Я нахожу её на крыльце, потягивающей свой собственноручно приготовленный домашний чай. Я больше никогда не прикоснусь к этой штуке. Энни пьёт цветы. Она собирает их на заднем дворе, даёт им высохнуть, а затем пьёт их. Она называет это своей версией ромашкового чая. Я не так уверена в этом, для меня это просто похоже на старые добрые маргаритки. Она начала объяснять, что ромашка — это разновидность маргаритки, но я все равно полила ближайшие ко мне розы чаем, что у меня остался.

— Садись со мной, дорогая.

Она дарит мне свой всезнающий взгляд. Тот, который, как я быстро усвоила, ведёт к серьёзному разговору.

Я сажусь на качели и смотрю в сторону деревьев, где простирается река.

— Скажи мне, — начинает она, — тебе что-нибудь нужно из города? — спрашивает она, и я облегченно вздыхаю. Я ожидала вопросов или худшего.

— Нет. Нет, спасибо.

Я улыбаюсь. Она уже даёт мне так много.

— Значит, тебе не нужны никакие дамские штучки, ну ты знаешь, для того, что там, южнее.

Я краснею от её вопроса и начинаю кивать, потому что да, мне они нужны, но затем осознание жёстко ударяет по мне.

— У меня не было месячных.

— Ох, дорогая, — вздыхает Энни.

Я трясу головой, когда уродливая возможность смотрит мне прямо в лицо.

— Я не могу быть…

Я вскакиваю и начинаю вышагивать перед Энни.

— Ты собираешься вызвать у меня головокружение. Сядь, дитя. Не нужно волноваться, пока мы точно не узнаем. Я достану один из этих тестов для тебя.

— Тем не менее, — бормочу я в шоке. — Я… я спущусь к грядкам. Увидимся позже.

Я мчусь прочь от всех вопросов в глазах Энни.

Беременность.

Все тёмные воспоминания наводняют меня, угрожая утопить меня под открытым небом. Я думала, что смогу убежать от кошмара. Я думала, что если просто проигнорирую всё это, тогда это будет просто… кошмаром.

Я не могу быть беременной. Я даже не знаю, кто из них меня оплодотворил! Так или иначе, они все мертвы.

Беременность.

Каждая секунда будет суровым напоминанием об изнасиловании, об избиении, об унижении. Может, мой цикл задерживается из-за избиения и изнасилования? Может, это просто стресс? Чёрт, я надеюсь на это.

Если я беременна, то хорошо, что я ушла от Дэмиана. С работой, которую он делает, это было бы слишком опасно для ребёнка.

Я пробыла с Энни одиннадцать дней. Дэмиан сказал, что для того, чтобы разрушить привычку, требуется две недели. Мне осталось только три дня, я надеялась, что боль от ухода от Дэмиана начала бы немного ослабевать, потому что тот, кто сказал, что время лечит, никогда не чувствовал боли, которую чувствую я.

— Мы уже сделали этот участок, дорогая, — слышу я голос Энни. Она дала мне немного времени для себя этим утром, за что я благодарна.

Я не знаю, что делать. Что, если я беременна? Что я буду делать?

Вместо того, чтобы воскрешать темные воспоминания, теперь я обдумываю вопросы, на которые у меня нет ответов.

Я смотрю на грядку, на которую только что набросилась. Мы уже сделали её? Я так напортачила. Я даже не могу ясно мыслить.

— Мы сделали это два дня назад. Сегодня мы сажаем семена томатов и картофеля.

Я встаю и стряхиваю пыль с рук, а затем подхожу туда, где находятся все пакеты семян.

Я смотрю через плечо, и страх прокатывается сквозь меня, когда я вижу, как ко мне приближается мужчина. Я бросаюсь к пакетам семян. Я не вижу картинок, слов — я просто подхожу ближе к скамейке и хватаю садовые ножницы — оружие.

— А вот и Джейсон, — гордо говорит Энни. Я не ослабляю хватку на ножницах. Им придётся вырвать их из моих мёртвых рук.

— Приятно познакомиться с вами, мисс… ээ… — он останавливается, и они оба ждут.

Я медленно поворачиваюсь, не спуская глаз с его ног. Его ноги сдвинутся первыми.

— Чепуха, мальчик. Просто зови её Карен. Эта девочка всё равно, что моя родственница, — Энни подходит ко мне, и в этот момент я люблю её.

Он протягивает мне руку, и я смотрю на неё слишком долго, прежде чем шагаю вперёд и поднимаю свою. Это рука с ножницами. Я бросаю их и начинаю бормотать как идиотка.

— Я… извини.

Я быстро поднимаю взгляд и осматриваю его униформу. Правоохранительные органы. Чёрт!

— Привет, — это слово выходит слишком пискляво, и я знаю, я просто знаю, если бы я была им, то с подозрением бы относилась бы ко мне.

— Джейсон Уильямс, — он улыбается, и мой живот завязывается в узел.

— Карен Вестон, — я называю моё имя и чувствую, что моя новообретенная свобода ускользает прочь.

Он собирается арестовать меня! Он собирается забрать у меня этот маленький кусочек рая. Чёрт!

— Я не знал, что у тебя гость, Энни. Теперь, вижу что ты не одна, — говорит он. Я делаю шаг назад, позволяя его руке повиснуть в воздухе.

Я поворачиваюсь обратно к скамейке и хватаю первый пакетик семян, который вижу.

— Это красный перец, дорогая.

Энни подходит ближе и кладёт руку поверх моей, сжимая её по-настоящему крепко.

— Почему бы тебе не сбегать наверх и не взять мою шляпу. Я чувствую, что огненный шар прямо опаляет мою голову.

Я киваю и ухожу. Не оглядываюсь назад, я просто ухожу. Я не знаю, о какой шляпе она говорит, но пользуюсь возможностью, который она даёт мне, чтобы уйти.

— Энни, — я слышу, как он спрашивает, и ускоряю шаг, — откуда эта девушка?

— Я говорила тебе, Джейсон, — огрызается она, — моя родственница. А теперь подай мне семена томатов.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! Он собирается арестовать меня, — повторяю я до самого дома.

Его автомобиль появляется в поле зрения, на боку написано «Полиция штата». Требуется вся моя выдержка, чтобы не сорваться и не сбежать в ту же секунду.

Почему я не могу просто обрести покой? Я просто хочу дом. Как только я думаю, что нашла его, приходит кто-то, чтобы разрушить это.

Я прячусь, пока не слышу, как машина уезжает. Энни входит в мою комнату и, к моему удивлению, очень крепко меня обнимает. Я больше не могу сдерживать в себе весь стресс и чувства. Слёзы хлынули из моих глаз и полились по щекам. Я плачу, потому что не хочу потерять её тоже. Я не хочу быть беременной ребёнком насильника. Я просто хочу немного спокойствия. Неужели я так много прошу?

— Всё в порядке, — воркует она. — Всё хорошо, милая. Я должна была догадаться. Мальчик такой же безобидный, как те голуби, что гадят со скоростью шторма на крыльце. Он не обидит и мухи. Я спрятала тебя крепко под моим крылом, и это старое сердце не позволит никому отобрать тебя у меня. Я сама слишком долго была одна, — фыркает она. — Теперь мы семья, а семья держится вместе.

Я обнимаю её сильнее и понимаю, что всего за одиннадцать дней, которые я провела здесь, эта женщина уже прочно обосновалась в моем сердце. Я не отдам её без боя. Я действительно хочу, чтобы это место было моим домом.

Этой ночью я смотрю на звёзды, в то время как подбородок Энни покоиться на её груди. Она всегда засыпает здесь. Я смотрю вверх снова и шепчу:

— Мне было восемнадцать, когда умерли мои родители. Это был несчастный случай на лодке. Мы всегда выходили на плотину, просто дрейфовали, разговаривали, спали. В тот день я проснулась от громкого взрыва. Там была кровь, а затем пришла боль. Когда я проснулась, мой дядя сказал мне, что они мертвы. Я даже не смогла пойти на их похороны. Пропеллеры лодки разрезали мне спину. Люди увидели, что случилось и вытащили меня. Они сказали, что мне повезло.

Я перевожу дыхание и начинаю опять.

— Мой дядя дал мне имя моей матери, сказал, что они вернутся, чтобы прикончить нас обоих, если мы не исчезнем. Он дал мне деньги и велел бежать… и я побежала. Я скрывалась так долго. В течение семи лет всё, что я делала, это бежала. Но затем я забыла, от чего бежала. Я была глупой, и они нашли меня.

Я слышу уханье совы и слушаю его, прежде чем закончить, не зная, стоит ли даже говорить со звёздами.

— Он спас меня во многих отношениях. Сначала я не понимала этого. Он спас меня от верной смерти. Он самый страшный человек, которого я когда-либо встречала, но по какой-то причине я чувствовала себя в безопасности с ним. Теперь я просто угасающая звезда среди скопища ярких звезд.