Вестибюль, в котором было полно женщин, благоухал парфюмерией и цветами или и тем и другим вместе. Стрелка на стене из полированного дерева указывала в сторону коридора, и надпись позолоченными готическими буквами извещала: «В грот».

Чем дальше по коридору, тем становилось темнее. Воскресные законы соблюдались. Но здесь тоже лежали мягкие ковры. Широкий коридор был бы совсем темен, если бы кто-то не оставил открытым витражное окно в дальнем конце. В падавшем из него слабом свете Гарт увидел лестницу, ведущую вниз. Над ней виднелся еще один указатель со стрелкой и надписью «В грот».

– Майкл! – громко позвал Гарт.

Он не ожидал ответа, и его не было.

На левой стене, обшитой деревом, висели картины с чудовищного вида рыбами. Но глаза у этих чудовищ были такие же, как у тех рыб в аквариуме.

Лестница уходила во мрак.

Гарт сбежал до половины, потом заколебался и остаток пути прошел медленно. Низкий сводчатый проем, ведущий в грот или бильярдную, или как там ее еще, был абсолютно темным.

Он крикнул:

– Майкл! – Потом громче: – Кто здесь?

У Гарта не было времени думать, что произойдет, если ему встретится кто-то, кого он не желал бы встретить в темноте. Без вопросов, даже не различив шорохов или какого-либо движения, он знал, что там кто-то есть.

Стоя в проеме, Дэвид вынул из кармана коробок спичек и зажег одну. Он прикрыл рукой ровное пламя, но не увидел ничего, кроме края накрытого тканью бильярдного стола невдалеке от себя.

Слева, тут же, прямо в дверном проеме, была прикреплена плоская деревянная коробка. Как раз перед тем, как спичка погасла, Гарт увидел на ее передней стороне замочную скважину. Перчатки на нем были тонкие, а дверца не заперта. Кончиками пальцев Гарту удалось подцепить дверцу, и чей-то голос что-то крикнул ему, когда он один за другим начал дергать выключатели.

Три люстры, свисавшие с низкого потолка, мягко засияли над зачехленными столами в комнате с каменным полом и арками вдоль стен, на которых также висели картины с изображениями рыб. Все это напоминало замороженный аквариум. Позади первого бильярдного стола стояла Бетти Колдер.

Никогда прежде Дэвид не видел Бетти в гневе, а сейчас она была в ярости.

– Что ты здесь делаешь? – закричала она. – Чего ты хочешь? Неужели ты не можешь оставить меня одну?

– Что я здесь делаю?

– Да!

То ли она, увидев его потрясенное лицо, поняла, что он испуган, то ли гнев Бетти был на редкость бессилен и она вообще не умела ненавидеть, тем более того, кого любила, но, когда она стукнула кулаком по краю стола, в этом жесте было гораздо больше отчаяния, чем какого-нибудь другого чувства.

– Что толку желать? Какой прок мечтать о том, что мы когда-нибудь будем счастливы? Ведь мы таимся друг от друга даже сейчас!

– Да, Бетти, мы сейчас не откровенны друг с другом.

– И никогда не будем! Никогда не сможем! Почему ты не уйдешь и не оставишь меня одну?

– Господи, Бетти, что ты говоришь? Где Майкл Филдинг?

– Я не знаю, где он! Откуда мне знать? Он меня не волнует!

– Будет волновать, дорогая. И очень сильно, если этот молодой человек умер, а Твигг опять застанет нас вместе в самое неподходящее время.

Рот Бетти приоткрылся. Никто не назвал бы ее лицо злым или некрасивым, но оно казалось таким сейчас, когда она была вне себя. Шляпка с плоским плюмажем, сизо-серое платье и короткий сизо-серый жакет с перламутровыми пуговицами придавали ей столь не соответствовавший ее состоянию нелепо церемонный вид.

– Умер? Почему ты говоришь «умер»?

– Во всяком случае, он исчез. Какая-то женщина вызвала его из зала ровно через минуту после того, как ты ушла. Бетти, это не ты его звала?

– Нет!

– Он должен был спуститься сюда один. Ты видела его?

– Нет!

В бильярдной было прохладно. В каменных нишах тускло светили лампочки, но их света хватало лишь на то, чтобы прочесть надписи под картинами. Гарт напряженно смотрел на край стола, возле которого стояла Бетти.

Пятнышко, даже при свете люстры почти неразличимое на темно-сером холсте покрывала, привлекло его внимание.

– Бетти…

Он шагнул вперед, сдернул перчатки, спрятал их в карман, заодно достав носовой платок, коснулся указательным пальцем края стола и, поспешно обтерев пальцы платком, убрал его обратно.

Теперь успокойся, – сказал Гарт, – и постарайся впредь не терять голову. Но это, – он ткнул в край стола, – кровавое пятно.

– Я не знаю. Я не видела его. Ты с ума сошел, если думаешь, что это я сделала.

– Как давно ты здесь?

– Д-две, может быть, три минуты. Не дольше. Вот и все. – Бетти глубоко вздохнула.

– Если есть еще что-нибудь, Бетти, не бойся, скажи мне.

– Да, – сказала она. – Я понимаю, что бояться не нужно. Я знаю, ты защитишь меня. Ты всегда оберегаешь меня, да?

Голос не подчинялся ей и звучал хрипло, хотя она говорила тихо. Гарт взглянул в помертвевшие карие глаза. Без толку говорить ей, что женщина обычно выбирает самый неподходящий момент для выплеска обиды или ревности, которые доводят ее до крайней степени исступления.

– Я понял, – сказал он. – Это ты стояла под дверью моей комнаты ночью и слышала все, что я говорил Марион Боствик.

– Да. Я все слышала. Даже после того, как во второй раз ты чуть не обнаружил меня.

– Бетти, ты можешь понять…

– Нет, не могу. До того я винила себя и ненавидела себя за то, что так ужасно с тобой обращаюсь. Теперь это даже смешно. Чем я хуже твоей дорогой… твоего дорогого друга миссис Боствик? Разве я, хоть на одну десятую, хуже? А теперь я тебе расскажу, что на самом деле произошло в субботу.

– Нет, не расскажешь.

– Я хочу сказать тебе…

– А я сказал – нет! – закричал Гарт, двигаясь вокруг стола вслед за нею. Серые перчатки Бетти взмыли, словно она хотела вцепиться в его лицо когтями, но выглядел этот жест неубедительно. – Я уже догадался, и времени нет. Если что-нибудь случилось с Майклом Филдингом, тебе лучше объяснить свое поведение сегодня.

– Ты воображаешь, меня волнует мое поведение сегодня?

– Тебе придется объяснять. Что ты делала здесь, внизу? Почему ты убежала из зала?

– Я пришла сюда потому, что во всем этом жутком отеле бильярдная единственное место, где в воскресенье можно побыть одной. Одной, одной, совсем одной. Тебе никогда не хотелось побыть одному, чтобы никто тебя не видел? Едва ли. Ты один из этих, самодостаточных. Я знала, что ты не доверяешь мне, и убедилась в этом еще раз вчера. Но я не догадывалась, как мало ты мне веришь, пока ты не показал своему Майклу Филдингу эту напечатанную на машинке записку и не заявил, что был вынужден солгать, что сам писал ее.

– Ты слышала, что я говорил Марион ночью? Слышала и ничего не сказала об этом, а из-за такого пустяка, как записка, впала в истерику?

– Пустяк? Ты назвал записку пустяком? Боже мой, как я тебя ненавижу! Я в жизни еще никого так не ненавидела!

– Бетти, успокойся!

– Да, ударь меня. Почему бы нет? Я знаю, тебе этого хочется. Ну, подними на меня руку. Почему бы и нет?

– Успокойся, я сказал! Мы должны найти Майкла, иначе…

Иначе, подумал он, последует взрыв таких рыданий, остановить которые сможет только самая варварская пощечина, и именно это он хотел бы сделать; его напугало то, что ему захотелось ударить Бетти или тряхнуть ее с такой силой, чтоб у нее клацнули зубы.

Гарт резко отвернулся и оглядел комнату.

Он почувствовал, как пот выступил у него на лбу. Здесь, в этом так называемом гроте, они словно оказались в подводном мире; сюда не долетал ни один звук, кроме звука его собственных шагов. Гарт шагнул к ближайшему алькову.

В каждом алькове стоял небольшой круглый столик и мягкий диванчик, обтянутый зеленой кожей. Медленно переходя от одного алькова к другому, он обследовал каждый из них, заглянул под все диванчики и даже осмотрел каменную кладку арок над головой.

– Больше смотреть негде, – сказал он. – Майкла здесь нет.