– Если бы я не знал вас, Татьяна Николаевна, то никогда не решился бы открыть вам то, что узнал. – С этими словами Кокошкин приступил к разговору, состоявшемуся через несколько дней после первой его встречи с сестрами Терентьевыми. – Но вы мужественны и умны, поэтому…

– Сомнительный комплимент для женщины, – ответила Татьяна Николаевна, улыбаясь через силу.

Кокошкин глянул на нее озабоченно, как мать на ребенка, которому предстоит узнать о том, что у него не обычное расстройство желудка, но нечто вроде небольшой холеры, так что всякие прогулки с друзьями и поход в цирк отменяются на неопределенный срок.

– Несколько месяцев назад на Этаду летало частное судно, – сказал Кокошкин. – Это мне удалось выяснить без больших трудов: через родственников в военном ведомстве я запросил все полеты в том направлении за последний год. Кораблик маленькой компании “Галатея” отвозил туда пассажира и небольшой груз. Согласно летным документам, посадка производилась дважды: в начале и в конце сентября прошлого года.

Татьяна Николаевна совершенно по-мужски хрустнула пальцами и чуть смутилась.

– Продолжайте, Петр Андреевич. Простите – я волнуюсь.

– Да я сам разволновался! – Кокошкин развел руками. – “Галатея” садилась там дважды – и пилот наверняка Штофрегена видел, даже разговаривал с ним, я уверен. Иван ведь не мог пропустить посадку незнакомого корабля.

– Да-да, – сказала Татьяна Николаевна.

– Имя пилота я установил. Некий Товарков Григорий. – Он перевел дыхание и заключил: – Завтра мы с ним встречаемся.

Татьяна Николаевна ахнула и заключила его в объятия.

Григорий Товарков оказался широкоплечим, широколицым мужчиной лет тридцати пяти. Твердый ремень поддерживал его талию, не позволяя ей расплываться. На его ногах красовались ботинки-убийцы, не подпускающие к владельцу ни жару, ни холод и при случае способные нанести сокрушительный удар по колену или ребру предполагаемого противника.

Товарков сидел на скамье в парке и нервно глядел перед собой. Появление гусара в компании молодой дамы и вертлявого паренька заставило его шевельнуться, втянуть воздух ноздрями и переменить позу: он заложил ногу за ногу.

– Вы Товарков? – заговорил с ним Кокошкин. – Мы договаривались о встрече.

Товарков поднял голову и посмотрел на него пристально. Потом встал и протянул руку.

– Здравствуйте.

– Это Татьяна Николаевна и Стефания Николаевна, – представил Кокошкин.

Товарков покосился на дам, Татьяну Николаевну удостоил того, что сам Товарков считал поклоном, а Стефании лишь кивнул.

Стефания надулась.

– Между прочим, если вы меня за мужчину считаете, то могли бы поздороваться за руку, а если за женщину – то поклонились бы, – пробурчала она себе под нос.

Стефании пришлось выдержать маленькую баталию с сестрой, которая решительно протестовала против переодевания в мужской костюм.

– Это ведь тайная встреча! – уверяла Стефания. – Если за нами следят, мы должны сбить врага с толку.

– На твой костюм все будут обращать лишнее внимание, – сказала Татьяна Николаевна. – Впрочем, никто за нами не следит, так что одевайся как тебе вздумается. Ты уже достаточно взрослая, а за ношение мужской одежды не штрафуют.

– Жанну д’Арк за это сожгли, – сказала Стефания.

– Ее сожгли не за это, – возразила Татьяна Николаевна.

Сестра облачилась в штаны и куртку, оставшиеся от Венечки, убрала волосы под кепку и стала точь-в-точь как актриса, играющая “Петера”.

Ее немного задело равнодушие Товаркова. На протяжении всего краткого разговора Товарков обращался исключительно к Кокошкину, а женщинам снисходительно дозволял слушать.

– В компании нам сказали, что вы дважды садились на Этаду, – начал Петр Андреевич.

– Точно. Между прочим, я это уже рассказывал: сперва дознавателю из отдела внутренних расследований, а потом одному частному лицу. Теперь вот вам рассказываю. Потому что подписку с меня не взяли, кстати.

– Внутреннее расследование? – переспросила Татьяна Николаевна.

Товарков чуть покосился в ее сторону, но ответил Кокошкину:

– Производилось, точно. С моей стороны – никакого состава преступления. Дело туманное.

– Рассказывайте по порядку, – попросил Петр Андреевич, сжимая руку Татьяны, чтобы она молчала.

Стефания брела рядом, загребая ногами, и сердито слушала.

– “Галатея” доставила на Этаду пассажира и груз. Груз – личные вещи, книги, я думаю, и еда. Он очень капризный был, то не ел, этого не хотел, все рассказывал про щи со сметаной, про кисель из свежей земляники… Какая ему в полете свежая земляника? В самом лучшем случае – из холодильника; а у нас вообще грузовые перевозки. Если он такой нежный – летел бы пассажирским лайнером.

– А почему он выбрал вашу компанию? – спросил Кокошкин.

– Во-первых, выбирал не он. За него все другой человек решал. Тот, который платил. Во-вторых, у нас дешевле. В-третьих, по-моему, им не нужна была огласка. На Этаду “пассажир” летает хорошо если раз в полгода, и то на другой континент.

– Ясно, – проговорил Кокошкин.

– Если ясно, то продолжу. Доставили мы пассажира на базу. База у них там в лесу, – пояснил он. – Судя по всему, занимаются какими-то исследованиями. Лаборатория, научные женщины – знаете, эдакие, себе на уме, на лицо страшненькие, строгие, и руки как у прачек, а по всему остальному виду – знатные барыни-сударыни.

– Ну а кроме барынь вы там кого-нибудь видели? – осведомился Кокошкин.

– Начальник базы, – начал перечислять Товарков. – Основательный господин. Упитанный, но умный, по глазам видно. Начальник охраны – этот щуплый, в чем душа держится. Самая значительная часть его фигуры – лучевой пистолет, все остальное не стоит внимания. Ну, выправка вроде военная, но в такой одежде, как у него, не поймешь: комбинезон кого хочешь изуродует, даже Аполлона Бельведерского.

Блеснув таким образом, Товарков на время замолчал и вытащил портсигар.

Дождавшись, пока он закурит и выпустит первый дым, Кокошкин спросил:

– А волосы у этого охранника какие были?

Товарков глянул на него с веселым изумлением:

– Ну вы даете! Волосы какие! Да разве он женщина, чтобы я его волосы рассматривал? Белобрысый вроде бы. Невидный, неказистый. Я и следователю его так описал.

– Штофреген, – утвердительно произнес Кокошкин. – Вы ведь знали, кто финансирует экспедицию?

– Ну, прямо об этом не говорилось, – протянул Товарков, – но мы, конечно, знали. О таких вещах рано или поздно слух просачивается… К тому же и дознаватель подтвердил, так что уж теперь…

– Балясников? – сказал Кокошкин.

Товарков кивнул и вздохнул.

– “Балясников и Сыновья”. Они теперь разорились. Следствие в основном по их делу велось. Пропали люди. И сам Балясников, и двое сыновей. Ну, один был, положим, полупараличный, он больше по санаториям разъезжал, так его и не ищут. Лечится где-то. А вот Кондратий Павлович и Павел Кондратьевич – этих очень даже ищут. У них большие долги остались.

– Стало быть, вы высадили пассажира, – вернул Товаркова к изначальной теме Кокошкин.

– А, высадил и улетел. Через две-три недели должен был забрать его обратно. На том мы и разошлись. М-да.

И он принялся жадно курить.

Татьяна Николаевна, видя, что молчание затягивается, коснулась руки Кокошкина, и тот опять реанимировал беседу:

– И что, вернулись вы через две недели?

– Через три, – сквозь зубы ответил летчик. – Задержался в одном месте – по делу, хоть и пустячному, – и вернулся через три. Судьба! Кто знает, поспешил бы, так кое-кто сейчас жив был бы…

Стефания подобрала камешек, рассмотрела его со всех сторон и бросила в кусты.

Увлеченный своим рассуждением, Товарков заговорил громче:

– Вот что у меня из головы не идет! Иногда ночь не сплю, все думаю… И хоть не из-за меня погиб человек, а все же… Мог бы спасти жизнь. А я лица его даже толком не помню, моего пассажира. Помню, что злился на него. До чего человек был приставучий и вредный! А теперь вот нет его… Судьба.