-- Значит, ты не журналист?

-- Ты была на первом туре?

-- Но ты же сам просил!

-- Правда?.. А-а, точно, просил... Ты извини, что там, на набережной... Но мне нужно было найти одного парня. А все уже привыкли к тому, что раз кто-то много вопросов задает, значит, или журналист, или следователь...

-- А ты?

-- Ни первое, ни второе, -- все-таки оттолкнулся он и освободил

кожу от настырного тепла. -- Я -- плохой певец. Дебютантишка. Возможно, невезучий. Даже, скорее всего, невезучий. В моем возрасте уже те, кто хотел, прорвались. Сташевский, Губин, Агутин...

-- Ты еще прорвешься, -- с неожиданной уверенностью произнесла

она. -- Честно!

-- А-а, -- махнул он рукой в сторону берега.

-- Честно-честно! Я же сидела на конкурсе с первого певца...

-- Серьезно?

Его только сейчас ожгло укором, что он пригласил Машу на первый тур, но даже не попытался отыскать ее в зале или в фойе. Наверное, потому, что он не верил в ее появление среди скучающих загорелых курортников. Не верил настолько, что даже в зале, когда спрыгнул со сцены, не разыскивал ее лицо. А может, и нашел бы, если бы не странные пристальные глаза с родинкой у носа.

-- Первым пел какой-то кавказец... Точно? -- спросила она Саньку.

-- Вроде бы да...

-- Он -- бард. Голос слабенький. Но судьи качали головами. Наверное, им нравилось...

-- Не судьи, а члены жюри, -- поправил Санька.

-- И еще они переглядывались, когда спела блондиночка такая... Из прибалтиек...

-- Жозефина.

-- Я не помню ее имени. Особенно понравилась, как мне показалось, она председательнице. Покаровской. Так ее зовут?

-- Да. Это же "звезда"!

-- А трое, что сидели слева... Длинноволосые такие, не по возрасту длинноволосые...

-- А-а, понял! Это бывшие рок-певцы! -- действительно вспомнил Санька трех хиппарей с изможденными лицами.

Они сидели рядом, слева направо, и выглядели еще одним, отдельным жюри. Может, потому, что все трое отклонились влево от центра, от Покаровской и женской половины жюри.

-- Им сильно группа "Молчать" понравилась, -- разъяснила Маша. -- Хотя по мне так смех один! Они струны дергали, будто порвать хотели. И песня у них глупая. Про помойки, свалки, объедки и все такое...

-- Мрачные ребята?

-- Нет. Смешные. У них у всех серьги в ушах с опасными лезвиями. А

у солиста -- канцелярская кнопка на ноздре и такой грязный свитер, что жуть!..

-- Это панк-рок, -- вспомнил он Эразма и его классификацию участников. -- Подражание Западу.

-- А там все подражали, -- помолчала и добавила: -- Даже ваша группа...

-- Ты думаешь? -- сразу забыл о всех своих прежних мыслях и ощущениях Санька. -- А кому?

-- Немножно "На-на", немножко "А-студио"...

-- Никогда бы не подумал.

-- Сейчас все кому-то подражают. Я на "Молчать" смотрела, а казалось, что импортный "Грин дэй" выступает.

-- Так ты разбираешься в эстраде? -- удивился Санька.

-- Просто у нас на теплоходе параболическая антенна стоит. У папы

в каюте тридцать шесть программ в телеке. А я чаще всего MTV смотрю...

-- Значит, Виталий был прав, -- вспомнил его слова Санька.

-- А кто это?

-- Клавишник.

-- Рыжий такой?

-- Нет. Сонный. Рыжий -- это Игорек, бас-гитара...

-- А в чем он был прав?

-- Что мы пролетаем, как фанера над Парижем. С грохотом и

лязгом...

-- Ну-у, тогда он никудышний предсказатель! -- улыбнулась Маша. -

В лотерею так ему точно нельзя играть.

-- Ты что-то знаешь? -- сделал он шаг навстречу.

Между ними осталось не больше полуметра, и голова у Маши закружилась. Что-то новое, еще ни разу не испытанное понесло ее по палубе в вальсе, и она, чтобы не упасть, схватилась рукой за леер.

-- Или шутишь? -- не замечал ее кружения Санька.

-- Что?.. Я?.. А ты?..

-- Что я?

Она закрыла глаза, и вращение стало медленно затихать. Палуба выравнялась и уже не уходила из-под ног. Туфелькой она попробовала ее на твердость, и обрадованно открыла глаза.

-- Тебе плохо? -- испуганно спросил он.

Ей до того стало приятно от его испуга, что она еле сдержала себя, чтобы не упасть в объятия.

-- Мне?.. Нет, все нормально, -- улыбнулась она и подумала, что

если он приблизится еще на десяток сантиметров, то вальс опять понесет ее по палубе.

-- Ты что-то такое сказала...

-- Про что?

-- Про Виталия.

Судя по голосу, Санька начинал нервничать, и Маша почувствовала вину перед ним. И еще показалось, что она в школе, за партой, а у доски стоит красивый светловолосый парень и не может ответить на вопрос учительницы математики, а она знает ответ, но жадничает и не хочет его прошептать парню, потому что тогда сама лишится пятерки.

-- Ваша группа заняла четвертое место, -- все-таки лишилась она этой важной пятерки по математике.

-- Откуда ты знаешь? -- не поверил Санька. -- Нам сказали, что утром... Только утром будут результаты. В фойе дворца...

-- Они уже их повесили.

-- Не может быть!

-- Правда-правда! Когда все ушли -- и зрители, и певцы, я спряталась в туалете, выждала, пока все решится, а потом уже вышла. Тетка сторожиха чуть в обморок не упала!

-- Ну ты даешь! -- не нашел других слов Санька.

-- Уже никого-никого не было, -- с гордостью сообщила Маша. -- А на доске объявлений в фойе был прикреплен листок. Девятнадцать участников -девятнадцать мест...

-- И мы -- четвертые?

-- Да. Своими глазами видела.

Санька не знал, радоваться или горевать. В эту минуту ему хотелось на крыльях перелететь в дом, где сейчас, скорее всего, ужинали хозяйскими пельменями мышьяковцы, растормошить их новостью, наверное, обрадовать. Или опечалить? Каждый оценил бы четвертое место по-своему. Оно давало надежду на победу, но и одновременно забирало ее.

-- А кто первые три? -- все еще находясь в мыслях в Перевальном, спросил Санька.

-- По порядку назвать?

-- Да.

-- Первое место -- "Молчать". Второе -- Жозефина. Третье "Ася и Бася"...

-- А кто это? -- не мог он вспомнить, что же за фрукты такие.

-- Попса, -- по-пацанячьи оценила Маша. -- У них песня смешно называлась -- "Поцелуй меня насмерть"...

-- Ничего себе попса! -- удивился Санька. -- Хард-кор какой-то! В чистом виде!

-- Нет, попса. Мотивчик веселенький такой...

-- А бард... этот... Джиоев? -- еле вспомнил он.

-- Десятый, -- после паузы ответила она.

По сморщенному лобику можно было судить, что она с трудом отыскала эту строчку в памяти.

-- Да, точно десятый! После него группа с длинным-длинным

названием. Я еще подумала шутя, что их в десятку не включили

только потому, что их на финале трудно и долго объявлять надо...

А Санька, сразу забыв всех участников конкурса, забыв Перевальное, забыв о четвертом месте, вдруг предложил Маше:

-- Давай выступим в финальном туре вместе!

-- Как это? -- густо покраснела она.

Сверху, с ресторанной палубы, растекалась по набережной мягкая шелковистая музыка, дул легкий бриз, ноздри щекотал запах шашлыков и жареной кефали. Хотелось подпрыгнуть, ввинтиться в смесь, состоящую из этих звуков и запахов, и она чуть не сделала это прямо при Саньке. А может, и сделала бы, если бы не его странное предложение. Оно окаменило ступни, и она, только чтобы избавиться от этого ощущения, переступила с ноги на ногу.

-- Как это? -- повторила она.

-- Понимаешь, в финале нужно исполнить две вещи. Желательно новые. Андрей предлагает сделать римейк из наших прежних песен, а я... Я хочу новое, совсем новое. Одна вещь... это... это... вальс! -- почти выкрикнул он первое, что пришло на ум.

-- Как там, наверху? -- вспомнила она их танец.

-- Да. С теми словами. Я уже дописал. Не шедевр, но с рифмами. Проблема в том, что я не могу вальсировать сам. Мне нужна ты!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: