С другой стороны, тропа явно вела куда-то, где продают водку и обитают бабы, то есть туда, где идет относительно нормальная, по российским понятиям, жизнь. Поэтому шибко далеко от нее уходить не стоило.

Юрка принял решение топать параллельно тропе, приглядываясь и прислушиваясь, пропустить мимо себя самовольщика, а затем мирно и никого не трогая двинуться дальше.

Поначалу все шло вполне нормально. Таран, держась метрах в двадцати от тропы, осторожно двигался через лес, ощущая, что заметно согрелся и брюки тоже начали помаленьку просыхать. К тому же появилось солнце, и небо от облаков очистилось. Создавалось впечатление, что через какое-то аремя станет тепло, а может, даже и жарко. Росистая трава, которая местами уже здорово подросла, счистила со штанов и ботинок основную массу болотной грязи, и, по деревенским понятиям, Юрка стал выглядеть совсем прилично. Пожалуй, в любом сельмаге, даже в частном, на него не стали бы коситься, как на бомжа. Наоборот, приняли бы за «нового русского». По верхней части одежды. Ну, а штаны — дело такое… С каждым может случиться. У нас даже президенты в речки падают.

Юрка уже протопал вдоль тропы метров двести, и ему даже стало казаться, что ежели он и столкнется на ней с охранником, то никакого конфликта не получится. Мало ли кто тут в лесу гуляет, в конце концов, здесь никакой таблички нет, что это дело запрещается.

Тем не менее Таран протопал еще сто метров, не вылезая на тропу, прежде чем решился выйти на нее. Тропа, конечно, еще не до конца просохла, но грязь на ботинки помногу не налипала — чего не идти? Тем более что тропка свернула на косогор, должно быть, пошла по склону оврага, на дне которого ?)рка колупался ночью. Постепенно она начала уходить вниз, нo Таран был убежден, что ни,в какое болото он больше не влетит, даже если придется переходить речку. Небось самовольщики, раз такую тропу протоптали, позаботились о том, чтоб какие-нибудь бревнышки через нее перекинуть.

Так оно и оказалось. В конце концов тропа привела Юрку на дно уже знакомого оврага, все к той же речке, разлившейся уже метров до пяти, но здесь оба бережка были повыше, заросли кустами, а между ними действительно был перекинут мостик — то есть пара не очень толстых сосновых бревен. Таран уже собрался было переходить на ту сторону, как вдруг услышал впереди глухой топот. Похоже, кто-то на том берегу явно бежал бегом, намереваясь как можно скорее выбежать на мостик. Юрка мгновенно прикинул, что поди-ка тот самый самовольщик, чуя, что шибко засиделся в гостях, со всех ног мчится, дабы не получить нагоняй — а то и по морде! — от своих друзей-товарищей.

Таран, конечно, вовсе не собирался бежать навстречу, дабы столкнуться с бегуном на мосту и еще раз искупаться. К тому же при этом столкновении могла пострадать бутылка, которую о идее тащил боец, а может быть, и две. Тогда б уж точно без мордобоя и прочих неприятностей не обошлось бы.

Поэтому Юрка отошел с тропы и присел за ближайший куст.

Примерно через десять секунд после этого топот тяжелых ботинок перешел с мягкой тропы на бревна. Как видно, гражданин самовольщик даже на мосту не стал сбавлять шаг — до того торопился. Таран едва успел подумать, что это, видать, ловкий и хорошо обученный мужик, как тут же понял, что сглазил.

В прямом смысле сглазить самоходчика Юрка, конечно, не мог. Он на этого мужика не смотрел и вовсе не мог его видеть через кусты. Поэтому, что конкретно произошло там, на бревнышках, так и осталось для Тарана тайной. То ли «гонец» за что-то запнулся — например, за сучок какой-нибудь, — то ли у него нога с бревна соскользнула, но, короче, раздался отчаянный вопль «Ой, бля-а-а!», вслед за тем послышался шумный плеск, а после этого истошный, прямо-таки нечеловеческий вой на весь лес:

— У-о-о-а-а-а-а!

Юрку аж мороз по коже пробрал. Потому что он сам несколько часов назад проваливался в холодную воду, но никакого позыва так дико заорать не испытывал. Нет, там что-то похуже вышло! Так орут в кинофильмах, когда на кого-то акула нападает или крокодил, по крайней мере. Но откуда, на хрен, в этой северной речке крокодилы возьмутся? Может, гадюка кусанула? Они-то небось уже повыползали, апрель теплый был.

Таран, конечно, испытал чисто мальчишеское желание как можно скорее задать стрекача. Но не бежать же обратно к дороге? Даже если Юрка, дождавшись очередногспратруля, начнет орать, что, мол, мужики, там с вашим братком чего-то случилось, они его все равно заберут до выяснения обстоятельств. А поскольку Тина попалась, то выяснить, что он был четвертым человеком, ехавшим в белой «Ниве», будет очень просто. Что тогда будет — неизвестно.

Между тем вслед за криком с речки донесся тяжелый стон и вслед за тем — не то хлюпанье, не то бульканье, а затем менее громкий плеск воды и… тишина.

Это Тарана озадачило больше всего. По идее, выбравшись из воды, мужик должен был поматериться от души, особенно если бутылки раскокал, а затем под этот матерок вылезать на берег. Версия насчет гадюки тоже была лажовая. На хрена гадюке ползать по бревнышкам, когда они плавать умеют? Небось не дура, если б услышала, как этот тип топал, то поскорее убралась в кусты или в траву, пока не раздавили. Она ж не анаконда, чтоб на людей охотиться! Нет, тут, сидючи в кустах, ни хрена не высидишь, надо идти разбираться в ситуации.

Таран вылез из-за куста, вышел на бревна и увидел справа от себя очень невеселую картинку, нагнавшую на него жуткую тоску и печаль по поводу того, как хрупка человеческая жизнь и какие трагически-дурацкие обстоятельства могут способствовать ее прекращению. Хотя Юрка уже немало смертей повидал, из которых большая часть были, мягко говоря, преждевременными, все те покойники, которых он видел до этого, никогда не вызывали у него подобных ощущений. Разве что прошлой зимой, когда Таран погнался на «Ниве» за «Газелью», которой управлял его ровесник по кличке Вязига. Таран подозревал его в том, что тот увел чемоданы с деньгами. Тогда этот Вязига вместо того, чтоб остановиться и показать Юрке пустой кузов, с перепугу погнал по обледенелому шоссе, не вписался в поворот, слетел с насыпи и убился. Что-то похожее, тогда Таран чувствовал, но не так остро, как сейчас.

Как именно мужик полетел с бревен, Таран, как уже говорилось, не усек. Там и полметра высоты не было, и глубина рядом с мостиком была не больше. Ничего особо страшного не случилось бы, если б в воде, в метре от бревен, не лежал толстый обрубок бревна или пень с торчащим вверх острым и длинным, как олений рог, сучком. Вот на этот сук и сподобился напороться животом несчастный самовольщик. Кривая, обломанная на конце, заморенная в воде, а потому очень крепкая деревяшка вонзилась ему под ребра и проткнула сердце. Он еще сумел судорожно дернуться и вырвать из себя сук, но на большее сил не хватило. Охранник откинулся навзничь, и лежал поперек речки, прикрытый тонким слоем воды. На поверхности торчал только задранный вверх подбородок и оскаленный рот, а глаза и нос были уже под водой. Большое багровое пятно кровяной мути отнесло течением вниз по речке, и из раны на животе уже ничего не вытекало. Но еще большее впечатление на Тарана произвело то, что через прозрачную, почти ключевую воду речки на каменистом дне просвечивал пластиковый пакет, в котором, в свою очередь, просматривалась целехонькая литровая бутылка водки. Причем скрюченные пальцы судорожно вцепились в ручки этого веселенького пакета с изображением пасхального яичка и алой, прямо-таки «первомайской» надписью: «Христос Воскресе!»

Потрясение от этой нелепой, идиотской гибели человека было настолько велико, что Таран повел себя нелогично. Во всяком случае, так, как не поступил бы полминуты назад, когда хотел удрать отсюда побыстрее.

Он спрыгнул с мостика, пробрел по колено в холодной воде до чурбака с сучком, подхватил охранника под мышки и, пятясь, выволок мертвеца через кусты на берег, вместе с пакетом и бутылкой. Странно, но Тарану показалось, будто этот мужик еще может очухаться, хотя разумом он прекрасно понимал, что тащит труд, который реанимации не подлежит. Наверно, он даже попытался бы сделать этому мертвецу искусственное дыхание, если б не услышал сверху, со склона оврага, приближающийся топот нескольких пар ног.