повредит пластику и батареям, подумал я. А если он намеревался спустить пятидесятифунтовый генератор на два этажа вниз на нейлоновой нити, у его искусственной руки хватило бы силы.

Петерфи мы позвонили из машины. Он был дома. Это был человек небольшого роста, смугловатый, с невыразительным лицом, прямыми, иссиня-черными волосами, уже отступающими со лба. Его глаза мигали и щурились, словно свет был слишком ярким, и у него был какой-то помятый вид, будто он спал в одежде. Не потревожили ли мы его послеобеденный сон?

Конечно, он будет рад помочь полиции в расследовании убийства.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: