— Пить надо… — злобно начал конь.

— И на этом закончим! — грозно сдвинул брови я. Конь только в очередной раз фыркнул.

Платить придется. Надоело. Нет, конечно, что бы там Храп не рассказывал, а промашки вроде сегодняшней со мной редковато случались. Но все равно — надоело. Вроде бы служу царю нашему батюшке. Вроде даже получаю от него плату. Хотя гневлив очень наш царь, и после ссоры нашей памятной, что из-за Елены-царевны приключилась, сомневаюсь я в этой плате, но все равно — от трактирщика-то точно не дождешься. А все убытки — личные, не государственные. Помню, как чудо-юдо, другое уже (и откуда они на земле русской в таком диком количестве берутся?!), каждую ночь на мосте являлось, и оттуда шло боем да пожаром по окрестным деревням. Я бы сразу как напал бы, как ударил бы — только и видали это чудо-юдо! Ага, как же. И за мост я бы тогда до сих пор расплачивался. Пришлось сначала выманивать от реки подальше (заодно, чтоб не сбежало), а потом уже и бой принимать. Как бежало чудо-юдо, как радовалось, что богатыря гонит… как приложить успело булавушкой да по головушке… По пояс в землю ушел — это ладно, и оттуда гада достал… Но откапываться потом, шлемом землю выгребать — это уж совсем глупо вышло!

— Э-э-эх, полюшко-по-о-оле-е! — погрустнев, затянул я. — Эх, поле раздо-о-ольное-е, ой, да воля во-о-ольная-а!.. Воля красна-а-ая, все впере-е-ед! Вперед, да к солнцу я-а-асному-у! К солнцу я-а-асному-у, к солнцу ве-е-ечному-у! К солнцу ве-е-чному-у-у! Ох, прощай!!! — конь споткнулся. Я, распевшись, не обратил внимания. — Прощай ты, моя жи-и-и-изнь! Жизнь моя беспе-е-ечная-а!.. Э-э-эх, полюшко-по-о-оле-е! По-о-оле, сле-е-ед, сырой тума-а-ан, все проше-е-ел! Близко море-окия-а-ан! Все проше-е-ел, да все вида-а-ал! Все проше-е-ел, а счастья не-е-ет, а счастья так и не наше-е-е-ел! Все проше-е-ел да все вида-а-ал! Сгинуть б в море-окиян!!!

Напоследок так рявкнул, что Храп уши прижал, столбом застыл. Я же, радостный, бодро вперед себе шагал. Добрая песня — она завсегда сердце греет!

— Хозяин… — робко так спрашивает Храп. — А ты другую песню знаешь?

— Да я и эту-то не полностью помню… Хотя… Ну, там еще что-то про поле и березку — я в деревеньке какой-то услыхал… Только ее девицы красные в хороводах поют.

— А может, лучше эту, девичью петь будешь? — предложил конь.

— А может, я лучше тебя на мыловарню сдам?! — предложил я в ответ.

— Ну, правда, — не сдается конь. — Который раз ее поешь, а все мороз по шкуре и птицы на подлете глохнут!

— Да отстань ты, мешок травяной, я и так всего полпесни помню, и то спеть не дают!..

Так шли мы с конем, шли, весь день шли — жрать-то нечего, зачем останавливаться… Мы так всегда с ним ходили — пока от усталости не валились. Потом, глядишь, и выйдем к какому-нибудь селению, где чудо-юдо очередное разыщется, а медов поменьше будет… Долго ли, коротко ли, а только солнце как раз закатилось, как вышли к реке-Ольхе.

И стоит там, против заката красного, великий воин! То, что великий — это мне хорошо известно, так как сам таким соколом гляжу, когда кольчуга на мне сверкает, да плащ до земли свисает, да меч в руках, да верный конь копытом бьет — земля трясется. Хотя от этого дождешься. Да и с мечом промашка малая — у незнакомца в руках булава. Шибко напоминает мне она ту, чудо-юдову, что след на башке знатный оставила…

— Здрав буде, добрый молодец! — говорю, помимо воли рукой к затылку потянувшись.

Тот помолчал, взглядом меня окинул. Тоже мне, девка он, что ли, чтоб рассматривать? Сам знаю, что выгляжу сейчас хоть куда — хоть в наши темницы, хоть в какие другие — везде без вопросов примут как родного! Меч у седла, лук со стрелами там же, сам в рубахе простой, волосы колтуном грязным, борода — не борода, щетина трехдневная. Я, видишь ли, как убегал, побриться не подумал. Кстати, за отсутствие бороды меня Гордей долго корил, у самого-то подлиннее иной косы будет. Даже ляпнул как-то слова давности этак, столетней — мол, борода — это мужественности признак, силы и здоровья. Дело на пиру было — половина дружины кашлем зашлась, медом поперхнувшись. Я кубок отставил аккуратненько, как раз проглотить успел, выразительно глянул на нашего царя.

— Намекаешь на что, царь-батюшка? Или других признаков… э-э-э… мужественности не ведаешь?..

И что-то не то я тогда, наверное, сказал… Сам знаю, что на язык несдержан. Месяц на глаза не попадался царю, от греха подальше. Даже обрадовался потом, что дружина за данью пошла. А после дани — свернул в сторонку и еще на месяц ушел, как говорится в государственных бумагах "подвиги творить", то есть дело делать благое и отсутствие оправдывающее.

— Оглох, что ли? — интересуюсь у богатыря вежливо.

— По-русски не разумеет, — говорит Храп.

— А то, я гляжу, конь какой-то дивный… маленький да косматый.

В этот момент-то я солнышко полностью пропало и вижу — то не конь уже неказистый, то волк лесной, да огромный такой! Восхищался молча, зверюгу разглядывал.

— Ну что, хозяин, — шипит тихонечко волк, — может, слово скажешь, или все будем… как это… впечатление производить?

— Замолчи, Серый, — так же тихо отвечает богатырь, а я смех сдерживаю, конь фыркает больше обычного.

— Признавайся, ты моего слугу верного загубил, чудище лесное? — спросил наконец богатырь.

— Это я-то чудище?! — ахнул я. Ну, небрит. Ну, немыт. Ну, лохмат. Ну, страшен, должно быть, сверх меры… Но не чудище же!

— Это хорошо, тебя, хозяин, об потолок-то приложило! — ржет Храп. — Это, думается мне, он про чудо-юдо, чья башка теперь в трактире красуется!

— Спасибо тебе, конь верный, — сквозь зубы отвечаю. — Умеешь воинские секреты хранить!

— Завсегда готов! — не растерялся Храп — нам-то с ним к чему впечатление производить?

— Значит, ты? — уточнил на всякий случай мой, видимо, недруг. — Так значит, биться нам с тобой до самой последней капли крови!

— А давай… — вяло отвечаю я. — Нападай!

Видно, растерялся недруг, не ожидал такого. Да и волк как-то оробел. Прошел вперед пару шагов, остановился, спрашивает:

— А меч?

— Храп, тебе меч нужен? — все больше веселюсь я. — Мне вот нет.

— Может, хоть кольчугу наденешь? — с надеждой спрашивает недруг.

— А толку? — плечами я пожал. — Все одно — кольчуга пробита в трех местах.

Следующее действие новоявленного злодея вызвало во мне самые противоречивые эмоции.

— Ладно, бери мою, — говорит, стягивая с себя звонкую рубашку.

— Э-э-э… — отвечаю. — Спасибо…

— Да не за что! — улыбнулся воитель, но тут же опомнился — брови свел, как надо, губы сжал. — Готовься к бою!

— Да готов уже… А что, это чудище тебе так дорого было? Друг верный? — предполагаю я.

— Или невеста заколдованная… — продолжает Храп задумчиво.

А драться-то совсем не хочется — и парень этот вроде совсем неплохой, кольчугу вот, мне всучивает…

— Слуга, говорю же!

— Верный? — уточняю я.

— Злой! И еще жрал слишком много, скотина, потому и по деревням грабежом ходил! — разозлился богатырь.

— Так на кой он тебе сдался?!

Второй раз опешил чудо-юдов хозяин. Вообще странно все это как-то, стоят у реки два молодца, к битве готовятся, речи говорят нелепые…

— Да я сам его прибить хотел… — признается воин, бороду поглаживая. Небольшая борода — видать, молод еще, а уж пушистая — веником во все стороны.

— А-а-а… — протянул я, меч доставая. — Ну, это другое дело, готовься к смерти, враг!

— Враг? — совсем ничего не понимает волчий наездник.

— Ну да. Я же раньше твоего убил, тебе не позволил — за то и ответ держать буду!

— Лучше бы ты «полюшко-поле» пел, хозяин, — фыркает конь. — Это страшней выходит.

— Давай, богатырь, будем силушкой мерится, землю-матушку кровушкой поить! — разошелся я, только слюну пустить осталось и взгляд побешеней…

Смотрит-смотрит витязь… Да как заржет — Храпа за пояс заткнул.

— Хватит, хватит, богатырь, напугал!

— Когда это успели мы местами поменяться? — опустил я меч, сам посмеиваюсь, глаза щурю по привычке старой. — Звать-то тебя как, враг мой лютый?