— Красиво сказано, Бонуэр! — процедил негр. — Посмотрим, будешь ли ты столь красноречив в деле!

— Не сомневайся, черномазый!

Рука Бааса вздрогнула и легла на мое колено, словно желая раздавить его. Я не пошевелил ни единым мускулом, хотя далось мне это совсем нелегко. Бааса просто распирало от злобы. Прихлынувшая к лицу дурная кровь смешалась с чернотою кожи и породила синюшный мертвенный оттенок. Я не замедлил обратить на это внимание.

— Эй, бегемот, не сдохни раньше времени, а не то ты лишишь меня удовольствия открутить твою уродливую башку!

В этот же миг пальцы Бааса сомкнулись на моем колене с такой силой, что я едва не завопил от боли. Негр внимательно следил за выражением моего лица и был разочарован, увидев на нем улыбку.

— Поосторожней, приятель! — Я кивнул в сторону тупо взирающих в пустоту перед собою хранителей. — Одно мое слово, и эти ребятишки намнут тебе бока!

Угроза была отнюдь не пустой. Господин Версус заботился о том, чтобы его игроки не сцепились между собой до игры. Товар должен был лечь на прилавок в целости и сохранности!

Баас опомнился и убрал руку.

— Попрыгай, цыпленочек! — процедил он. — Я вырву твое сердце и сожру его!

Я хотел достойно ответить, но тут наконец-то появился бородатый санитар, и наш диспут был завершен.

Как и в предыдущие дни, я вкалывал по полной программе, разработанной для меня компьютером. Баас же не стал особенно утруждать себя и баловался штангой. Я уже успел сменить два тренажера, а он все поднимал и поднимал угрожающе огромную груду железа, от одного вида которой у меня начинали подгибаться колени. Громила-негр выжал штангу уж никак не меньше сотни раз и лишь после этого вернул ее на место и поднялся. Ткань на его теле совершенно разгладилась, рельефно обрисовав холмы грудных мышц, из которых произрастали громадные ручищи. Не скрывая усмешки, негр взглянул на меня:

— Эй, цыпленочек, не хочешь ли попробовать?!

Мне стоило б отказаться, но уж больно вызывающим был тон Бааса. Верно, мне захотелось почувствовать себя героем, а может быть, показалось, что я готов к подвигу. Так или иначе, но я ответил:

— Почему бы и нет!

После этого не оставалось ничего иного, как улечься на скамеечку и положиться на судьбу.

Как назло санитар, уверенный, что я до изнеможения бегаю по скользящей дорожке, не показывался из-за ширмы, а хранителям не было до нас никакого дела, так что никто не мог удержать меня от глупости — я еще ни разу не поднимал штангу и занимался лишь на тренажерах, которые были сконструированы таким образом, что не могли причинить человеку ни малейшего вреда. По сравнению с ними штанга представлялась мне — да и была — неодушевленным жестоким орудием пытки. Нечто вроде неподъемного свода, который держит на плечах приснопамятный атлант. Я не был атлантом, и потому, улегшись на доску, ощутил тоску. Не страх, а именно тоску, вроде той, что возникает, когда заплываешь слишком далеко от берега, нечто подобное неосознанному предчувствию смерти. Захотелось ускользнуть из-под стальной махины, неподъемной тяжестью нависшей над головой. Но отступать уже было поздно, тем более что Баас любезно приподнял штангу, так что, не ухватись я за гриф, гора железа просто рухнула б на меня.

Тяжесть, как я и предполагал, была непомерной. Мышцы дрогнули и напряглись в диком спазме. Мне показалось, что я расслышал отчетливый хруст. Осторожно, чтобы не переломать ребра, я опустил штангу на грудь и понял, что вверх мне ее уже не поднять. Не стоило и пытаться. Я даже не стал притворяться и лишь напряг руки, чтобы не задохнуться под тяжестью железа. Мелькнула мысль, что Баасу стоит лишь немного надавить на гриф, и я уже не поднимусь никогда. Я попытался прогнать гнусную мыслишку, но она упорно лезла в голову.

Я лежал, хрипло дыша и с надежной прислушиваюсь, не раздадутся ли шаги санитара, который придет мне на помощь. Потом свет над головой померк, и я увидел черную образину Бааса. Негр ухмылялся:

— Ну что, белозадый ублюдок, слабо?

На толстых губах Бааса пенилась слюна, и капельки ее брызнули на мое лицо. Не знаю, что привело меня в ярость — этот ли нечаянный плевок или то, что Баас обозвал меня ублюдком, любимым словцом начальника Толза, но я ощутил, что в груди всколыхнулось что-то горячее. Неведомая сила толкнула мои руки вверх. Охнув от натуги, я поднял штангу и швырнул ее за голову.

Грохот металла произвел небольшой переполох. Бородач выскочил из-за ширмы, словно ошпаренный, и уставился на нас. К тому времени я уже сидел на скамье и вид имел вполне невинный, разве что мышцы мои от непосильного напряжения мелко дрожали. Санитар не до конца понял, что случилось, но догадался, что в происшедшем виноват я.

— Бонуэр, что ты еще затеял?!

Повернув к нему лицо, я сглотнул липкую пробку и выдавил:

— Больше не буду.

Бородач перевел взор на Бааса, что-то прикидывая в уме, потом неожиданно велел негру, указав пальцем на дальний угол зала:

— А ну-ка, ступай туда, и чтобы я тебя больше не видел и не слышал. Тебе здесь вообще нечего делать!

К моему удивлению, Баас не стал спорить. Похоже, выкинутый мною номер подействовал на его воображение. Он и впрямь отошел подальше от меня, уселся на мат и просидел на нем до самого конца отведенного нам времени, причем я постоянно ловил на себе его внимательный взгляд. Когда ж настало время расходиться по боксам, он зловеще процедил:

— А все же я вырву твое птичье сердце!

Хранитель был далеко, и потому на этот раз у меня достало времени на роскошную фразу:

— Я не столь кровожаден. Я просто кастрирую.

Баас с злобным рычаньем придвинулся ко мне, но напасть не решился. А я, довольный собой, расхохотался. Ну а потом я потребовал, чтобы меня отвели к доктору Ханне Оуген. После маленькой победы я испытывал настойчивую потребность пообщаться с психоаналитиком. Образ рыжеволосой женщины будоражил мое воображение.

Ханна была на месте, словно ожидала моего визита, а возможно, ей просто положено было все эти дни быть у себя. При моем появлении она поднялась из-за стола. На ней был тот же салатовый халат, подчеркивающий роскошные линии зрелой фигуры, рыжие волосы были стянуты в пучок. Кивком головы велев хранителям выйти, Ханна перевела взгляд на меня. Надеюсь, теперь я производил куда более выгодное впечатление, чем во время предыдущей встречи. По крайней мере мне очень хотелось на это надеяться. Я сложил губы в скупую мужественную улыбку и расправил плечи, тут же поймав себя на том, что неосознанно копирую движения Бааса. Это слегка рассмешило меня, но не произвело никакого впечатления на очаровательную докторшу.

— Раздевайтесь! — велела она.

— Это обязательно? — полюбопытствовал я, едва удержавшись от того, чтоб не прибавить к вопросу фривольное «кошечка».

— Да.

Я не стал спорить и сбросил комбинезон, что доставило мне определенное удовольствие. Все же человек порочен по своей натуре, и время от времени его порочность вырывается наружу. Мое мужское естество мгновенно ожило. В последние дни под влиянием усиленной кормежки, общего прилива сил и сферовнушений оно вообще вело себя достаточно бурно. Ханна сделала вид, что ничего не замечает.

— Ну что же вы, Боурен? Садитесь! «Ах ты, сука!» — подумал я про себя, вежливо поправив вслух:

— Бонуэр, с вашего позволения.

Естество, оскорбленное столь пренебрежительным отношением, обвисло, приняв жалкий вид.

— Извините, Бонуэр.

Женщина попыталась компенсировать свой промах ласковой улыбкой, на которую я не очень-то купился. Я не любил, когда меня путали с кем-то другим. Я не любил, когда мое имя путали с иным именем. Я имел на это право. Ведь меня звали Дипом Бонуэром, и я был преступником номер один. Кроме того, у меня возникло ощущение, что рыжеволосая стерва сделала это нарочно.

Придав лицу оскорбленное выражение, я уселся в кресло. Ханна принялась опутывать меня ремнями и проводами. Ее запах, невольные прикосновения одежды возбуждали, и мне было не так уж легко оставаться спокойным. Впрочем, как и в первый раз, это не очень удавалось. Ханна тоже начинала волноваться, я чувствовал это по ее участившемуся дыханию. Наконец она покончила со своим занятием и села за стол.